1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12

Сколько же мне довелось их сделать, этих репортажей? Работал я, как и многие другие, почти без выходных, в день порой и два, и три раза выезжать на события доводилось. Да ещё и командировки бесконечные. Если пару недель репортёр никуда не выезжал, Ретинский уже начинал ворчать:

– Ты чего это засиделся, вот на Камчатке новый комбинат открывают.

– Так там же у нас собкор есть?

– А ты проведи репортаж вместе с ним, а заодно посмотри свежим взглядом, что ещё у них новенького.

Поначалу в «Последних известиях» и «Маяке» за мной почему-то закрепили железнодорожный транспорт. То есть я с утра до вечера должен был отслеживать новости Министерства путей сообщения и других ведомств, которые строили локомотивы и вагоны, мосты и паромы, тоннели и дороги, гоняли по этим дорогам пассажирские и грузовые составы, улучшали, как могли, уровень обслуживания на вокзалах. Если я что-то пропускал, меня вызывал Трегубов или, чаще, заведующий отделом Паша Майзлин:

– Ну, вот, Ермилов, опять ты прошляпил. Тассовка пришла: новый вагон где-то под Москвой испытывали. – И брезгливо бросал мне листочек. – На, сделай.

В «Маяке» считалось нехорошим тоном сообщения ТАСС давать прямо в эфир, не адаптировав их по-своему. Я плёлся в редакцию, созванивался с теми, кто строил вагон, кто его испытывал, узнавал кучу подробностей, а Майзлин интересовался каждые полчаса: на какой выпуск я успеваю.

В общем, «Маяк» был мощной и стройной информационной системой. Постоянный приток сообщений обеспечивался, во-первых, отраслевыми корреспондентами по вопросам науки, медицины, промышленности, сельского хозяйства, образования, авиации и космонавтики, литературы, музыки, театра, кино, живописи. Были журналисты, которые занимались ветеранами войны, профсоюзами, социальной политикой. И, во-вторых, существовала корреспондентская сеть, в каждом административном центре были «наши люди». Все они отлично знали свои регионы, а в регионах их знали все. Они искали информацию постоянно, изо дня в день. Получалась полная, разносторонняя картина огромной страны.

Да, в тогдашних условиях всё вроде бы должно было подчиняться одной цели: показывать, что под руководством партии жизнь хороша, а завтра будет ещё лучше. Но – странное дело – отлично отстроенная, разветвлённая информационная система становилась гораздо шире этой узкой задачи, информационный ковш копал глубоко, и, может быть, помимо воли его конструкторов, зачерпывал истинные пласты жизни общества, народа.

Когда каналы ликвидировали свою корсеть, стали работать по принципу «мчимся туда, где что-то случилось», выпуски превратились в сводки происшествий.

Пишу я эти строки, воспользовавшись коротенькой новогодней паузой, поэтому невольно вспоминаются такие же праздничные дни на «Маяке». Готовиться к ним начинали ещё в начале декабря. Ретинский тщательно расписывал все новогодние выпуски. «Так, начнём с Дальнего Востока, репортаж о том, как там уже встретили Новый год, потом включаем Восточную Сибирь, потом Западную, потом Урал, и, наконец, Москва. Главное – дать слушателю почувствовать просторы страны, пульс её жизни. Кстати, кто у нас будет работать в ночь с тридцать первого на первое?» Удивительно – желающих оказывалось немало.

А прямой эфир? Самый что ни на есть оперативный жанр радио и телевидения?

Вы знаете, в журналистике самое неприятное – мелкие лжиночки, мелкие подставочки. К сожалению, в «Маяке» это водилось издавна. Передаёт собкор плёнку о каком-нибудь событии. Плёнку! А в эфире звучит: включаем такой-то город, Пётр Степанович, вы в эфире. Я спрашиваю: «Зачем?» – «Ну, как, мы свою оперативность подчёркиваем». – «Но ведь слушатель может распознать правду, это всегда чувствуется». – «Ну, кто-то догадается, кто-то нет».

Особенно забавно это на телевидении получается. Вот ведущий прямой репортаж объявляет. Вот идёт этот самый прямой репортаж. И вдруг плёнка (а это, естественно, плёнка) останавливается. Ну, заело, так бывает. Ведущий что-то лепит о технических накладках. А у самого лицо, как у нашкодившего котёнка.

Годами продолжается эта недостойная взрослых людей игра. Ну, скажите прямо, что репортаж записан час назад. Так же лучше. Зато когда вы действительно в эфир пойдёте, вам поверят. А если поймут, что вы даже в этом обманываете, не поверят ничему.

И ещё – язык выпусков. Я уже говорил, что все заметки, вся информация перерабатывалась под устную речь, под «Маяк». Выпуски читались дикторами, которые всегда были как на радио, так и на телевидении подлинной элитой. Помню, как я ликовал, когда мой репортаж похвалил сам Левитан. И как огорчался, когда дикторы находили у меня какие-нибудь ошибочки. Но вообще-то в эфир очень редко проскакивали неправильные ударения или неправильные склонения. За этим строго следили режиссёры и редакторы.

Да и сама речь репортёров, корреспондентов была чёткой и правильной русской речью. Не допускались к эфиру люди, не прошедшие специальную подготовку, специалисты занимались с ними техникой речи. Василий Ананченко, у которого было несколько мягкое, южное произношение, усиленно занимался всякого рода упражнениями. Однажды в подземном вестибюле станции «Новокузнецкая» я наблюдал забавную сцену. Группа подростков тайком заглядывает за пилон и животики надрывает от хохота. Что такое? Заворачиваю за угол и вижу Васю, который тщательно, «как учили», вытягивает губы пятачком, вращает ими и при этом издаёт утробные звуки типа «мя-мя, бя-бя».

...Снится мне «Маяк», снятся друзья мои, все мы молоды, энергичны, у нас невероятно интересная работа, мы смеёмся и пьём вино в кафе-мороженом на Пятницкой. Вот Костя Ретинский и Саша Овчинников, вот Вася Ананченко, он, как всегда, говорит: «Понимаешь, Лёха, мне нужно плёнку монтировать, но я ещё минут десять посижу, я не могу заранее, я люблю, чтобы меня поджимало». Вот Яша Смирнов, Тамара Каретникова, вот Саша Жетвин, он сейчас допьёт стакан и будет читать свои стихи. Вот в сторонке сидит непьющий Трегубов... И я вдруг думаю, что это совсем несообразно, он никогда в кафе это не ходит. И тревожно сжимается сердце, будто кто-то шепчет: «Но как же так, их уже нет, как же так», но я хохочу вместе с ними, я хочу крикнуть, какие они хорошие, набираю полную грудь воздуха и... просыпаюсь.

Комната наполнена зимним солнцем, пора в Останкино. Может, на «Маяк» по дороге завернуть? Нет, сегодня не успею. Потом.

Потом, потом...

Алексей Ермилов

(Часть 1 см. в главе 5 этой книги)

в начало

Шерель Александр Аркадьевич

Радиожурналист, сценарист кино и телевидения, доктор искусствоведения, профессор, ведущий научный сотрудник Государственного института искусствоведения. Родился в 1937 году. В 1964 году закончил факультет журналистики МГУ имени М.В. Ломоносова и начал работать в Главной редакции литдрамвещания Всесоюзного радио, а затем – на «Маяке». С 1970 года, в течение 18 лет – в журнале «Телевидение и радиовещание». Автор более 100 научных работ по проблемам кино, радио и телевидения. Среди них – монографии: «Там, на невидимых подмостках», «Рампа у микрофона», «В студии радиотеатра» (1978 год). Под редакцией А. Шереля в МГУ выпустил учебник «Радиожурналистика». Читал лекции в университетах Европы и Америки, работал на радиостанциях ФРГ, США, Польши и других стран.

Стартовая позиция

У XX съезда партии оказалось много даровитых профессионально и нравственно здоровых детей в литературе, искусстве и журналистике.

В литературе ими стали «Судьба человека» Михаила Шолохова и «Теркин на том свете» Александра Твардовского, в театре – «Современник» Олега Ефремова с его призывом «вперед – к Станиславскому», восстанавливающим едва ли не главный завет основателя Художественного театра о том, что успех в искусстве и в любом виде творчества, включая публицистику, зависит, прежде всего, от простого и бесконечно сложного условия – веры в правду произносимого.

В кино прямым следствием дискуссий и резолюций съезда стало «Чистое небо» Григория Чухрая и «Тихий Дон» Сергея Герасимова. И все эти выдающиеся не просто произведения, а, справедливо сказать, явления российской культуры XX века объединены важнейшим достоинством искусства и политики – не просто выстраивающим их в одну линию интеллектуальной и нравственной атаки на прошлое, но победительное движение духовного, нравственного прежде всего, а затем уже социального и психологического переустройства общества.

Уходила в небытие сталинская норма, выраженная формулой, что человек в обществе – это лишь колесико или винтик огромного государственного механизма.

Новое время требовало не просто новых песен, оно властно диктовало необходимость принципиальной перестройки всей системы массовой информации в стране, не частного освещения отдельных сторон жизни общества, а мощного рывка журналистики и публицистики всех видов – рывка к новым рубежам, а это значит к новым темам, к новым проблемам, и, конечно, к новому уровню информированности самых широких масс обо всем, что происходило хорошего или дурного, социально успешного или экономически проблемного в жизни страны и общества, вступившего на неведомый ему в течение многих десятилетий путь развития.

1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12