1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11

Во время посадки мы встречали спускаемый аппарат еще в воздухе, на предельной для вертолетов высоте. Обычно мы работали с коллегами и друзьями из программы «Время», среди которых были и наши бывшие «маячники». Через иллюминатор много не снимешь, и мы наблюдали за ходом посадки через открытый люк: при соответствующей температуре за бортом...

Очень скоро мы заметили, что наши лица странно побелели, и если бы не запасливый и заботливый П. Норовлев, у которого нашелся необходимый крем, какие были бы последствия, не трудно представить...

Вообще, мне хочется выделить этот полет по многим причинам. Он был первым для нас коммерческим. Одна из японских телевизионных компаний, чтобы отметить, свой юбилей и соответственно сделать рекламу, подарила нам 40 миллионов долларов. Еще за год до старта, на очередном запуске они провели грандиозную репетицию будущего шоу. Я впервые лично увидел двух самых знаменитых японок – тезок Иоку Оно и Иоку Леннон.

Когда наши гости впервые попали на знаменитый Гагаринский старт, там устанавливали ракету. Они – вопрос за вопросом. Мол, можно посмотреть на ваши лазерные дальномеры? Есть такое понятие, как точка прицеливания. Ракетоноситель не должен никуда отклоняться, чтобы улететь туда, куда надо. А у нас их нет.

Космодром строили практически сразу после войны. До сих пор к старту ведут рельсы с клеймом 1937 года. С первого зэковского БАМа. Наши специалисты решили тогда проблему точной установки ракеты и ее прицеливания с чисто русской гениальной простотой. На фермах обслуживания, которые обхватывают и держат космический аппарат, создана система противовесов, которые выравнивают все сами.

Выходит солдатик в строительной каске с теодолитом, проверит и докладывает: «Отклонение ноль!» Ох, как поразились наши гости.

Японцы, кстати, поставили условие: одна из телекамер обязательно должна снимать момент зажигания и отрыв корабля от стартового стола. Причем с нижней точки, так называемого газоотводника глубиной в 50 метров.

Им объяснили, что в считанные секунды камера сгорит. Японцы согласились на любое время. Я много лет вел эти репортажи, а наше рабочее место в степи было далеко впереди перед укрытиями и трибунами, всего в паре сотен метров от старта, и видел это феерическое огненное зрелище.

Летом очень жалко было голубей. Между запусками они тысячами там вили гнезда и их ошметки вылетали в этом огненном валу... Но вернусь к телекамере. Она отработала положенные секунды. Но оказывается, не сгорела – разве наши Кулибины могли допустить, чтобы «Бетакам» стоимостью в четверть миллиона ушел в никуда, при нашей-то нищете?

Японцы первыми рассказали и даже показали в прямом эфире то, о чем у нас было не принято говорить. Космонавты – люди суеверные. Есть у них гласные и негласные традиции. К примеру, за день до старта – обязательный просмотр фильма «Белое солнце пустыни» и сходить по-маленькому на колесо автобуса, везущего их к старту, и на колючую проволоку вокруг закрытой территории. Причем независимо от пола и гражданства.

Сколько же интересных историй могли бы поведать космические журналисты «Маяка»! В какие только ситуации они не попадали! К примеру, какая-то неудача. Генеральный конструктор и члены Госкомиссии выходят из своей особой комнаты в Центре управления полетами. Лица озабоченные: чего и как наверх докладывать?! А определенные люди им на ушко: «А «Маяк» все уже сообщил...» И на вынужденную посадку в самолете шли, мёрзли в Плесецке или сутками замерзали в замороженной из-за аварии на ТЭЦ гостинице «Центральной» на Байконуре. Летом же там такая душегубка! Бетонная коробка раскалялась так, что мокрая простыня высыхала за несколько минут. А какая там вода... Забудешься, выпьешь из водопроводного крана, и до Москвы можешь не долететь: дизентерия.

Да и песни на космодромах не всегда веселые поют:

Дымилась, падая, ракета,

И убегал во тьме расчет.

Кто хоть однажды видел это,

Тот больше к ней не подойдет...

Повторюсь, что обычно в прямом эфире мы вели репортажи, в голой степи в нескольких сотнях метрах от ракеты. Ближе к ней был только телевизионный оператор. Если было тепло, то хлебом и сахаром начинали выманивать из нор многочисленных тушканчиков. Заметив их трапезу, начинали появляться змеюки: не самые маленькие и не самые приятные... На одну я чуть не умудрился наступить. И тут же в небе начинали парить огромные орлы. Удивительная природа, а тут команда из Москвы: «Ребята, давайте техпробочку проведем!» И пошла привычная работа.

Казалось бы, ракеты все одинаковые, но каждая взлетает по-разному, у каждой свой характер. Одна стремительно уносится ввысь, как пробка из бутылки шампанского. Другая – может зависнуть на небольшой высоте. Покрутится вокруг своей оси, а у нас внутри в эти мгновения все холодело – а вдруг?! А затем, не спеша, уходила в космос.

Самые впечатляющие старты у тяжелых «Протонов» и «Бурана» – увы, единственный. С этим событием у нас особые воспоминания. Система «Энергия» – «Буран» – уникальная. Представьте себе махину весом более двух с половиной тысяч тонн. Грузовой железнодорожный вагон, к примеру, перевозит 60 тонн грузов. Взлетал «Буран» с переоборудованного стартового комплекса легендарной, но так и не полетевшей, нашей лунной ракеты «Н-1». Не меньшей махины. Высота ферм обслуживания почти 150 метров.

Тот репортаж мы вели с Леонидом Лазаревичем. Работа многочасовая: старт, затем освещение полета на орбите и, наконец, посадка самого «Бурана». Кстати, в автоматическом режиме, чего не могут делать американские шаттлы. И система спасения экипажей на наших кораблях, в отличие от них, тоже имеется. «Буран» и сейчас более чем актуален и современен и мог бы заменить или хотя бы подменить американские «челноки» для достройки международной космической станции, а не стоять в парках в качестве аттракционов. К полету «Бурана» мы долго готовились, как вдруг «указивка» сверху: вести репортаж с задержкой в 10 минут. Конкретно она поступила от тогдашнего секретаря ЦК КПСС О. Бакланова. Даже не зная наших технологий, вы можете задать резонный вопрос: можно ли рассказывать о футбольном матче с задержкой в 10 минут. Это пересказ, а не рассказ о событии. За это время пропадут эмоции, без которых невозможен настоящий репортаж, будут пропущены какие-то детали события. Мы были в шоковом состоянии, и тут наше руководство принимает смелое и верное решение: «Ребята, потихоньку начинайте работать, как договорились...» И мы, по-гагарински, «поехали». Тогда страной руководил М.С. Горбачев. В этот день он был в Орле. Включает в назначенное время телевизор, а там – ничего. Мало того, что на Байконуре была отвратительная погода с плохой видимостью, у наших коллег-телевизионщиков начались проблемы с подачей сигнала, а проще говоря – что-то случилось с радиорелейной линией. Мы работали по другим каналам связи.

Михаил Сергеевич в недоумении, естественно, позвонил Председателю Совета министров СССР Николаю Ивановичу Рыжкову. Мол, где репортаж, что происходит с «Бураном»? Тот, в свою очередь, стал пытать товарища О. Бакланова, и тут, произошло то, чего мы не ожидали. Товарищ Бакланов радостно доложил, что «Маяк» в прямом эфире все рассказывает... Правда, не добавил про свой запрет...

Никогда не забуду ночь, когда мне в прямом эфире, из Центра Управления полетами, пришлось «топить» орбитальный комплекс «Мир». Если бы вы видели глаза пожилых и молодых людей со звездами Героев на груди. Они рисковали на орбите, а здесь плакали.

Были и приятные истории. Как-то во время одного из стартов – помните голос информатора: «10 секунд полет нормальный. 20 секунд полет нормальный...» – с борта прозвучало: «Передаем привет Володе Безяеву и всем дорогим радиослушателям «Маяка».

Не любимым генералам, а нашей радиостанции!

Все бывает в нашей истории. Но я надеюсь, что позывной «Я – «Заря 25» вновь зазвучит в эфире во всю мощь.

Владимир Безяев

в начало

Осипов Николай Николаевич

На «Маяке» – с 1 апреля 2000 года. Практически сразу начал заниматься информацией, связанной с деятельностью МВД: трудовые будни столичных милиционеров, рейды, спецоперации и тому подобное. Кроме криминальных тем приходилось разрабатывать и другие. Самые запоминающиеся – операции по подъему подлодки «Курск», захват заложников на Дубровке и другие теракты в Москве, командировки в Чечню и Косово.

На подъеме

У каждого события есть свой цвет, запах и, пожалуй, даже вкус. Судебные процессы пахнут пылью коридоров и протоколов заседаний, митинги и забастовки – галдящей толпой, с цветастыми знаменами и стуком башмаков по тротуару, «Норд-Ост» – мокрым черным асфальтом, ледяным дождем и еще чем-то серым, душным и обволакивающим.

Мое первое серьезное задание пахло морским холодным ветром, снегом и льдом. Это была поездка в Мурманск на операцию по подъему подлодки «Курск». Меня командировали на несколько дней, а вышло так, что я застрял там почти на месяц. В октябре температура на Кольском полуострове опускается до минус десяти – и, надо сказать, что мурманские минус десять – все равно что московские минус двадцать, главным образом из-за сильного ветра и большой влажности. Вдобавок гостиница, где я жил, еле отапливалась, а горячей водой там называлось нечто теплое, тонкой струйкой сочившееся из крана. Так что в первый же день я здорово простудился. Впрочем, времени болеть и скучать там не было. Вся страна тогда с замиранием сердца следила за операцией по подъему «Курска», и информацию в Москву надо было передавать чуть ли не каждый час. Только на один день удалось отвязаться от эфира, когда журналистов повезли в Снежногорск. Там расположен завод «Нерпа», куда должны были доставить «Курск». Дорога шла вдоль Кольского залива, где много военных баз, и сопровождающие нас сотрудники службы безопасности все время следили, чтобы журналисты, не дай бог, не сфотографировали какой-нибудь секретный объект.

1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11