1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11

Средоточием, сердцевиной этого существования была комната, на двери которой красовалась необычайно притягательная для молодых табличка «Радиофильм». Здесь обитала «элита»: лучшие репортёры «Маяка». Шефом был известнейший по тем временам радиожурналист Константин Ретинский. Его имя, как и имена Юрия Левитана, Ольги Высоцкой, Юрия Летунова, Лазаря Маграчёва, Германа Седова знали тогда все, кто слушал радио. А, собственно, другого и не было. Телевидение было ещё в зачаточном состоянии. Телевизоров в домах было очень мало даже в Москве. Новостных программ не было. Это уже в начале 70-х, когда на ТВ пришли с «Маяка» Юрий Летунов и целая команда репортёров, получившие задание наладить на телевидении информационное вещание, появилась программа «Время» – родная дочка «Последних известий».

Так вот, команда Ретинского была поистине лабораторией радиорепортажа. Здесь работали только со звуком: от человеческого голоса до самых разнообразных шумов. Звучащие сейчас на всех радиочастотах и в телеэфире сольные выступления корреспондентов в те времена презрительно назывались «озвученной информацией». Каждый материал должен был быть драматическим документальным произведением со своей завязкой, кульминацией, развязкой. Причём считалось, что роль журналиста в эфире должна была быть более чем скромной. Его цель – дать звучание события, эмоциональный фон жизни. Помню, идеалом считался тогда полуминутный радиорепортаж югославского репортёра из разрушенного землетрясением города Скопле: на плёнке не было ничего, кроме стука молотков, забивающих гвозди в крышки гробов.

Ретинский и взял меня «на выучку», стал первым учителем в журналистике. Вообще, тогда было принято иметь учителей. Каждый журналист, даже увенчанный лаврами, всегда с удовольствием называл имена своих наставников. В нашей редакции, где вместе работали сразу несколько поколений, это вообще было культом. Несмотря на свойственное журналистам панибратство, старших называли только по имени-отчеству и на «Вы», хотя при этом в выражениях, бывало, не стеснялись. У Ретинского учителем был старейший московский репортёр, начинавший ещё в конце 20-х, Юрий Константинович Арди. Именно он взял на выучку только что вернувшегося с войны молодого парня, не имевшего ни образования, ни практического опыта. Всё пришло с годами. Я застал Арди в уже довольно преклонном возрасте. Но он храбрился, каждый день ездил на задания, а потом долго и красочно рассказывал в репортёрской о том, что видел, немало привирая при этом.

– Юрий Константинович! – говорил Ретинский. – Что вы нас байками кормите. Пойдите и сделайте репортаж. Тогда и поговорим.

– Костенька, сейчас, сейчас...

Однако сил творческих у него уже не было, и всё кончалось портвейном, поставленным благодарными слушателями, и последующим разносом за очередное сорванное задание.

– Какой же вы м...ак, Юрий Константинович, хотя и мой учитель, – завершал инцидент Ретинский.

Умение работать у микрофона, «читать», как мы говорили, было основой основ профессии. Я до сих пор благодарен за эту науку Левитану, Ретинскому, Седову, нашим звукорежиссёрам Саше Овчинникову и Косте Доронину. Без этого умения никто не подпустил бы и близко к эфиру. На радио существовал специальный список корреспондентов, которым разрешено было работать у микрофона. Был и ещё один перечень, совсем короткий, тех, кто имел право работать прямо в эфир. Это уже был знак не только мастерства, но и благонадёжности, ведь даже за несколько секунд в эфире ты мог успеть сказать что угодно. А на «Маяке» в то время мы уже осторожно экспериментировали с прямым эфиром. Начинали с прямых репортажей о разных событиях в Москве. Как правило, в выходные дни репортёры включались в эфир из концертных залов, с улиц города, парков, спортивных сооружений. Каждое включение не более двух минут, но сколько времени и нервов это стоило. Во-первых, технически это было довольно сложно. Специальная трансляционная бригада с соответствующей техникой обеспечивала трансляцию через городскую телефонную сеть. Пред вечерним включением они занимались подготовкой и проверкой всех линий целый день. Хватало забот на целый день и репортёрам. В основе репортажа, естественно, должно было быть событие, его кульминацию так или иначе должны были почувствовать радиослушатели. А потому всё выверялось до секунд. Заранее должен был быть готов и текст, утверждённый и завизированный в редакции. «Сначала завизируй, а потом импровизируй», – такое было правило. Короче, каждый такой репортаж становился событием, которое потом долго обсуждали в редакции и, конечно, у начальства. Постепенно практику эту стали распространять и на важные события в стране. Не обходилось, конечно, и без курьёзов.

Осенью 1969-го года нам с Григорием Шевелёвым поручили провести прямой репортаж из Ростова-на-Дону с празднования 50-летия Первой конной армии Будённого. Кульминацией торжеств должен был стать парад конников на Театральной площади города, в начале которого звучал рапорт ветеранам. Мы были на всех репетициях, определили вместе с военными точное место рапорта выезжавшего верхом генерала. Именно этот момент и должен был стать «гвоздём» репортажа, а потому и микрофон наш был установлен в этом месте. Всё шло, как по маслу. Наступил нужный момент. Мы – во Всесоюзном эфире. Генерал подъезжает к нашей точке. Я резким движением поднимаю к нему микрофон и... Лошадь, испугавшись моего жеста, падает на колени. Генерал еле удерживается в седле. В эфире непонятный «шум бани». Слава богу, в Москве никто ничего не понял.

Был смешной эпизод и с визированными текстами. Наш ставропольский корреспондент Аполлон Петров готовился к прямому включению на «Маяк» из высокогорной обсерватории. Репортаж должен был пройти в самый пик солнечного затмения. В Москве текст заранее поправили, завизировали. Для местного корреспондента это уже был закон. Ничего менять он не имел права. Репортаж идёт в эфир. Всё замечательно. Слышны даже какие-то трески, похожие на разряды молний. Подробности мы узнали потом. Учли всё, кроме того, что во время полного солнечного затмения становится совершенно темно, и текст читать невозможно. Спас звукооператор: во время всего репортажа он зажигал спички и освещал ими текст. Вот откуда потрясающий эффект разрядов молний.

Постепенно прямые эфиры стали нашим главным делом. Команду Ретинского даже стали называть «эферистами». Впрямую стали транслироваться и репортажи о важнейших событиях в стране.

Особое место занимали в них акции, связанные с космосом. Разрешили напрямую давать репортажи с Байконура о космических запусках. Их пионером стал Юрий Летунов, а потом и Владимир Панарин. Настоящими всенародными праздниками были встречи космонавтов в Москве. В такие дни наши трансляционные точки оборудовались по всей трассе их следования от аэропорта Внуково до Красной площади. У нас формировались специальные бригады, в которые включались даже вызванные специально лучшие собственные корреспонденты в республиках и областях страны. Каждая репортёрская бригада как бы передавала друг другу эстафету следования торжественного кортежа. В один из таких дней, когда столица встречала после полёта Георгия Берегового, мне и корреспонденту в Азербайджане Валерию Пархоменко досталась точка при въезде на Каменный мост, последняя перед Кремлём. Трансляционный пульт и микрофоны установили с согласия хозяев, конечно, в обычной квартире на третьем этаже углового дома, известного прежде тем, что на его крыше были знаменитые пингвины – реклама мороженого. В квартире был балкон, с которого открывался отличный вид на всю округу: от выезда с Якиманки до Боровицких ворот Кремля. Были протянуты линии связи, включая и спецсвязь с Красной площадью, где находился Главный. Была своя связь и у сотрудников 9-го управления КГБ, которые, естественно, присутствовали на такой важной точке, ведь правительственный кортеж должен был пройти прямо под нами.

Всё шло нормально. Мы уже слышали репортаж наших коллег из Внуково, а затем с начала Ленинского проспекта. Ждали в полной готовности. Вдруг Валера Пархоменко, большой хохмач, надо сказать, выкатывает на балкон чёрный пулемёт «Максим». Охрана тут же придавила его к полу, выхватили оружие, нас поставили лицом к стене. Оказалось, что эту пластмассовую игрушку он нашёл в соседней комнате и решил развлечься. Слава богу, кагэбэшники быстро всё поняли и не открыли стрельбу. Пообещав ему разобраться потом, всё же разрешили провести нашу часть репортажа. Но тут случилось ещё одно, уже по-настоящему важное, происшествие. Проводив кортеж до Боровицких ворот, мы стали слушать репортаж из Кремля, но трансляция вдруг оборвалась. Что случилось? Никто ничего не может понять. Звоним на Красную площадь и слышим: у въезда в Кремль кортеж обстрелян из стрелкового оружия. Это было знаменитое покушение то ли на Брежнева, то ли на космонавта. А Пархоменко повезло: в общей суматохе его выходка, оказавшаяся чуть ли не пророческой, осталась без последствий.

Главной же работой репортёрского отдела были трансляции с Красной площади. Тогда их проводили дважды в год: 1 мая и 7 ноября. Причём ещё в начале 70-х оба раза были и военный парад, и демонстрация. На двери отдела почти целый год с небольшим перерывом висел бумажный лист с надписью: «Красная площадь». И, действительно, к майской передаче начинали готовиться в марте, а к ноябрьской – в сентябре.

Объём работы был нешуточный: 50-минутный репортаж о параде и, как минимум, полуторачасовой о демонстрации. Полтора часа ответственнейшего эфира! Конечно, на Красную площадь работала вся редакция и вся внутренняя и зарубежная корреспондентская сеть. Но сходилось всё в руках Ретинского и его постоянной помощницы и официального заместителя Викторины Державиной.

Технология была отработана годами: сначала от всех – творческие предложения, потом первые варианты текстов, потом бесконечные правки, записи, монтажи. Причём этот конвейер был одинаков для всех: от рядового корреспондента до писателей с мировыми именами. Самым трудным всегда был поиск каких-то новых решений, поворотов дежурных тем, подготовка праздничных репортажей о необычных людях и событиях. Поначалу, конечно, в редакцию приходило много нелепых, а подчас и просто глупых текстов. Корреспондент из Сочи, например, предлагал начать праздничный репортаж так:

– Сотни рогатых красавцев встретят нынешний Первомай на Черноморском побережье...

Оказывается, речь шла о том, что в горы были завезены для размножения олени из других районов страны. Или:

– Сегодня утром по дороге на праздничную демонстрацию известная вологодская колхозница Малинина пройдёт мимо своего бюста...

Здесь героиней репортажа должна была стать Дважды Герой Социалистического труда, бронзовый бюст которой был установлен в родном селе. Запомнился и текст из Пензы:

– В октябрьский праздник тысячи горожан соберутся у столетнего раскидистого дуба. Под этим дубом Иван Андреевич Крылов написал свою знаменитую басню «Свинья под дубом».

Постепенно всё утрясалось, и наступал момент, когда выглаженный и свёрстанный поминутно текст передачи в красной папке уходил к зампреду по радио Алексею Архиповичу Рапохину. Оттуда он возвращался с повторяющимися из года в год замечаниями: мало партии, мало рабочего класса, мало колхозного крестьянства. На этот случай уже были заранее готовы тексты призывов ЦК КПСС, выступления штатных писателей на партийную, рабочую и колхозную темы. Дальше было сложнее: текст уходил к Председателю Сергею Георгиевичу Лапину. При всех разноречивых оценках, человек он был очень образованный, знающий и настоящий редактор. Он правил каждый текст сам, делая пометки синим карандашом. Этот цвет разрешался только ему, а красный – цензуре. Помню неважный в общем-то эпизод, когда в момент появления на трибуне Мавзолея пионеров с букетами у нас был текст: дети дарят цветы руководителям партии и правительства. Лапину не понравилось. Тут же на тексте он перебрал и вычеркнул несколько вариантов глагола, а остановился на слове: передают. Так отныне и писали всегда. Пустяк, но тогда в нашем деле пустяков не было.

И вот, наконец, наступало утро праздника. Собираемся в редакции в 8.00. Все тексты готовы, плёнки проверены и увязаны в стопки. По традиции Главный редактор садится на папку с первым экземпляром. Пауза, а потом пошли. Путь недальний: от Пятницкой через два моста к Красной площади. Метро «Новокузнецкая» закрыто, на улицах пусто и тихо. Издалека, правда, из-за Садового кольца уже слышны шумы праздника, но на подступах к Кремлю лишь шеренги офицеров с голубыми просветами на погонах. Оцепление КГБ. Многократные проверки специальных служебных пропусков, и вся наша довольно многочисленная группа у здания ГУМа. Именно здесь, в помещении на третьем этаже, окна которого выходят прямо на Мавзолей, наша студия и аппаратные. На Красной площади уже выстроены парадные расчёты пешего строя, а в ГУМе – тоже войска. Солдаты дивизии внутренних войск в повседневной форме и с оружием лежат вповалку на полу и на лестницах здания. Лежачих их не видно в окна. А присутствовать надо: на всякий случай. Здесь же внизу развёрнуты полевые лазареты, а рядом буфеты с праздничными яствами. Это уже для гостей с трибун Красной площади.

В самой студии, у окон и дверей, тоже офицеры КГБ, правда, уже в штатском. В предбаннике студии и на прилегающем балконе ГУМа – журналисты, техники и множество известнейших в стране людей: писатели, поэты, спортсмены, артисты, художники, Герои войны и труда. Все они сегодня будут у микрофона на Красной площади.

Стрелка курантов на Спасской башне идёт к 10-ти. У микрофона в студии Юрий Левитан и Ольга Высоцкая. Рядом с ними Ретинский и я. Нам вести парад. Юрий Борисович громко говорит: «Тишина!» и плавно опускает тумблер на микрофоне:

– Внимание, Внимание! Говорит Москва. Работают все радиостанции Советского Союза. Микрофоны Всесоюзного радио включены на Красной площади столицы.

Много всякого было в моей жизни за четыре десятка лет работы на радио и телевидении, но ничего похожего на этот миг я не переживал никогда. Необычайно острое ощущение всей огромной страны, которая сейчас слышит эти слова, почти физическое прикосновение к ходу истории.

А ведь это и была история. Работать у микрофона рядом с Левитаном – это ли не прикосновение к ней.

Как-то в командировке, за гостиничным ужином Юрий Борисович рассказал мне о том, как он читал самый первый «салютный» Приказ Верховного Главнокомандующего.

– Поздним вечером 5 августа 1943 года в радиостудию на московском телеграфе, откуда в годы войны шли радиопередачи, примчался нарочный из Кремля с большим пакетом в руках. На пакете надпись: читать немедленно. Бегу в аппаратную, на ходу срывая сургучные печати. Сажусь к микрофону, включаюсь и, ничего ещё не понимая, читаю первые слова: Приказ Верховного Главнокомандующего. В голове сумятица: такого раньше не было. Были лишь сводки Совинформбюро, сообщения с фронтов, а тут – приказ. Читаю, постепенно вникая в смысл: освобождены города Орёл и Белгород... Волнение нарастает, чувствую, что-то предстоит особое, но надо сдержаться, не форсировать голос. Но на последних фразах: «Сегодня Москва от имени Родины салютует доблестным войскам...» уже не могу сдержаться и почти кричу. Прочитал. Выхожу из аппаратной, а за окнами слышны над Москвой залпы салюта, первого салюта войны. Мокрый от волнения, возбуждённый вбегаю в комнату, где сидит всё начальство. Молчат. Смотрят на красный телефон. Как я прочитал? Молчат. И тут звонит телефон. Председатель срывает трубку: «Да, товарищ Сталин. Передам товарищ Сталин. Спасибо...» И тут же всё взорвалось: поздравления, эмоции, радость всеобщая. И лишь один скромный человек в углу молчит. Это редактор из службы контроля. Когда всё улеглось, он говорит тихим голосом: «А у вас, Юрий Борисович, грубая ошибка в ударении была. «Салютует» от французского «салю», так что и читать надо «салютует» с ударением на второй слог, а не на третий, как прочли вы. Я записываю замечание. Все в недоумении, а Председатель говорит: «Товарищу Сталину понравилось, так и будем впредь читать». Так до сих пор и читаю...

Вообще тема войны была для нас одной из самых главных. Это неудивительно. Ведь после Победы прошло немногим более двух десятков лет, были ещё живы и относительно молоды те, кому довелось вернуться. И в редакции работало много фронтовиков. Каждый год в День Победы, который тогда ещё был рабочим днём, в коридоре на четвёртом этаже выстраивались наши ветераны: Гюне, Ретинский, Ананченко, Горелик, Вера Козлова, Синявский, Майзлин, Киперман, Горинов, Али Гусейнов, Седов, Смирнов... В этот день они раз в году надевали свои награды и сразу становились совсем другими. Им подносили «фронтовые сто грамм», а на закуску варёную картошку с селёдочкой и солёными огурцами. Даже Лапин, люто ненавидевший всяческие неформальные сборища в редакциях, в этот день замечаний не делал, хотя, конечно, знал: его кабинет был на том же этаже.

Именно у нас в редакции родилась ежедневная программа «В этот день 25 лет назад». Первый раз она вышла в эфир «Маяка» 1 января 1970 года. Изо дня в день вплоть до 9 мая мы рассказывали о событиях завершающих месяцев войны, наши корреспонденты вели репортажи с мест былых сражений, а гостями студии были и маршалы, и рядовые. Интересно, что даже в нашем Комитете мы нашли полного кавалера ордена Слава инженера Василия Дятлова.

Был среди наших товарищей и ещё один интереснейший человек: Михаил Борисович Киперман. В годы войны он был редактором дивизионной газеты. А его прямым начальником состоял политработник Леонид Ильич Брежнев. Это было под Новороссийском, на знаменитой некогда Малой земле. И вот однажды скромнейшего и тишайшего Михаила Борисовича срочно требует к себе Лапин:

– Только что звонил Леонид Ильич, – говорит, – очень обижается, что вы его забыли. Не позвоните, не зайдёте... Надо бы это поправить, а то неудобно…

1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11