1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11

И голос скорбный мне ответил: партбилет...

А на студенческой практике в Магадане подарили мне первый изданный в России синий томик Марины Цветаевой. И началась для меня совсем другая поэтическая стихия.

В квартире Александра Безыменского пахло древностью и старостью. Массивное лицо его с характерными возрастными бородавками вдруг затряслось, когда я наивно сообщила певцу пролетариата, что люблю Марину Цветаеву. Поэт проворно вытащил с полки синий томик Цветаевой из известной серии «Библиотека поэзии», открыл сразу на поэме «Крысолов» и заколотил по странице: его рукой, четким каллиграфическим почерком, были дописаны антибольшевистские строки Цветаевой.

– Вот, вот что она писала, а они печатают! – кричал Безыменский.

Интервью для Красной площади я все-таки записала, выполнила задание редакции. Но и вывод для себя сделала: не откровенничать с незнакомыми, хотя и знаменитыми людьми.

После журфака МГУ я попала сразу на «Маяк». Как и всех новичков, посадили меня на выпуск за «младший стол». Подшивать копии новостей и «делать погоду», то есть редактировать сообщения синоптиков. Через две недели я уже умирала от скуки, потому погоду сделала не трафаретную, а что-то типа «Уж небо осенью дышало»... перед цифрами. Пришел на выпуск Главный, Юрий Александрович Летунов:

– Кто погоду делал?

– Я, – растерянно.

– А тут чем вы занимаетесь?

– Дырки прокалываю, веревки продергиваю! В МГУ меня этому пять лет учили.

В тот же день Летунов перевел меня в корреспондентский отдел. И я, ни на день не останавливаясь, делала записи, каждый раз влетая в редакцию счастливой. Что касается стихов и вообще литературы, меня от нее без лишних слов долгие годы отодвигали. Не теми, видите ли, увлекаюсь. Однажды вот Юрия Нагибина записала, а запретил его в эфире и на телеэкране сам председатель Гостелерадио Сергей Георгиевич Лапин, и никто не осмелился протестовать. А я записала Нагибина. Был чудный разговор на его даче в Красной Пахре, и прошло интервью на «Маяке» и в «Последних известиях». В субботу. В понедельник звонок от начальства нашему тогдашнему Главному – Эдуарду Сорокину: почему в эфире был Нагибин?

– А почему бы и нет? – вопросом на вопрос ответил Главный. Так с его и моей легкой руки восстановили в эфире писателя.

А еще в самом начале, в 70-м, я очень провинилась: в канун 8 Марта в редакции вдруг решили – женщин должен поздравить поэт. За несколько часов до эфира отправили меня к Роберту Рождественскому на Калининский проспект. И тут я с ним, лириком, опять начала о любимой Цветаевой, Борисе Корнилове, сгинувшем в 37-м. Часа два мы друг другу стихи их читали, что говорится, завелись. Вдруг я спохватилась: на эфир опоздаю. Добрейший Роберт Иванович просьбу мою выполнил быстро. Сказал: 8 Марта женщинам принято дарить подарки. Я «Подарок» и прочту им, стихотворение:

«Замотался на работе, мне с подарком не успеть,

Я себя пошлю по почте на Кутузовский проспект»...

И далее история о том, как упаковали его, написали «Не кантовать» и отправили. На Кутузовском собралась вся родня и отправила его назад...

В редакции в этот день работали самые авторитетные выпускающие. Но уже отмечали. Стихи им чрезвычайно понравились, и дали они их в эфир. Была суббота. А в понедельник Летунов шел за мной по коридору, громко вздыхал: уволить не могу, молодой специалист. В тот же понедельник я записала чудное интервью Елены Николаевны Гоголевой, ровесницы века, актрисы Малого театра, она с самим Маяковским в теннис, если я точно запомнила, играла. И я была прощена. А что касается «не тех» писателей, то когда Александр Солженицын вернулся в Россию, подарили они с женой Натальей Дмитриевной библиотечку школе. По «Маяку» достаточно подробно передавали имена авторов книг, оказалось – те, мои любимые, обожаемые...

Буквально через год-два-три моей работы на «Маяке» подошел ко мне известный журналист Константин Ретинский, заведующий отделом радиофильмов, почти заговорщически сообщил: намечается грандиозное дело, не пропусти. В 74-м году начинался БАМ, Всесоюзная комсомольская стройка. И прошла я БАМ от начала до конца. Почти до конца – в середине восьмидесятых, хотя поезда шли уже по всей трассе, стройку притормозили. На волне перестройки, как и многое другое хорошее, БАМ осмеяли, осудили. В кои-то веки в России дорогу построили. Но «дуракам» – по Гоголю, и это было не в жилу.

Декабрь 74-го, маленький городок Усть-Кут на берегу Лены, севернее Иркутска. Мороз под 50. Мы – я, звукооператор Сева Подкопаев и корреспондент «Юности» Леша Богомолов – на попутках добираемся до штаба ЦК ВЛКСМ на западном участке БАМа. В штабе нас и поселили. Сдавали первый участок дороги до поселка Звездный, 64 километра. Журналистов приехало – тьма, так что другого пристанища нам не нашлось. Зато вокруг штаба «ночевали» мощные фээргэшные «Магирусы». Я утром выскакивала на улицу, когда машины отогревались, договаривалась с водителями доехать до Звездного. Там – на укладке, на насыпи работали герои моих репортажей.

Но первую запись на БАМе я сделала в первую же ночь: кто-то из начальников отвез меня на переправу, там провалился под воду тяжеленный «Магирус», и это был лирический репортаж про ночь, звезды, тайгу, о том, как скрипит снег под ногами, и на бело-черном пространстве ярким факелом высвечиваются оранжевые «Магирусы». БАМ – это молодость, это риск, это острота чувств. БАМ – это любовь, как пелось под гитару, это страсть и ответственность.

Именно на БАМе я стала профессионалом. Представьте, что вам каждый день надо передавать в редакцию репортажи. С новостями и живыми голосами участников событий. Представьте, что за репортажем вам нужно проехать десятки километров по бездорожью (от 2-х до 4-х часов), записать, вернуться по тому же бездорожью, мало-мальски смонтировать на записывающей технике (тогда это были магнитофоны «Награ» и оператор в придачу) проехать еще на узел связи километров 20 по городу, вытянутому вдоль реки Лены, и передать репортаж в Москву. На языке классика радио Константина Ретинского это называлось – «готовить к событию». Мое ноу-хау: так как своего транспорта у нас не было и достать его в той ситуации было невозможно, я звонила в милицию и просила отвезти нас на узел связи, у нас дорогая аппаратура (действительно), и за ее сохранность мы не можем отвечать. (А вы представляете, север Иркутской области, еще не закрыты лагеря, в городе «бичи», расшифровка «бывший интеллигентный человек», ныне бомжи.) Милиция шла нам навстречу – замечательные люди, да и с московской прессой им было интересно познакомиться. В каких только спецмашинах с решетками мы не покатались и в Усть-Куте, и в Тынде, и в Нерюнгри, и в Ургале – столицах БАМа.

Подробно – о первом переданном в редакцию репортаже. Наутро после ночной записи на переправе отправила я в Звездный друзей Севу и Лешу. В «Магирусе», кроме водителя, могут ехать еще двое, на следующем поехала сама. Наша машина застряла, долго ее вызволяли, так что в Звездный я попала часа на два позже. Звездный – это пять тысяч жителей. Коллег своих найти мне не удалось. Наивно решила, что они могут быть на укладке, в километре от поселка, там собирали последние звенья рельсов. Пошла туда – мороз, тьма непроглядная, справа тайга, слева насыпь. Иду и реву. Страшно – вдруг волк из леса или бич. Слава богу, на первый пуск отправили сотни милиционеров. Они-то и обнаружили меня, и машину остановили, и велели до Усть-Кута довезти с остановкой на укладке. Без аппаратуры мне там нечего было делать. С Севой и Лешей мы встретились вечером в родном штабе комсомола. Кстати, он загорелся, и ребята помогали вытаскивать ценные документы. А в тот вечер для перегона пригодился ночной репортаж.

За 10–12 лет на БАМе были репортажи о пуске мостов и из строящихся тоннелей (по записке тогдашнего начальника Главтоннельметростроя Юрия Анатольевича Кошелева меня пускали во все, даже в опаснейший Северо-Муйский), интервью в воздухе с вертолетчиками, в поездах с машинистами, всюду. Талантливый Николай Нейч, с которым мы месяц провели на стации Куанда в Читинской области, где произошла стыковка рельсов всей магистрали (там нам даже оборудовали студию), нашел интересный ход: высовывался из окна студии и вещал: а сейчас Л.С. взбирается на насыпь, Л.С. говорит с мостовиками, Л.С. пролетает надо мной (шум вертолета). В общем, начала и концы, а это самое важное, как начать и чем закончить. Репортаж из Кодарского тоннеля мы вели с ним с двух сторон, Коля придумал, кричал мне навстречу: Люда, где ты!? Эхо в тоннеле. И это всем понравилось. Помню, ехали мы с Кодарского тоннеля «к себе» в Куанду на стареньком разбитом автобусе, был страшный холод, и чтобы как-то согреться, я два часа читала стихи. В тот день, как рассказывал потом друзьям гордец Нейч, он меня наконец «зауважал».

А первый поезд по всему БАМу через полгода мы встречали в Тынде с Александром Жетвиным, он был начальником отдела выпуска на «Маяке», и никаких проблем с перегонами репортажей и временем эфира у нас тогда не было. Вообще, это было счастливейшее время: в Тынде не надо было после праздничных репортажей ехать назад часами, возвращаться на узел связи, без банкетов с их теплом и спасительным после напряжения опьянением, чтобы передать репортаж в редакцию.

Когда всех причастных и причастившихся награждали за БАМ, нас в списке не было. Редакция забыла подать представление. Но интеллигентный Главный редактор Эдуард Сорокин извинился. Вскоре мне служебную командировку в Чехословакию оформил, это была моя первая поездка за рубеж. Лучше весенней Праги я ничего затем не встречала, да и сыну Мише-фигуристу полную экипировку для фигурного катания там приобрела. А вскоре и «награда нашла героя» – вручили мне медаль «За трудовую доблесть». Любопытно, что раньше меня ЦК ВЛКСМ наградил памятным знаком с той же формулировкой. Короче, есть женщины в русских селеньях!..

На «Маяке» есть и были люди, всю жизнь занимавшиеся одной только любимой темой. Например, Марина Новицкая – театром и архитектурой. И они достойны всяческого уважения. Но это от характера зависит. Я – другая, «во всем мне хочется дойти до самой сути». Вера Щелкунова, перейдя с корреспондентской работы в начальники, отдала мне музыку, которой занималась (почему-то литературу так мне и не поручив). Несколько лет, до съезда Народных депутатов, когда в бригаду по освещению его и всех демократических перемен включили В. Щелкунову, О. Василенко, А. Рувинского, М. Новицкую, А. Никифорова и меня, я записывала в Большом театре и музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко, БЗК и в зале имени Чайковского гениев. По-моему, единственное интервью на радио Альфреда Шнитке после первого его инсульта, беседы с Евгением Светлановым, Валерием Гергиевым, Майей Плисецкой, Родионом Щедриным, Юрием Башметом, Владимиром Спиваковым, Владимиром Васильевым, Екатериной Максимовой, молодой Ниной Ананиашвили и так далее...

Потом была перестройка, поездки с М. Горбачевым и затем с Б. Ельцыным по России, съезды, сессии Верховных Советов СССР и России, отстранение от эфира В. Щелкуновой, А. Рувинского и меня за ярко выраженное свободолюбие, потом возвращение в Кремль после провала путча... А однажды я сама не выдержала. «Как вы надоели с вашими интригами!» – сказала я в перерыве заседаний Верховного Совета России в Белом доме, и ушла снова в «панорамы», в передачи «На рубеже веков. Россия. Люди», «Век 20-й, век 21-й», «Знаки». В конце концов, выпросила я и любимую с детства литературу. И вновь дорогие мои – Борис Васильев, Даниил Гранин, Валентин Распутин, Андрей Битов, Владимир Маканин, Вячеслав Пьецух, Евгений Евтушенко, Олег Чухонцев, Владимир Костров – великая русская литература. Журналы «Новый мир», «Знамя», «Октябрь». Жаль только, что общение с ними свелось до трех минут в эфире. Но таков формат «Маяка» – новости и музыка. Эфир не жалеют нынче только для богатеньких Буратино из шоу-бизнеса, таково время. А великие наши современники – они прорвутся, за ними не только сегодня, но и завтра. Ими сильна Россия. И счастье мое в том, что я не только любила их всегда, но и имела честь говорить с ними.

Людмила Семина

в начало

Безяев Владимир Игоревич

Родился 9 сентября 1949 года. По образованию – филолог, в журналистике с 1971 года. На радиостанции «Маяк» работает с 3 марта 1974 года. Не раз бывал в горячих точках. Вел прямые репортажи из Абхазии, Югославии. На его счету – последний прямой репортаж из Афганистана о выходе командарма 40-й Б. Громова. С 1975 года готовил и вел в прямом эфире все военные парады на Красной площади. Его ежедневная цикловая программа «К 60-летию Великой Победы» удостоена специальной премии на втором Всероссийском конкурсе «Патриот России». Коллеги шутят: «Если Безяева нет в студии, то он – на Байконуре. Если его нет на Байконуре, то он в Звездном городке или в Центре управления полетами, если его нет и там, то, значит, что он все-таки в студии...» Кавалер Ордена Почёта, награждён медалью «За трудовую доблесть».

Я – «Заря 25»

«Кедр»! Я – «Заря один», буду вам транслировать команды...» Увы, мало кто из нынешнего поколения, знает, какую роль для истории нашей страны и всей планеты значили эти слова и позывные, произнесенные 12 апреля 1961 года. «Кедр» – это позывной первого космонавта Земли – Юрия Алексеевича Гагарина. «Заря один» – главного конструктора Сергея Павловича Королева. Ну а «Заря 25» – наш журналистский позывной, с которым радиостанция «Маяк» не расставалась почти 40 лет. Почти – это, увы, утопленный орбитальный комплекс «Мир», редкие полеты наших транспортных кораблей «Союз», и теперь в сеансах связи чаще слышишь позывные Центра управления полетами в Хьюстоне, чем наши...

У радиостанции «Маяк» к космическим делам особое и трепетное отношение. Дело в том, что один из создателей «Маяка» и первый главный редактор программы «Время» – Юрий Александрович Летунов еще в начале шестидесятых годов прошел подготовку на летчика-космонавта и был в очень хороших отношениях с СП – так в узких кругах называли Сергея Павловича Королева. Потом были многие, но самые лучшие редакционные журналисты: Ю. Фокин, В. Панарин, П. Пелехов, С. Железняк, Л. Лазаревич. И последний из могикан – ваш покорный слуга В. Безяев. Были в нашей команде еще две прелестные дамы: Л. Швецова и Л. Сеченова, но в основном у них были редакторские обязанности. Работали у нас и замечательные технари, без которых никакой эфир был бы просто невозможен, – из ЦУПа ли, с космодромов, из Звездного городка. Особый талант был у П. Норовлева, которого, несмотря на возраст, все называли просто Петя. Впрочем, и самый талантливый из нашей плеяды и мой долголетний учитель и наставник – П. Пелехов, тоже был для всех просто Петя. П. Норовлев был замечательным звукооператором, он мог обеспечить связь куда угодно и на чем угодно. Он умудрялся в голой степи отремонтировать и наладить что угодно и без всего, что угодно.

Никогда не забуду его огромный, побитый и потертый походный чемодан, где было столько заветных деталей, соединительных кабелей и запасных микрофонов. Кто, как ни запасливый Петя, спас нас в Аркалыкской степи, когда было минус 45 и ядреный казахстанский ветерок, от обморожения во время посадки А. Викторенко, А. Сереброва и первого японского космонавта Т. Такиямы.

1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11