1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | 29 | 30 | 31 | 32 | 33 | 34 | 35 | 36 | 37 | 38 | 39 | 40 | 41 | 42 | 43 | 44 | 45 | 46

– И что вы в дневниках про терроризм писали?

М.: – Была там такая фраза: «Я мечтаю воевать в далеком горном краю». Они читают и смеются. Вот, говорят, размечталась. Или еще я писала: «Терроризм – это закономерная вещь. Это месть за то, что творят русские солдаты на территории Чечни. Кровь за кровь. Чеченцы – народ горячий». Мои рисунки тоже забрали. Ну, я там рисовала мусульманок, шахидок. Ну как шахидок... Девушек в хиджабах. Для них это все шахидки. Луну там сверху нарисовала. Я этот рисунок, как назло, на полу оставила. А еще забрали мою фотографию. Рамочка такая в виде сердечка, и там была моя фотография с паспорта. Я ее взяла и разукрасила, как будто я в таком хиджабе черном. Ну, чтоб заметно было, белый же никак не нарисуешь. Еще фотографии забрали, которые мы в «Охотном Ряду» делали.

Из обвинительного постановления:

«Получив указание от не установленного следствием источника об организации и осуществлении теракта – взрыва эскалатора, расположенного в торговом центре «Охотный Ряд», с целью подготовки указанного теракта Муртазалиева осуществляла выезды в торговый центр, где 3 января 2004 года произвела ряд фотоснимков эскалатора...»

– А зачем вы эскалатор фотографировали в «Охотном Ряду»?

М.: – Да не эскалатор мы фотографировали, а чеченцев. Там их всегда много тусуется. Фотоаппарат мой, а фотографировала Зара. Просто потому, что нам нравятся чеченцы.

– А почему вы говорите, что ваши показания были искажены?

А.: – Все эти наши разговоры про смертниц, про войну, про Чечню можно ведь по-разному повернуть. Можно как болтовню праздную, а можно как умысел на преступление по предварительному сговору. И вот следователь так умудрился акценты расставить, что получилось, будто Зара все это организовывала. И все это записано с наших слов, подписи наши стоят. А на самом деле мы ведь не так говорили. Можно было, конечно, не подписывать, но откуда ж мы знали, что можно, что нельзя. Первый раз в такой ситуации оказались.

– А почему, как вы думаете, вами заинтересовались правоохранительные органы?

А.: – Ну, может, тем эфэсбэшникам, которые в мечети сидят, ситуация показалась подозрительной. Русские девушки приняли ислам, общаются с чеченкой. Да мало ли. И Аслан этот непонятный из РУБОПа, чего он с нами возился, может, тоже следил. Тем более что про него у нас никто в прокуратуре не спрашивал.

– А с вашими друзьями-чеченцами вы связь сейчас поддерживаете?

М.: – Большинство из них после задержания Зары уехало. Мы же в наших разговорах в комнате многие имена упоминали. И все они, естественно, попали под подозрение. Одного вообще подозревали в том, что он хотел на мне жениться, чтоб потом взорвать. А парень вообще не при делах.

– Когда вы вернулись домой после допроса, что вам родители сказали?

М.: – Сначала была такая напряженная обстановка. Потом родители стали следить за каждым моим шагом. Один раз я с папой поссорилась. Ты понимаешь, говорит папа, что подставила всю нашу семью? Я ему так грубо ответила, что мне в общем-то плевать. Мы поругались, неделю не разговаривали, а потом опять все нормально стало.

А.: – А я дома ни с кем не хотела разговаривать. Родители нервничали. Потом как-то все забылось. Я все это время думала, что дала показания против Зары. Там все так было написано, как будто я против нее, и я переживала, что получилось, будто я ее предала, и родственники ее подумают, что я такая-сякая. И Зара во мне разочаруется. Мы сегодня вот эту записку в тюрьму ей передадим.

Аня протягивает мне квадратик бумаги: «Зарочка! Мы с тобой, мы тебя не предали. Правда с нами! Айшат и Фатима».

– А кто это такие – Айшат и Фатима? – спрашиваю я.

– Айшат – это я, – говорит Аня. – Это имя я взяла, когда приняла ислам. Означает – «живущая». Красивое имя, правда? Почти как Аня.

– А я Фатима, – представилась Маша. – Так звали дочку пророка Мухаммеда.

«Я бы пошла, но не снайпером. Снайпером – это нечестно...»

Пару лет назад российские журналисты вдруг озадачились вопросом – что за поколение выросло в Чечне за десять лет почти непрекращающейся войны? Что это за юноши и девушки, которым в 1994-м было по восемь-десять лет? Как они относятся к русским, к России, каковы их ценности и чего от них ждать в будущем? Я и сам писал заметки на эту тему. Кавказская война представлялась этаким локальным конфликтом. Выезжая из Чечни, я кожей чувствовал географические границы этой войны – мир наступал сразу за перекрестком Ассиновская – Серноводск по федеральной трассе М-29 Ростов – Баку. Возвращаясь домой, я видел, что Москва живет собственной жизнью и никому нет дела до моих впечатлений. Опасался, что мое начальство почувствует это равнодушие публики и прикроет кавказские командировки, к которым я уже пристрастился. А вон как вышло... Локальный конфликт охватил всю Россию. Вошел в сознание не только тех, кто там побывал, но и тех, кто понятия о войне не имеет. Теперь, чтобы писать о войне, и ездить никуда не надо. Достаточно поговорить с Аней и Машей...

– Вы бы могли воевать в Чечне против русской армии?

М.: – Да. Я считаю, что русская армия творит в Чечне беззакония. Я бы пошла защитницей чеченского народа.

– Против народа своего.

М.: – А я не считаю тех, кто там воюет, русским народом. Там есть солдатики, а есть контрактники. Вот я бы пошла против контрактников. Которые ради денег не жалеют никого.

А.: – А я бы хотела помогать раненым чеченцам. Ну, то есть служить медработником. Воевать с оружием все-таки мужское дело.

М.: – А я бы воевала в действующей армии. Но не снайпером, мне кажется, это нечестно – быть снайпером. Простым солдатом. В руках бы у меня был пулемет, а вот здесь кинжал. Ходила бы в рукопашную.

А.: – А я вообще всегда на стороне слабых.

М.: – Они не слабые, Аня.

P.S.: Маша: – Они свободные, непокорные вообще. Они взрослые с детства. В моей семье нет такого мужчины. Главного нет. Отец – добытчик денег, но мягкий человек. Не то чтоб подкаблучник, но все равно как-то... Я вот иду по улице и не вижу среди русских ни одного парня с мужским взглядом. В этих своих серьгах, татуировках, с пивом и хвостиками. Жалкие все какие-то.

Газета «Известия», 18 июня 2004 г.

в начало

ЧТО ЕЩЕ МОЖНО СДЕЛАТЬ С ЗАРЕМОЙ МУЖАХОЕВОЙ

Смертницу Зарему Мужахоеву посадили на 20 лет. Судом присяжных. Это, наверное, справедливо, но недальновидно. Потому что Зарема не террористка, а бомба. Если бы на скамье подсудимых рядом с ней оказались убитый в четверг вербовщик шахидок Абубакар Висимбаев, его коллега Рустам Ганиев, непосредственный командир Мужахоевой, также убитый Руслан Сааев или ее взрывотехник Арби Жабраилов, то Зарема получила бы меньше всех. А так – за всех. Прокурор предложил для Заремы 24 года. Именно столько Зареме исполнилось в феврале. Не срока потребовал, а половины жизни. Такой вот прокурорский юмор.

В наши руки попала единственная живая смертница. Такого почти не бывает. Живая смертница – оксюморон. Смертницы – самые слабые и одновременно ключевые звенья террористических сетей. Без своих женщин все эти рустамы и абубакары ничего не могут. Они минируют своих женщин и посылают к нам. Минируют не только их пояса и сумки, но и мозги, которые мы должны разминировать за несколько мгновений до взрыва. Сколько таких заминированных женщин бродит сейчас по Северному Кавказу, мы не знаем. Мы вообще ничего о них не знаем, потому что в лучшем случае видим только их трупы или останки – на Дубровке, в Тушине, у «Националя». И вот мы поймали живую смертницу, которая выдала всех, кого знала. По ее показаниям арестовано и уничтожено более 10 террористов, разгромлена их база, обезврежено шесть шахидских поясов. Использовав Зарему, мы отправили ее гнить в зону на 20 лет. Это глупо, потому что мы не до конца ее использовали.

Зарема открыла нам, что чеченские террористки – кто угодно: брошенные любовницы, кровосмесительницы, матери-одиночки, изгои в своем патриархальном сообществе, но только не религиозные фанатички. Если мы не переманим их на свою сторону, как переманили дивизионного генерала Хамбиева или охранника Масхадова Турлаева, да и самого Кадырова, то они нас так и будут взрывать. Потому что женщине-парии в Чечне проще умереть, чем жить. Этим и пользуются террористы-мужчины.

Зарема могла бы стать главным парламентером на наших переговорах с потенциальными шахидками. Устроили бы ее телеобращение к чеченским женщинам, сняли большой репортаж о ее судьбе, прокрутили бы все это по чеченскому телевидению раз пятьдесят. Не решились. Не позволила смерть майора Трофимова. И другой такой живой Заремы больше может и не быть.

1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | 29 | 30 | 31 | 32 | 33 | 34 | 35 | 36 | 37 | 38 | 39 | 40 | 41 | 42 | 43 | 44 | 45 | 46