1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | 29 | 30 | 31 | 32 | 33 | 34 | 35 | 36 | 37 | 38 | 39 | 40 | 41 | 42 | 43 | 44 | 45 | 46

Победитель и лауреат более 12 региональных, всероссийских и международных журналистских конкурсов в 1999–2004 годах.

Награжден медалью «За особый вклад в развитие Кузбасса 3 степени» и медалью «За честь и мужество».

С уважением, Евгения Владимировна Ореховская

в начало

К ДЕВЯТОЙ ГОДОВЩИНЕ «ФАКЕЛЬНОЙ НОЧИ»

Страна вздрагивает от все новых и новых актов насилия и террора, связанных с чеченской войной. Приближающийся Новый год знаменует собой девятилетие ее самой страшной страницы. Памятной ночи на 1 января 1995 года – ночи штурма Грозного

Дорогами войны и мира

По своим пожарам, разрушениям, человеческим жертвам и по числу сожженных танков эта ночь получила название «факельной». Самая кровавая ночь в истории новой России. Она же – самая трагическая и по количеству пленных и пропавших без вести. Тех, кого мы искали и продолжаем искать.

Русские солдаты, попавшие в начале 95-го в чеченский плен, не имели тогда с российской стороны фактического признания их статуса военнопленных. Согласно точке зрения тогдашнего руководства страны, в Чечне шла не война, а «защита и восстановление конституционного строя и целостности государства». И поэтому никаких военнопленных не должно было быть. Могли быть лишь взятые в плен боевики-«сепаратисты», «члены незаконных вооруженных формирований». А вот наших солдат, плененных чеченцами, российская сторона считать пленными не собиралась. Не могло быть, следовательно, ни их поиска на государственном уровне в Чечне. Ни переговоров по их обмену. Ни требований к противнику содержать пленников в соответствии с нормами международных конвенций. Ни аналогичного признания военнопленными захваченных в плен чеченцев и обязательств соблюдать международные права и конвенции в отношении их.

Тогда об этом и речи не шло. Лишь впоследствии, под давлением общества, военные и государственные чины вынуждены были об этом заговорить. А тогда, в 95-м, позиция руководства России была ясна. С одной стороны – прикрываясь «государственными интересами», развязать бойню руками Вооруженных Сил, а с другой – бросить в ней своего же солдата, по сути, на произвол судьбы. А перед этим превратить его в винтик нерассуждающей военной машины. Заставить его убивать таких же, как он, чеченских мальчишек – за то, что они встали поперек пути, за то, что защищают свой дом.

Именно в этой беспросветности и безысходности, в постановке перед армией изначально губительных задач я вижу первопричину трагедии российского воина в Чечне.

И в особенности трагедию тех, кто пропал без вести. Мало того, что человек исчез в огне сражения, которое не имело ни малейшего оправдания. И что эта потеря – неизмеримое горе для его родных и близких. Так ведь надо еще и запятнать имя воина. Российских солдат, пропавших без вести в Чечне, военное командование склонно было рассматривать как дезертиров (!), как самовольно оставивших место службы.

Пойти – и не вернуться. Взойти на костер братоубийственной бойни. Да при этом еще оказаться с каиновой печатью, с клеймом изменника. Вот трагедия солдата современной России, защитника Родины. Молодые жизни, ушедшие от нас в небытие. Утраченные, стертые в окопный песок, превращенные в дым, в пепел – ради военного Молоха, во имя антинародных интересов узкой политической группы лиц.

Российскому обществу, пребывавшему в шоке, было на первом этапе чеченской войны не до пленных. Активная организаторская работа по их поиску развернулась позже, главным образом, силами общественности... А тогда, насколько я это видел и знаю, лишь матери солдат со всех уголков России, в том числе из Кузбасса, устремились в Чечню на выручку своим сыновьям. Их были сотни, тысячи, великих женщин – богородиц и мироносиц.

С кого началось становление науки миротворчества в России? С них – с солдатских матерей. Горжусь, что какую-никакую, а все же часть их крестного пути прошел по Чечне вместе с ними.

Куда только не вел нас наш жребий ради того, чтобы найти хоть какую-либо зацепку о воинах, пропавших без вести! Грозный, Гудермес, Новогрозный, Шали, Аргун, Старый Ачхой, Курчалой, Сержень-Юрт, Шатой, Итумкали, Хачарой... Разве можно забыть, например, помощь, которую оказали мне чеченские дети в селении Ведено. Всего-то помогли найти разыскиваемый мною дом, но с какой готовностью это сделали, с каким желанием!

Как подсказывает мой опыт, детям в Чечне следует доверять. Но при этом в отношении их раз и навсегда отказаться от «партизанских» методов добывания информации. Не задавать вопросов, которые могли бы навредить им в глазах взрослых чеченцев. Да и вообще кредо журналиста-миротворца – это безусловная безопасность доверившихся ему людей. Идеальный журналист-миротворец – это, в моем видении, трепетный и тонкий психолог, «инженер человеческих душ». К приобретению этих качеств необходимо стремиться.

Уметь охватывать все

Разыскивая с матерями Натальей Бобарыкиной и Людмилой Кравченко их пропавших без вести сыновей, мы в Грозном вышли на след другого нашего земляка – рядового внутренних войск Александра Шмакова из Таштагола.

Где его искать, нам подсказал сотрудник чеченского департамента госбезопасности, доброжелательно настроенный к матерям из России. Наш земляк содержался в плену у полевого командира по имени Бауди, с которым мы встретились в Старопромысловской комендатуре Грозного. Бауди, общительному и приветливому, было лет 35. Стало ясно, что относятся чеченцы к пленному Шмакову достаточно хорошо, судя по тому, что не держат за семью печатями ни его имени, ни региона, откуда он был призван, ни нынешнее его местонахождение.

К сожалению, нам не удалось тогда встретиться со Шмаковым. Но по возвращении я написал в «Кузнецком крае» о том, что он жив и находится в плену, и это привлекло внимание военного ведомства, представитель которого звонил мне и спрашивал дополнительную информацию.

Не исключено, что готовились шаги к освобождению Шмакова – может, в рамках обмена пленных. Вероятно, привлечение внимания к судьбе земляка и способствовало косвенно его вызволению. Когда Александр во время пребывания в плену заболел, боевики не стали рисковать его здоровьем и поместили его в грозненскую больницу, причем без охраны. Оттуда он сумел уйти (по его словам – сбежать) и после долгих мытарств добраться до дома. О судьбе солдата Шмакова, возвратившегося с войны, «Кузнецкий край» рассказал 22 сентября 2000 года в очерке Ларисы Леонтьевой «Вернулся солдат домой».

Таким образом, можно, наверное, признать, что нам удалось тогда найти следы одного пропавшего без вести солдата, нашего земляка. И косвенно содействовать вызволению его из плена и возвращению домой. А провел наш земляк Александр Шмаков в чеченской неволе два с половиной года.

Мы не продвинемся вперед ни на шаг без организации поиска не только пленных солдат, но и пропавших без вести жителей Чечни. Без досконального расследования и выяснения их судеб.

В этой связи с горечью вспоминаю, как ждал от меня помощи в октябре 1996 года в Грозном один чеченец. У него пропал племянник – молодой парень, которого задержали русские солдаты, после чего он исчез и больше его никто не видел.

Чеченец искал своего племянника. Он узнал, что я журналист, и не просто из России, а из российской глубинки, то есть никем не ангажированный и не предвзятый. И узнав об этом, попросил меня о помощи – попробовать разузнать «по моим каналам», что стало с дорогим ему родственником.

И вот он каждое утро приезжал к нам на КПП Ханкалы – к последнему остающемуся еще в масхадовской Чечне городку российских войск, звонил с КПП дежурному по роте, в казарме которой мы проживали, и спрашивал меня. Но больше ни разу не смог меня застать: я ведь тоже не сидел на месте и уже успевал выехать в другие населенные пункты Чечни для выполнения задач.

И я так и не сумел ему передать, доверившемуся мне чеченцу, что и для него мне удалось кое-что сделать. Точнее, все, что, как мне казалось, было в моих журналистских силах. Имя и фамилию его племянника и обстоятельства, при которых он пропал, я сообщил в Ханкале в штаб наших войск, в отдел розыска. Офицеры этого отдела занимались поиском в Чечне наших солдат или мест их захоронения. Но они приняли от меня сведения и о пропавшем чеченце, пообещав по мере сил разобраться и выяснить его судьбу. Увы, выполнить это тогда было маловероятно: российские военные комендатуры и штабы МВД, где отдел розыска мог бы навести справки о пропавшем или захваченном чеченце, к тому времени уже эвакуировались из Чечни – и отсутствовали вплоть до осени 1999 года, до так называемой второй чеченской войны.

Так и не знаю, нашелся ли тот молодой чеченский парень, один из тысяч жителей Чечни. Ведь я даже фамилию его не смог сохранить ни в памяти, ни в блокноте, за что до сих пор казню себя. Можно же было самому сделать запрос в Москву, в МВД, ФСБ, и как знать...

Но этого не было мною сделано. А когда мысленно ставлю себе в оправдание то, что все охватить невозможно, что перед журналистом на войне – и без того целое море риска, мне становится еще больнее. Ведь сама суть нашей профессии как раз в том и заключается, чтобы уметь охватывать все. Или уж, во всяком случае, стремиться к этому, невзирая ни на какие препоны.

1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | 29 | 30 | 31 | 32 | 33 | 34 | 35 | 36 | 37 | 38 | 39 | 40 | 41 | 42 | 43 | 44 | 45 | 46