<<<     ΛΛΛ     >>>   

288

ственными впечатлениями, нежели чистой рефлексией. Народные массы с трудом воспринимают абстрактные идеи. Ими легче овладеть в сфере чувств... Во все времена сила, приводившая к самым жестоким революциям, исходила не столько от пропаганды научной идеи, которая овладевала массами, сколько от слепого фанатизма и настоящей истерии, и увлекала их помимо их воли» («Mein Kampf»),

Да, «во все времена» так оно и было. Но новым в наше время является то, что страстное воздействие на массы, как об этом говорил Гитлер, теперь удваивается рациональным воздействием на индивидов. Более того, это воздействие осуществляется не каким-то там вожаком, а Вождем, воплощающим в себе Нацию. Отсюда беспрецедентная сила переноса, осуществляемого от частного на публичный уровень.

Какой сверхчеловек кроме Вагнера окажется способным оркестровать грандиозную катастрофу страсти, ставшей тотальной?*

Это подводит нас к заключению, от которого я был далек, начиная свою книгу. При исследовании эволюции западного мифа, посвященного страсти, в истории литературы и в истории методов ведения войны, вырисовывается одна и та же кривая линия. Мы приходим к такому же выводу, изучая долгое время игнорировавшийся аспект кризиса нашей эпохи, — распад форм, созданных рыцарством.

Именно в сфере войны, где любая эволюция практически необратима, в то время как в литературе возможны ее «обращения в прошлое», необходимость нового решения стоит на первом месте. Это решение носит имя «тоталитарное государство». Как раз такой ответ родился в XX в. под постоянной угрозой того, что страсть и инстинкт смерти будут оказывать воздействие на общество в целом.

В XII в. ответом было куртуазное рыцарство с его этикой и романтическими мифами. В XVII в. в качестве ответа выступал символ классической трагедии. 1 Ответом XVIII в. был цинизм Дон Жуана и рационалистическая ирония. Романтизм, однако, был ответом — по крайней мере, именно так считается, что вполне обоснованно, — только при условии, что его красноречивый отказ от ночных сил мифа не являлся крайним средством его подавления с помощью желаемой невоздержанности. Как бы то ни было, такая защита была слабой по сравнению с неукротимой опасностью. Силы, направленные против жизни, долгое время сдерживаемые мифом,

1 Бахофен (автор «Mutterrecht» — «Матриархата») выдвигает аналогичную теорию, опираясь на греческую трагедию, рассматриваемую им как Auseinandersetzung (дискуссия, спор, объяснение) между сообществом и возможностями мифа.

распространялись на другие многочисленные сферы, результатом чего стало разложение, собственно говоря, распадение социальных связей. Европейская война была осуждением мира, который возомнил, что может избавиться от форм и путем анархии освободиться от смертного «содержания» мира.

Между тем я не считаю, что привлечение Нацией на свою сторону страсти является чем-то иным, нежели знаком отчаяния. Здесь непосредственная угроза отодвигается, однако она возрастает, оказывая воздействие на всю жизнь даже тех народов, которые сплотились в блоки. Тоталитарное государство — воссозданная форма, но форма слишком общая, слишком неподатливая и математически выстроенная, чтобы моделировать и организовывать в ее рамках сложную, пусть даже милитаризованную, жизнь людей. Полицейские меры не создают культуры, лозунги не рождают морали. Между великими государствами с искусственными границами и повседневной жизнью людей существует еще много неискренности, тревоги и — возможностей. Ничто реально не затвердело. Следовательно, либо нас ждет краткосрочная война, и проблема страсти будет упразднена самой цивилизацией, которую она вызвала к жизни, либо нас ждет мир, и проблема страсти возродится в тоталитарных странах, поскольку она не перестает преследовать нас в наших либеральных обществах.

Именно возможность мира я хотел бы рассмотреть в двух завершающих книгах: первую я посвящу конфликту в наших обычаях и нравах между мифом и заключением брака; во второй — не столько дам окончательный и конкретный ответ на рассмотренные проблемы, сколько выскажу собственную позицию.

В своем отчете 4 июля 1939 г. Лейрис относит выступление Батая «о сентябрьском кризисе 38 г.» к категории «выступлений на актуальные темы». Текст выступления, если он вообще существовал, не был найден. Но соответствующее заседание стало предметом рецензии, подготовленной Бертраном д 'Астором и напечатанной в «Les Nouvelles Lettres» (№ 4. Декабрь 1938 г.). Мы ее и воспроизводим вместо отсутствующего текста лекции. Сделанное там описание совпадает с воспоминаниями Пьера Прево: «Зал, — пишет последний, — был заполнен уже известными слушателями, но были видны и новые лица. Только у Батая, восседавшего за небольшим столиком, было выражение лица как в самые торжественные дни, лицо, с трудом поддающееся описанию для тех, кто не знал его, лицо драмы, даже трагедии. Он начал с того, что напомнил о Мюнхенском кризисе. Затем он определил сакральное в демократии, то есть то, что в ней неоспоримо. Для него, курьезно представшего якобинцем, на первом месте стоит неприкосновенность национальной территории: «Республика является единой и неделимой». Затем идет принцип многообразия дискуссий, легко превращающийся в принцип рыночных отношений. Батай остроумно отметил, что Гитлер сколько угодно может говорить о демократии, поскольку у власти его поставил немецкий народ, и он уже неоднократно этим ловко пользовался: но он не приемлет свободы дискуссий. Коллеж: Социологии не выступал за демократию, когда защищал свободу дискуссий и национальное единство. Причина была иной — «учредить орден (аристократический), который взял бы в свои руки судьбы человеческого общества!» (Прево. С. 54).

Сам Батай возвращается к этому заседанию четыре дня спустя, 17 декабря, в письме, отправленном Кайуа, который, судя по все-

291

му, не смог присутствовать на нем. «Я жду от вас известий и надеюсь, что с вами не случилось ничего страшного. Я должен ввести вас в курс дела относительно сложившегося положения; все нормально, в прошлый раз было много народа и ничего, как я надеюсь, обескураживающего (Жюльен Бенда, как мне передали, остался довольным, а я, безнадежно стремившийся не соглашаться с ним...)» («Le Bouler». С. 92—93).

МИСТИКА И ДЕМОКРАТИЯ

Обмен мнениями Батая и Бенда, который оказался в центре внимания д 'Астора, стал важным моментом в истории Коллежа. Бенда сам возвращается к нему в публикации «Великое испытание для демократий» (Нью-Йорк, издательство «Maison francaise», 1942). В течение многих лет Бенда оставался одним из самых пылких сторонников твердой позиции перед лицом гитлеровских запугиваний. Книга «Великое испытание» посвящена опровержению точки зрения тех, кто желал, чтобы демократия была обречена на бессилие перед лицом войны, чтобы война оказалась для нее по определению фатальной, точки зрения тех, кто любил только беззащитную демократию.

В частности, он выступает против «ложного рационализма» тех людей, которые под предлогом, будто свободное испытание возможно только при отсутствии любых ограничений, отказываются именовать демократией строй, который хотя бы чуть-чуть ущемлял свободу дискуссий. «Не так давно некоторые подданные побежденной демократии [речь идет о Франции, он пишет свою книгу уже после 1940 г.] объясняли ее поражение тем, что ей недоставало, как они полагали, определенного мистицизма, которым ее враг обладал в полной мере». Этот пораженческий паралогизм, продолжает он, обязан своим распространением «некоторым докторам наук, впрочем, враждебно относящимся к демократии». Они утверждают, что при демократии не существует такого предмета мысли, который не мог бы стать предметом дискуссии, «что к ее законам принадлежит стремление к тотальному рационализму, непризнание какой-либо области, на которую критика не могла бы распространять свое негативное воздействие, не оставляя никакого места „Сакральному"». И здесь, внизу страницы, находится примечание вместе с библиографической ссылкой: «Этот тезис поддерживался во Франции „Коллежем Социологии", главными представителями которого являются господа Роже Кайуа и Жорж Батай (см. N.R.F. за 1938 и 1939 гг.)». Бенда противопоставляет им утверждение, что стремление выжить при любой демократии изымает из свободы дискуссий сам принцип свободы дискуссий, так как для демократии ее принципы становятся предметом мистического поклонения. Эта полемика получила продол-

292

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

evue f
В заметках о заседании от 4 июля лейрис дает следующее резюме этому выступлению рене гуасталла
Поэтому только совершающий жертвоприношение действительно может создать человеческое существо
Олье Дени. Коллеж социологии философии 8 действительно
На самом деле она неисторична