<<<     ΛΛΛ     >>>   

Если что-то в этих воспоминаниях особенно режет ухо, так это указанная Вами дата — 18 апреля. Мне кажется, я хорошо помню, что мое выступление сознательно было приурочено к последнему заседанию Коллежа перед летними каникулами. Более того, именно это было, если я не ошибаюсь, причиной того, что выступление, которое должен был сделать Вальтер Беньямин, были

1 На обороте записи, сделанной в ходе семинара, проводимого Кожевым, Батай сделал пометку о встрече: «Ритуалы политических ассоциаций в Германии эпохи романтизма. Ганс Майер, отель „Селтик", 15, ул. Одессы, четверг».

396

вынуждены перенести на осень, и которое, естественно, не состоялось. Вот почему воспоминания об этом вечере для меня ассоциируются с первыми днями лета, но очень может быть, что это только следствие путаницы.

Можно было бы многое рассказать по поводу того, как я вошел в контакт с Коллежем. В то время я написал письмо Батаю, и именно благодаря этому мы встретились в первый раз до того, как начали сотрудничать. В течение 1938 — 1939 гг. я виделся с Батаем очень часто. Встречались мы регулярно, два раза в месяц».

Уже после первого издания настоящего сборника Ганс Майер опубликовал свою автобиографию: «Ein Deutscher auf Widerruf. Errinerungen» (Франкфурт-на-Майне, 1982). Глава «Paris am Vorabend» («Предвечерний Париж:») напоминает о его парижской эмиграции накануне войны. Она начинается с портретов нескольких интеллектуалов (Раймона Арона, Поля-Луи Ландсберга), за которыми следуют воспоминания о Коллеже. «Кайуа был блестящим собеседником. Что касается Батая, то иногда он наводил на мысль о тех великих актерах, лицо которых при дневном свете казалось невыразительным. А вот когда наступала ночь, при свете рампы они были способны на самые разнообразные перевоплощения, включая и наиболее неожиданные, и по своему желанию они могли становиться моложе или старше своих лет» (с. 239). «В наших отношениях было что-то нескладное. Было ясно одно, что в то время как я стремился сблизиться с Кайуа, именно Батай обращал на меня особое внимание» (с. 240). Чуть дальше — опять про Батая: «В то время я еще не оценил масштаб человека, с которым встречался. В нем было что-то недоступное знанию. И именно он стремился узнать меня лучше». Портрет завершается следующей нотой: «Жорж Батай был в бесконечно большей степени „немцем", чем когда-либо был я сам» (с. 243).

Жан-Мишель Бенье вспоминает об анекдоте, переданном Гансом Майером относительно обстоятельств его выступления: «Вальтер Беньямин хотел завершить выступления на заседаниях Коллежа Социологии в 1939 г. докладом о... моде! Жорж Батай и Майер были совершенно уверены, что весной 1939 г. этот сюжет не будет актуальным, что история еще не до такой степени стала пустой, и отвергли предложение. Беньямин был раздосадован из-за этого, а поскольку его выступление было перенесено на осень (оно разумеется, не могло состояться), завершил рабочий год (и существование Коллежа) Ганс Майер, выступив с докладом на тему „Ритуалы политических ассоциаций в Германии эпохи романтизма"» (Жан-Мишель Бенье. «Политика невозможного». С. 88). 1

1 Ганс Майер вновь вернулся к обстоятельствам своего участия в работе Коллежа в публикации «Жорж Батай и фашизм: воспоминания и анализ».

397

Существование и структура III Рейха ставят многочисленные проблемы. Проблемы, гораздо более многочисленные, чем допускают французские социологи и политические деятели, с характерным для них способом анализа и оценки соответствующих фактов. За очень редким исключением этот способ сводится к следующему: черты, свойственные гитлеровской Германии, судя по всему, могут быть связанными только с двумя интерпретациями, которые, помимо всего прочего, являются еще и несовместимыми между собой.

Первая является наиболее распространенной. Можно было бы попытаться дать ей имя раввина Бен Аклиба, который якобы сказал, что ничто не ново под луной. Вооруженная этой точкой зрения, подкрепленная расплывчатыми историческими аналогиями, эта первая позиция, свойственная определенной разновидности наблюдателей, всегда возвращается к теории «Вечного германца», сурового агрессора в силу наследственности, согласно традиции и по определению. Рейх Вильгельма II , республика президента Эберта, республика маршала Гинденбурга, III Рейх — все это внушает им вечный «ceterum censeo».

Здесь вряд ли стоит заниматься критикой политических следствий такой позиции. На самом деле она неисторична и даже по преимуществу почти антиисторична, так как для нее немецкий народ образует своего рода тяжеловесный балласт, навсегда лишенный атрибутов самостоятельности, создающий впечатление бесформенной кучи «остатков» (если использовать термин Вильфредо Паре-то 1 ), не способный измениться или стать иным под влиянием исторических событий. Это методологическое заблуждение, подобно всякому уважающему себя заблуждению, выходит далеко за пределы влияния какой-либо политической партии. И если в статье господина Леона Доде по случаю столетия Гете это заблуждение выразилось в следующем замечательном заголовке: «Бесконечный Гете», 2 то оно же делает оправданной и фразу одного клерка, далеко не всегда и не во всем правого: «Что касается меня, то я считаю,

1 Вот два современных определения того, что Вильфредо Парето понимает
под «остатком». Первое принадлежит Раймону Арону: «Остатки — это отно
сительно постоянная часть человеческих поступков, ответвления которых вы
глядят как наиболее поверхностные и наиболее изменчивые. Если использо
вать аналогию с этимологическим анализом, остатки сравнимы с множеством
слов, которые можно извлечь из одного и того же корня» («Социология Паре-
то» // Zeitschrift fur Sozialforschung. 1937. VI , 3. С. 494). Другое — Морису
Хальбваксу: «„остатки", то есть то, что находят, когда устраняют все оправ
дания и рассуждения», «то, что не поддается воздействию со стороны общест
ва» (Там же. 1938. VII , 3. С. 361). В разгромной рецензии, которую он дает в
N.R.F. за апрель 1939 г. по поводу «Современных социологических теорий»
Сорокина, Кайуа указывает, что «Парето и Веберу французский читатель дол
жен предпочесть прекрасные исследования Раймона Арона».

2 Точный заголовок этих статей — «Незавершенный Гете». «L'action
francaise». 23 февраля, 3 и 14 марта 1932 г. Что касается клерка, то речь идет о
Жюльене Бенда, который пишет во втором томе своей автобиографии «Пра-

398

что по своей морали немецкий коллектив — это одна из чумных болезней мира, и если бы мне нужно было только нажать кнопку, чтобы уничтожить его целиком без остатка, я, не задумываясь, сделал бы это». Это давно известная история китайского мандарина, в связи с чем здесь любопытно заметить, что автор этой фразы, противник метафизики до корней волос, оказывается стоящим рядом с таким апокалиптическим пророком, как господин Фр. В. Форстер, который претенциозно утверждает (в своей книге «Европа и немецкий вопрос»), что «от Фихте до Гитлера только один шаг». Вот, как нам представляется, пример пагубных последствий того способа мышления, который игнорирует историю. Это тот способ мышления, который вызвал отвращение к исторической науке 1 у Поля Валери и заставил господина Раймона Арона, когда он старался возродить его, констатировать, что «философия истории стала во Франции столь обесцененным литературным жанром, что никто уже не осмеливается признаться, что занимается ею. 2

Другой способ рассмотрения или, скорее, непонимания немецкой реальности чреват не столь тяжкими последствиями, но также является весьма спорным в том, что касается его научной ценности. Его можно определить как историцизм, который сам себя игнорирует. Историцизм, как известно, как показали исследования Дильтея, Трёльча, М. Майнеке, характеризуется стремлением находить в любом событии его уникальный, неповторимый, не имеющий ничего похожего во всей предшествовавшей истории характер. Этот способ стремится устранить из объяснений исторических фактов все, что в них имеется типичного или общезначимого, всякую черточку того, что господин Арон, если еще раз процитировать его, называет «фрагментарной закономерностью». Применительно к возникновению и структуре III Рейха этот метод приводит к выводу, будто только одни конкретные послевоенные обстоятельства в Германии — экономические условия, 6 миллионов безработных,

ведник века» (1938): «Что касается меня, то я считаю, что по своей морали современный немецкий коллектив является одной из чумных болезней мира, и если бы мне нужно было нажать только кнопку, чтобы полностью уничтожить его, я немедленно сделал бы это, удовлетворившись лишь оплакиванием нескольких праведников, которые тоже погибли бы при этом. Добавлю, что я мало верю в существование таких праведников [...]». Вальтер Беньямин, который при случае подписывался «Ж. Е. Мабинн», уже приводил эту цитату в своей рецензии на книгу Бенда, подготовленную для « Zeitschrift » ( VII , 1938). Как раз в той же рецензии он ополчается на «Бесплодность» Кайуа, только что опубликованную в «Mesures».

1 В страничках, озаглавленных «Об истории», приводимых во «Взглядах
на современный мир» (1931), Валери писал: «История оправдывает все, что
угодно. Она решительно ничему не учит, так как содержит в себе все и дает
примеры всему». См. также «Рассуждения об истории» (1932) в «Varietes» IV ,
(1938).

2 Раймон Арон. Введение в философию истории. Очерк о пределах истори
ческой объективности. Париж, 1938. С. 285.

399

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Искусственной рыбе придать движение
Лежащие у истоков действия в трагедии
Дать субъекту возможность жить в мире
Следует ли видеть в этом симптом отхода от коллежа такое
Не имея в своем арсенале отношений с обществом ничего