<<<     ΛΛΛ     >>>   

Армия как тотальность, обладающая самостоятельностью

Существуют армии, структуры которых сильно отличаются одна от другой; кроме того, от случая к случаю различными являются место и функции этих армий в обществе. Феодальная армия глубоко отличается от национальной армии и в еще большей мере от наемной армии; наконец, армия революционеров обладает исключительными, хотя и временными признаками. Тем не менее армия может рассматриваться в общем плане, то есть так же, как рассматривается стебель в строении растений, независимо от его специфических форм.

Армия является отдельной частью общества, которая ведет боевые действия или же заранее готовится к ведению боевых действий и упражняется в этом.

140

Она представляет собою не просто функцию, не просто орган некоторого коллектива, она предстает также как самодостаточная тотальность, как нечто полностью укомплектованное за счет самой себя, связанное с невоюющим населением недоступными восприятию узами. Тот факт, что армия может существовать сама по себе, имеет, впрочем, лишь второстепенное значение. Более достойно внимания то обстоятельство, что внутри сообщества, от имени которого она наступает или обороняется, она существует ради самой себя, составляет некоторое целое, обнаруживающее смысл своего существования в самом себе.

Армия обладает эстетикой, свойственной только ей одной: она украшает себя яркой униформой и, подобно строгому и умелому кордебалету, возвещает о себе музыкой, знаменующей ее появление и подчиняющей окружающих ритму ее перемещений. Ее мораль далека от религиозной или философской морали благодаря как своей поверхностной развязности, так и силе физических и формальных следствий. И хотя ее техническая активность приводит в действие все возможные ресурсы, она образует обособленное организованное целое, отличающееся быстрым исполнением, подвижностью и в то же время решительным отрицанием всего, что может ее сдерживать. Наконец, ясность и быстрота принятия решений, которых она требует и которые реализует в ходе ведения боевых действий, сообщают менталитету, который она представляет, особую интеллектуальную ценность, в достаточной мере бесспорную, чтобы он мог служить образцом для других видов деятельности. Таким образом, армия обладает возможностью вовлекать человеческие сообщества в движение, которое ставит на карту жизнь и устремления всех индивидов, его составляющих. Тем не менее все это множество достоинств армии представляет собой лишь условие ее автономии в человеческом обществе. Армия обретает всю полноту бытия лишь с того момента, когда она связывает со своей судьбой жизнь каждого из тех, кого она объединяет в единстве души и тела агрессии. С целью корректно и формально зафиксировать это общее устремление она группирует солдат вокруг определенного священного символа, подобно тому как церковь группирует вокруг себя дома, образующие деревню. Чаще всего этим символом является какой-нибудь предмет, знак или знамя; роль символа может играть также и личность (например, молодая благородная девушка, сидя верхом на богато украшенном верблюде, сопровождает к месту сражения кочевников Аравии). Сам военачальник тоже может играть роль такого символа независимо от своей роли командира. Эти личности и военачальники, служащие символами, эти знаки и знамена выступают аналогом души для тела, которое ими владеет: предпочтительнее умереть, чем позволить врагам завладеть ими. И наоборот, во имя этой жаждущей победы и победоносной души умирать совсем нетрудно.

141

Рудиментарный характер сакральных элементов армии

Сосредоточение вооруженных людей вокруг жизненно важной точки можно сравнить с сосредоточением поселения вокруг своих святых мест (а также с сосредоточением деревни вокруг церкви). Благодаря этой очевидной связи жизни с тем, что ее объединяет, армия может и сама рассматриваться как подобие человеческого общества в целом, как единое целое. Верно, что армия обычно включена в состав общества и является армией именно этого общества, но это включение всегда в какой-то мере является включением «государства в государство». Точнее говоря, связь общества со своей армией можно сравнить с абсолютно неразрывной связью маленького, но сильного самца с большой, но слабой самкой. 1 И самец, и самка обладают всей полнотой животной жизни, включая и тот факт, что они привыкли друг к другу и лишены возможности жить поодиночке. Вместе с тем человеческая реальность не так проста. В одной из своих самых привычных форм она соответствует доминированию самки, которая преобладает над самцом и может по своему желанию демонстрировать свое присутствие, подражая его внешнему виду (придавать фигуру и лицо обществу [...] 2 — это действительно одна из наиболее постоянных функций армии).

Жертвоприношение как выражение интимного соглашения между жизнью и смертью 3

Легко заметить интенсивное волнение, исходящее из той точки, где идет смертельная игра жестокого разрушения и созидания. Однако когда свет сознания достигает самого странного и загадочного в человеческом существовании, этот простой факт становится необычайно сложным. Неопределенное и неустойчивое притяжение, которое при этом наблюдается, направлено не к единственной точке, а ко многим, и ядра, образованные множеством этих точек, не только сосуществуют рядом друг с другом; они часто друг другу противостоят. Между «людьми военной смерти» и «людьми религиозной смерти», или жертвоприношения, несомненно, существуют многочисленные связи, но направление их действий остается различным, и поэтому возможность конфликта сохраняется всегда. Когда воин действительно хоронит смерть в тщеславном шуме сражений, священник трепещет перед ее очарованием и живет в траги-

1 Первоначальная редакция этой фразы звучала так: «маленькое, но силь
ное животное с большим, но слабым животным, поскольку и маленькое и
большое обладают друг другом...

2 Здесь в рукописи стоит слово, не поддающееся прочтению.

3 Оба последующих параграфа взяты из фрагмента, озаглавленного
«Жертвоприношение» (О.С. II . Р. 238).

142

ческой тревоге до тех пор, пока не воздвигнет перед собой ее образ, окровавленный, но в то же время наделенный сиянием и требующий священного молчания. Для того, кто сражается, встреча со смертью является, между прочим, простой случайностью, тогда как для совершающего жертвоприношение она фатально необходима, так как он каждый раз уклоняется от нее благодаря жертве. Солдат просто говорит: «Здесь смерть. Ты, не раздумывая, презираешь ее. Ты смеешься над нею». Человек жертвоприношения наделяет смерть более возвышенной судьбой. Для него фраза «здесь смерть» не является простой констатацией, вызывающей досаду или нет, так как необходимо, чтобы смерть была: жертва, животная или человеческая, должна умереть, так как существование, ставшее трагедией, потому что есть смерть, достигает своей полноты только в том случае, если оно заворожено доставшейся ему судьбой, если оно находится в плену у трагедии и пьянеет от неизбежности смерти. Поэтому только совершающий жертвоприношение действительно может создать человеческое существо, чего солдат в какой-то степени не делает, так как жертвоприношение необходимо ради того, чтобы была произнесена единственная фраза, обращенная к той, что завораживает, единственная, которая и делает человека человеком: «Ты есть трагедия».

Поэтому кажется, что воин не превзошел бы простоты боевого животного, если бы не обращался к существам, которые уже осознали трагический характер своей судьбы. И только по мере осознания этого характера героические порывы солдата упорядочиваются. Костры жертвоприношений, а не зверства войны способствовали появлению таких парадоксальных существ, как люди, растущие на ужасах, которые их пленяют и над которыми они сохраняют власть.

Лицемерно совершаемое жертвоприношение как результат греха в христианстве

Однако жертвоприношение еще не в полной мере осознано: действительно, с самых давних пор никто из тех, кто совершал жертвоприношения, не понимал того, что он делает, в том смысле, как мы это сейчас понимаем. То, что совершалось, переживали и осознавали как смутное чувство, однако смысл происходящего, как и само переживаемое чувство, было невозможно выразить вне действий, позволявших его обнаружить. Но не только ясное знание о том, что происходило, оставалось недоступным; для внешних или искажающих интерпретаций также была открыта дорога. И поскольку глубочайшей истиной, скрытой в жертвоприношении, является томительная жестокость, то интерпретации приобретали характер уловки. Непоколебимая твердость, свойственная совершающему жертвоприношение, давала ему нечистую совесть и не-

143

счастное сознание как результат лжи. Поэтому христианский священник не является настоящим жрецом, подлинным священнослужителем своего Бога. Теологически настоящими священнослужителями были грехи мира, преступления людей, единственно виновных в божественной смерти. Однако сердце священника всеми своими фибрами связано с жертвоприношением: и кем бы он ни был, он, как аскет, осторожно отстраняющийся от всякого греха, каждое утро вновь и вновь повторяет труд грешника, проливает еще раз кровь Христа.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Эти выступления как раз
Олье Дени. Коллеж социологии философии 2 скверны
Сама литература
И снова решающее слово принадлежит выдающемуся человеку праздника организации
Эта революция будет осуществлена небольшим числом людей для немногих