<<<     ΛΛΛ     >>>   

1 Моиссей, «Moisse», Сена и .. .уаза, «osier » — ивовый побег: эта цепь ассоциации встречается в главе «Алфавит» («Вычеркивания». С. 55).

83

ное, вроде приступов изнуряющего кашля, превращающих, однако, меня неизменно в трагического героя. Нечто запретное, как гостиная, где уже взрослые отправляли свои ритуалы. Нечто тайное, как разговоры шепотом в туалете. Что-то головокружительное, как скачущие галопом лошади или шкатулки с двойным дном. В общем, что-то, что я воспринимаю лишь как сверхъестественное.

Если бы самой «священной» целью человека было бы познание самого себя, настолько точное и интенсивное, насколько это возможно, то было бы желательно, чтобы каждый, прощупывая свои воспоминания с максимальной честностью, изучал, можно ли найти какой-то симптом, показатель, позволяющий различить хотя бы цвет понятия сакрального.

Далее идут замечания Жана Валя, опубликованные в связи с заседанием Н.Р.Ф. 1 февраля 1938 г. (Ne 293).

Я самый худший ученик Коллежа Социологии, но прилежный. Эта социология, ярым адептом которой я никогда, собственно говоря, не был, овладевает молодыми умами, жадными до неукоснительной точности, полагающими, что они найдут в ней ответ на вопросы, которые ранее они думали решить с помощью сюрреализма, революции и фрейдизма. Нужно попытаться понять этот феномен, сам по себе социологический.

Батай и Кайуа, управляющие судьбами этого Коллежа, предоставили слово Мишелю Лейрису. Это было, пожалуй, первое заседание, на котором мы испытывали очень сильные впечатления, причем на протяжении всего выступления. От цилиндра своего отца, от саламандры, бывшей духом зимних вечеров его детства, до воплей и заклятий абиссинских ведьм, проходя через эти дома, когда-то прославленные парижским крестьянином, ставшим позже парижским буржуа, он смог без всяких уловок выявить исчезающие формы сакрального. И постепенно он определил его как нечто гетерогенное и двусмысленное, к чему мы все причастны и являемся его сообщниками.

Ранее, в предыдущие вечера, в некоторые моменты, например, когда Кайуа говорил о тайных обществах и одиночестве огромных хищников, обо всем иррациональном, страх перед которым, воз-

84

можно, толкал его к излишне или недостаточно рациональным исследованиям, или, например, когда Батай говорил о святотатстве, мы всякий раз ощущали тайные мотивы, ведущие их к тому, что они называют наукой, и у слушателей появлялось чувство реальности. Многие из них сохраняли, впрочем, определенные сомнения относительно точности вынесенных на их суд позитивных результатов. Без сомнения, потребуется еще много времени, чтобы сформировалась наука о человеческой реальности, или даже для того, чтобы мы, хотя бы смутно, предугадали ее очертания. Но даже не имея еще этой науки, мы вместе с Лейрисом, с наблюдениями Ландсберга прикасаемся уже продолжительное время к чему-то настоящему, подлинному.

Суббота, 22 января 1938 г.

Критика тезисов Рабо достигает здесь максимальных размеров: уже однажды преодолев антропологический порог, общество перестает быть эксклюзивным результатом аттрактивных тропизмов; чтобы общество могло функционировать, взаимное влечение должно быть опосредовано отвращением (20 ноября Батай изобрел неологизм «interrepulsion», «взаимное отвращение»). Желание в ряду прочих терминов получает антропогенное значение только с того момента, когда оно имеет в качестве объекта отталкивающую реальность: именно двусмысленный характер ядра и амбивалентность чувств, которые оно порождает, и превращают социальный факт в человеческий. «Все позволяет думать, — писал Батай, — что люди первых времен были объединены отвращением и общим страхом, непреодолимым ужасом, направленным на то, что первоначально было аттрактивным ядром их союза».

Оппозиция влечение — отвращение служила моделью, объясняющей многие дискурсы эпохи. В «Тотеме и табу» Фрейд показывает, как страдающий навязчивыми состояниями испытывает независимо от своей воли влечение к объекту (или к действию), которые он не может представить себе без отвращения. Согласно Фрейду, в примитивных обществах табу, в частности табу на умерших, приводит в движение сходный механизм. Та же конструкция служит ему для описания дуализма инстинктов (пульсация жизни/инстинкт смерти), противопоставление которых, говорит он, «путается, возможно, с другой оппозицией притяжения/отталкивания, существование которой в неорганическом мире допускают физики» (Новые выступления о психоанализе. 1932). Эддингтон, цитировать которого уже приходилось Батаю, отмечал со своей стороны, что «Эйнштейн придал дисперсионную силу притяжению тел у Ньютона. Эту силу мы и называем космическим отталкиванием» (The Expanding Universe. 1933).

86

Эта амбивалентность лежит в основе современного эстетического (или антиэстетического) опыта. Вспомним гвинейскую маску, о которой Бретон говорил в своей «Наде», которую он всегда «любил и боялся» (И.С. I . С. 727). «Возраст мужества» Лейриса с его эстетикой, вдохновленной стихами Аполлинера, был лишь длительной автобиографической медитацией над отношениями между страхом и желанием: «Эта женщина была так прекрасна, что мне становилось страшно». «Двойной поток, — пишет он, — смешанных тревог и желаний толкает меня к Джудит и одновременно сдерживает» (с. 134). Впрочем, Лейрис, открывая прошлое заседание, посвященное «Сакральному в повседневной жизни», определял объект своего исследования как «смесь почитания, желания и ужаса, которые могут быть приняты за психологический признак сакрального».

Интерес Батая к этим двусмысленностям был далеко не внезапным. Он прочел эссе Фрейда о двойном смысле первобытных слов, классическим примером является само слово «сакральное». Сакральное в действительности весьма противоречиво: оно одновременно высокое и низкое, чистое и отталкивающее, с одной стороны — запретное, с другой — извращенное. Sacer переводится с латинского и как святой, и как проклятый. Сакрализация объекта желания подчиняет желание закону противоречивых предписаний, в которых модель (аттрактивный полюс), имитирующая желание, представляет собой в то же время препятствие для его удовлетворения (полюс отторжения). Этот закон Жирар положил в основу «Лжи романтизма и истины романа» (1953), книги, где он признался, что этой формулировкой обязан Дени де Ружмону. В книге «Любовь и Запад», написанной в тот период, когда он участвовал в деятельности Коллежа, Дени де Ружмон описал модель желания, привлеченного тем, что его отторгает, модель страсти, которая прежде всего является страстью к препятствиям, модель любви, расцветающей в любви к смерти (книга 1, «Миф о Тристане», глава 9: «Любовь к смерти»). Следующей осенью Ружмон представил свои размышления, прочтя перед аудиторией Коллежа главу «Война и любовь» из этой книги.

Кайуа, со своей стороны, возвращается к механизму влечения-отторжения в выступлении о «Двойственности сакрального», 15 ноября 1938 г. Он описывал сакральное, которое разделяет себя между почтительностью перед запретом и трансгрессией этого табу, между властью и праздником. Эта схема структурирует также его «Социологию палача», персонажа, которого Жозеф де Местр, излюбленный источник цитат для Кайуа, называл «кошмаром и связующей нитью человеческого сообщества».

Дойдя до этого места, мы должны сначала определить, что же может подразумеваться под понятием «общество». Лично я определил общество как «сложное существо», представляющее собой

87

нечто большее, чем просто сумма частей 1 (я думаю в связи с этим, что Кайуа говорил примерно в том же духе, что и я, когда упоминал биологизм или нео-органицизм 2 ). Затем мы изучили вопрос, возможна ли так называемая наука об обществе, и мы, конечно же, еще вернемся к этому фундаментальному вопросу. Но, может быть, сейчас нам достаточно сослаться на гегелевские термины, которыми пользовался Кожев, 3 чтобы, впрочем, с достаточно негативными намерениями поставить вопрос об основаниях социологической науки. Закончив общие рассуждения, мы пришли к первому описанию фактов, касающихся не человеческих обществ, по всей видимости не обладающих элементами, которые могут быть определены как сакральные. 4 Следующее описание касалось современного социального состояния, испытываемого нами самими, в котором элементы сакрального проявляются исключительно как пережитки. 5

Это описание особенно ярко подчеркнуло, что социология, набросок которой мы тут намерены сделать, является не общей социологией и не религиозной, а точнее всего может быть определена как сакральная. Область сакрального на самом деле превосходит пространство религии, однако не может отождествляться с социальным пространством в целом. Таким образом, мы входим в область сакрального, которое является объектом нашего пристального внимания: 1) пытаясь описать животные сообщества, как «досакральные»; 2) подвергая анализу в существовании, ставшем полностью профанным, нечто «постсакральное», т. е. определенные черты и пережитки прошлого, в которых сакральное могло когда-то обладать определяющим значением.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Юридические процедуры сохраняться только для членов гражданского общества каким образом восклицает де сад
Выше выступление о тайных обществах
Полнота существования
Таким образом человек тунгусов
Его приход в руководство коллежа