Пиши и продавай!
Пиши и продавай! |
|
|
2 Ссылка на Жозе де Местра есть также и у Кайуа, см. «Социология палача» 339 От общества без Бога — к обществу без палачаРеволюция стремится установить братство и равенство детей родины-отечества. Странное это выражение — «родина-отечество». 1 Оно предполагает существование божества-гермафродита, двойственная природа которого, казалось бы, передает сложный характер акта казни короля. Этот термин восходит к многозначности революционного акта, многозначности, осознать которую члены Конвента, очевидно, не могут, но все же принимают во внимание, ставя на место священной инстанции отца, то есть короля, родину-отечество. Однако разве взбунтовавшиеся рабы, которые уже в силу своего бунта против своих властителей стали соучастниками их бунта против Бога, чтобы в свою очередь самим стать господами, могли претендовать на создание общества невинных? Для того чтобы стать невинными, им пришлось бы искупить неискупимое — казнь короля, и поэтому им ничего не остается, кроме как дойти до крайности в осуществлении зла. В своей речи в ходе процесса над королем Робеспьер сказал: «Когда народ вынужден прибегнуть к праву на восстание, он возвращается в естественное состояние в отношениях с тираном. Возможно ли, чтобы этот последний ссылался на общественный договор? Ведь он его уничтожил. А народ еще может сохранить его, если считает его действующим в том, что касается отношений между самими гражданами. А следствием тирании и восстания является то, что по отношению к тирану он целиком и полностью разрывается, и они взаимно возвращаются в состояние войны. Трибуналы, юридические процедуры создаются только для членов гражданского общества». 2 Между тем именно здесь становится очевидным краеугольный пункт расхождений между де Садом и Революцией, между де Садом и Терроризмом, между де Садом и Робеспьером. После того как тиран уничтожен, может ли общественный договор существовать в одностороннем порядке для граждан как договор между ними? Могут ли трибуналы, юридические процедуры сохраняться только для членов гражданского общества? Каким образом? — восклицает де Сад. Вы же восстали против беззакония, для вас беззаконие заключалось в том, что вы были исключены из практики без- 1 По поводу несовместимости позиции де Сада со всяким культом «роди 2 То же выступление (3 декабря 1792 г.). 340 закония; восставая против беззакония, вы использовали только то же самое беззаконие, потому что вы убили своих хозяев точно так же, как ваши хозяева убили Бога в своих душах. Для вас законность по меньшей мере в том случае, если вы не возвращаетесь в состояние рабства, для вас законность — и вы дали тому кровавые доказательства — может состоять только в коллективном применении индивидуального беззакония. Как же можете вы апеллировать, если не к Богу, то хотя бы к надлежащему порядку, который обеспечил бы вам спокойно воспользоваться плодами восстания? Отныне все, что вы будете предпринимать, будет нести на себе печать убийства. Именно это силился показать де Сад в своей работе, озаглавленной «Французы! Еще одно усилие, если вы хотите быть республиканцами», которая выглядит не столько как его произведение, сколько как произведение Долмансе, одного из персонажей его «Философии в будуаре», в которую этот опус оказался вставленным. Тем не менее, поскольку у нас имеются достаточные основания полагать, что именно в этих фантазиях он выразил основу своих мыслей (если, конечно, у них есть какая-либо основа), то нам, быть может, стоило бы больше внимания уделить этому странному документу. А не многочисленным заверениям де Сада, исполненным республиканской доблести, которыми он удостаивал революционные власти в течение всех девяти лет, проведенных на свободе. Уже только этот высокопарный заголовок: «Французы! Еще одно усилие и...» представляется весьма подозрительным и позволяет нам предугадать намерение автора. Заметка состоит из двух глав, первая посвящена религии, вторая — нравам. В первой главе, в которой он стремится показать, что теизм ни в коей мере не подходит для республиканского правления, де Сад, чтобы подорвать основы теократического общества, использует позитивные рационалистические аргументы. Вопрос ставится в следующий форме: христианство должно быть отброшено, потому что его последствия являются аморальными; только атеизм может обеспечить этическую базу национальному воспитанию: «Замените глупости деизма, которыми вы забиваете молодые головы ваших детей, прекрасными социальными принципами. Вместо того чтобы учить их никому не нужным молитвам..., пусть лучше они научатся исполнению своих обязанностей перед обществом; научите их ценить добродетели, о которых вы почти никогда не говорили, но которых без ваших религиозных басен вполне достаточно для обеспечения их индивидуального счастья; дайте им почувствовать, что это счастье состоит в том, чтобы помочь другим стать такими счастливыми, как и они сами. Если вы попытаетесь приложить эти истины к христианским химерам, как некогда вы имели безумие делать это, то, как только ваши ученики поймут всю ничтожность оснований, они заставят рухнуть все здание. Они, конечно, станут злодеями только потому, что верят, будто религия, которую они низвергли, препятствовала им быть таковыми. Напротив, дав им почувство- 341 вать необходимость добродетели только потому, что от этого зависит их собственное счастье, вы заставите их стать честными людьми из эгоизма, и этот закон, который станет управлять всеми людьми, будет самым надежным из всех». Эти позитивные материалистические принципы при первом взгляде представляются с точки зрения рационализма неопровержимыми и способными дать основы новому обществу. Эти принципы могут дать место так называемым смелым нововведениям, как например упразднению семьи, разрешению свободных браков, то есть созданию сообщества женщин для мужчин и сообщества мужчин для женщин, наконец, что особенно важно, национализации детей, которые не будут знать другого отца, кроме государства. Все эти вопросы поставлены де Садом (в них можно ощутить предчувствие фаланстерских идей Фурье, проекта гармонического общества, основывающегося на свободной игре страстей 1 ), и вот как он их решает. Во второй главе, посвященной нравам, он сразу же припирает «Республиканцев» к стенке: «Предоставляя свободу совести и свободу слова, подумайте, граждане, о том, что в таком случае по меньшей мере будет необходимо предоставить еще и свободу действия. А также о том, что за исключением того, что непосредственно подрывает основы правления, вам останется карать за совершение не столь уж многочисленных преступлений, потому что фактически в обществе, основы которого составляют свобода и равенство, будет не так уж много преступных деяний...» Действительно ли индивидуальное счастье может состоять в том, чтобы делать других столь же счастливыми, как и мы сами, как того требует атеистическая мораль? «Речь не идет о том, чтобы любить ближних как самого себя, — тотчас же отвечает вторая глава, извлекая первые следствия из атеистической морали, — это было бы против законов природы, а только она одна должна управлять нашими за- > В программе «Тетрадей Контратаки» (ноябрь 1953 г., воспроизведенной в 1-м томе «Полного собрания сочинений» Батая, с. 384—392), можно прочесть объявление о заметке Клоссовски по поводу Фурье. Вот его текст: «Нравственная дисциплина отжившего строя основывалась на экономической нищете, в силу чего свободная игра страстей отбрасывалась как самая страшная опасность. Фурье рассматривал экономику изобилия, как вытекающую, напротив, именно из этой свободной игры страстей. В тот самый момент, когда изобилие оказывается доступным и ускользает от людей только калеками и кастратами, которые продолжают и поныне навязывать эту нищету? И открыть дорогу человеку, освобожденному от социального принуждения, кандидату на осуществление всех радостей, нужную ему дорогу, которую век тому назад указал Фурье?» В «Теле небытия» — тексте, посвященном Батаю и группам, которыми он идейно руководил перед войной, Клоссовски свяжет Социологический Коллеж с генеалогией, в которой фигурирует и фурьеристская фаланга: «Молодежь Франции, последователей Сен-Симона, Фурье, анархизма Прудона и коммунаров» («Сад, мой ближний». 1947. С. 158; этот текст не воспроизводится в переиздании 1967 г.). И более недавнее: «Сад и Фурье», статья Клоссовски в номере журнала «Topique», посвященного Фурье (октябрь 1970). 342 конами...» Учредите общность женщин для мужчин и общность мужчин для женщин, но только для того, чтобы сделать дворцы публичными домами в масштабе всей нации. Общность детей? Конечно, для того, чтобы обречь их на содомию. Упразднение семьи? Да, но пусть одно исключение подтверждает правило — кровосмешение. Общность богатств? Посредством воровства, разумеется, «так как клятва об уважении собственности ни к чему не обязывает того, кто ничего не имеет. Карайте человека, допустившего небрежность, за то, что он позволил обворовать себя, но не того, кто ворует, потому что он только следует первому и самому святому закону природы — стремлению сохранить свое собственное существование, не имеет значения за чей счет». Но если клевета, воровство, насилие, кровосмешение, супружеская неверность, содомия не должны караться при республиканском правлении, то преступлением, за которое это правление еще менее предрасположено карать, является убийство: «Доказано, что существуют такие добродетели, сохранение которых для определенных людей невозможно, подобно тому как существуют рецепты, которые непригодны для определенного темперамента. Между тем, до какого предела дойдет ваша несправедливость, если вы станете карать с помощью закона того, кто не может ему подчиниться?... Из этих первых принципов следует, как можно догадаться, необходимость сделать законы мягкими, и прежде всего уничтожить навсегда жестокость смертной казни, потому что закон, бесстрастный сам по себе, не мог бы стать приемлемым для страстей, которые могли бы узаконить в душе человека такое жестокое деяние, как убийство. От природы человек получает впечатления, которые могут заставить его простить такого рода действие, а закон, напротив, поскольку он всегда противостоит природе и ничего от нее не получает, не может позволить себе узаконить такие же императивы, невозможно, чтобы он утверждал такого рода права...» Правление, которое родилось из убийства Бога, которое существует только благодаря убийству, такое правление заранее потеряло право на то, чтобы выносить смертный приговор. А поэтому оно не может выдвинуть и какое-либо иное наказание за какое бы то ни было иное преступление: «Республиканское правление, окруженное деспотами, не сможет сохраниться иначе, как посредством войны, а нет ничего более аморального, чем война...» Является ли преступлением убийство в политике? Осмелимся признаться, что, напротив, в политике оно является, к несчастью, одним из самых сильных рычагов. Разве не благодаря убийствам Франция стала свободной сегодня?... «Какая человеческая область знаний в еще большей степени, чем политика, нуждается в том, чтобы поддерживать себя посредством убийства, которая только и делает, что стремится победить, которая не имеет иной цели, кроме разрастания власти одного народа за счет другого?... Странная слепота человека, публично учащего искусству убивать, поощряющего того, кто в 343 Я хочу сказать о некоторых фактах языка влечение счастью |
|
|
|
|
