<<<     ΛΛΛ     >>>   

В первую очередь, это некоторые вещи, принадлежавшие отцу, символы его могущества и авторитета. Его цилиндр, водружавшийся вечерами на вешалку, после возвращения с работы. Его револьвер, Смит энд Вессон, 1 с опасным, как у любого огнестрельного оружия, барабаном и с настолько же притягательным блеском никелированного металла. Этот инструмент обыкновенно хранился в ящике секретера либо ночного столика и был необходимым атрибутом того, на которого, помимо прочих задач, была возложена обязанность оберегать дом от воров. Его сундучок, в который он складывал луидоры, маленький ювелирный сейф долгое время был эксклюзивной прерогативой кормильца. И, как казалось мне и братьям, признаком мужества, пока мы не получили такие же сундучки в подарок на первое причастие.

Другим идолом была саламандра, «Лучезарная», 2 украшенная выгравированным портретом женщины, похожим на изображение Республики. Настоящий дух семейного очага царил в столовой. Притягательная своим источающим теплом, она распространяла жар углей, весьма опасный: мы знали, что можно получить ожог. Мимо ее дверей меня проносили ночью, когда я просыпался от приступов нервного кашля, который называли «ложной дифтерией», и который я воспринимал как атаку каких-то сверхъестественных злых сил, ночных демонов. Обессиленный от кашля, который сидел во мне как инородное тело, я становился сразу каким-то привилегированным, как герой трагедии, окруженный беспокойством и теплой заботой родителей.

1 Этот «Смит энд Вессон» был упомянут в «Воскресенья» (Правила игры.
Париж, 1948. С. 196). В «Спортивных таблетках» (Правила игры. II . Париж,
1955. С. 154), Лейрис рассказывает, как во время войны он должен был изба
виться от этого унаследованного от отца револьвера.

2 «Лучезарная» встречается в «Возрасте мужества» (с. 70 издания 1946 г.).

76

Что касается мест, сначала была родительская спальня, которая оказывалась жилой только ночью, когда родители спали с открытой дверью, чтобы контролировать свое потомство. И я смутно видел в свете ночника большую кровать, ограничивающую мир ночных кошмаров, которые проходят сквозь сон, словно темные отзвуки скверны.

Другой сакральный полюс дома — левый полюс, 1 полюс запретного и недозволенного, противоположный комнате родителей, правому полюсу установленного авторитета, святилищу настенных часов и портретов бабушки-дедушки — туалет, где каждый вечер я и один из моих братьев запирались, чтобы рассказывать друг другу день за днем какие-то истории о вымышленных животных и фантастических персонажах. Именно в этом месте мы чувствовали себя настоящими сообщниками, когда разжигали заговоры и создавали всю эту якобы секретную мифологию, повторяющуюся каждый вечер, иногда даже начисто переписываемую в тетради. Это была сторона нашей жизни, подпитываемая исключительно воображением. Животные-солдаты, жокеи, гражданские и военные авиаторы, заброшенные в гущу военных действий, втянутые в спортивные или в детективные интриги. Темные политические махинации и государственные перевороты, убийства, похищения. Проекты конституции, обеспечивающие порядок в идеальном государстве. Сентиментальные интриги абсолютной бедноты, заканчивающиеся чаще всего счастливой свадьбой, рождением многочисленных детей, но помимо прочего непременное вдовство в финальных эпизодах. Изобретение военных машин, подземных ходов, ловушек и западней (иногда в виде рвов, прикрытых листвой, иногда в виде стены, усеянной наточенными лезвиями, а внизу частокол из свай, чтобы разрезать на кусочки и перемолоть любого, кто туда попадает). Большинство поединков, жестоких схваток проходили на полях сраже-

1 Об этом различии между двумя полюсами сакрального, правым и левым, см. ниже выступление Батая «Притяжение и отталкивание» (5 февраля 1938 г.). Это различие имело свое социологическое происхождение в исследовании Роберта Герца «Преимущество правой руки» (1907), воспроизведенном в «Очерках религиозной социологии и фольклора» (Париж, 1928). В 1933 г. Гране вернулся к этой теме в работе «Правое и левое в Китае» (переиздано в «Социологических исследованиях Китая». Париж, 1953). Эта биполярность — главное в эстетике жертвоприношения, развиваемой Лейрисом в «Зеркале тавромахии» (опубликованном в 1938 г. в коллекции «Ацефала»): «Все происходит всегда между двумя полюсами, действующими как животворящие силы: с одной стороны, правое начало бессмертной красоты, суверенной и пластичной; с другой стороны, левое начало, зловещее, пребывающее на стороне несчастья, случайности, греха». См. также в том же тексте о значении как моральном, так и эстетическом «взмахов левой руки» в тавромахии. Кайуа остановится именно на «полярности сакрального», которой посвятит главу в книге «Человек и сакральное» (1939): «Правое, как символ ловкости, демонстрирует чистоту и божественную благодать, левое, как символ неловкости — позор и грех». В «Дисимметрии» (1973) он опять вернулся к этой теме.

ний или на ипподромах. После каждого боя велась детальная статистика, учитывавшая точное количество пленных, раненых, убитых у каждой из противоборствующих сторон, например у Собак и у Кошек, первые были роялистами, вторые — республиканцами. Все это надлежащим образом зафиксировано в наших тетрадях, в рассказах, в картинках, в планах и набросках со своими сводными таблицами и генеалогическими деревьями. 1

Помимо серии легенд, которые мы придумывали, и помимо нашего героического пантеона в том, что происходило в нашем туалете, была еще одна вещь, которую можно охарактеризовать как сакральную, это подпольность наших собраний. Разумеется, все остальные в семье, знали, что мы пропадаем за закрытой дверью в туалете, но не знали, что мы там делаем. Что-то было в этом запретное, и это привлекало нас еще и родительскими выговорами и нагоняями. Как в «доме для мужчин», в святилищах какого-то океанического острова, где собираются посвященные, там, где из уст в уста, из поколения в поколение передаются тайны и мифы, мы сидели в туалете, в нашем клубе. Мы бесконечно варьировали нашу мифологию и неутомимо искали ответы на всевозможные загадки из области сексуального, которые нас неотступно преследовали. Мой брат возвышался на огромном кресле, как самый главный посвященный, я, как самый младший, восседал на заурядном, вульгарном ночном горшке, который являлся как бы табуретом неофита. Спускание воды и отверстие в унитазе были сами по себе вещами загадочными, а временами и просто опасными (однажды, когда я бегал вокруг унитаза, изображая цирковую лошадь, у меня там застряла нога, и испуганные родители с большим трудом ее вытащили); когда мы стали постарше и более эрудированными, мы боялись заглядывать внутрь, чтобы не вступить в контакт с подземными, хтоническими божествами.

В сравнении с гостиной — Олимпа, недоступного для нас в дни приемов — уборные напоминали пещеры, вдохновляющие нас на общение с нечистой силой. Перед лицом правого сакрального родительской величественности зарождалась подозрительная, темная магия левого сакрального. Здесь мы чувствовали себя маргиналами, изолированными от всех остальных. Но в этом эмбриональном, тайном обществе, которое состояло из меня и брата, мы пребывали

1 Весь этот пассаж был использован также и в «Воскресенья», где Лейрис сравнивал туалет с «логовом, пещерой тайного общества» (с. 215). Подкрепляя этот рассказ размышлениями об экскреторных функциях организма и словесным выражением черт анальной стадии, немецкий антрополог К. Т. Пройсс, цитируемый Батаем на заседании 5 февраля 1938 г., выдвинул идею магии, соответствующей различным стадиям открытия собственного тела и особенно идею экскреторной магии. Дюркгейм, в частности, в «Элементарных формах религиозной жизни» (с. 328, издание 1912) цитировал блестящую формулу этого антрополога: «Сакральный характер, в который облекает себя вещь, не причастен к ее внутренним свойствам: он как бы надстроен».

78

в полном согласии друг с другом, мы испытывали чувство солидарности. Для нас речь шла в целом о такой в высшей степени сакральной вещи, как пакт согласия — связь сообщников, объединяющая одноклассников против учителей, связь настолько принудительная и крепкая, что все нравственные императивы, управляющие сознанием взрослых, весьма слабо отражали те правила, посредством которых дети запрещали друг другу шпионить и ябедничать.

Что касается мест на открытом воздухе, то я могу отметить два из них, которые мне спустя некоторое время, когда я уже приобрел определенный взгляд на вещи, кажутся несущими на себе отпечаток сакрального. Это были какие-то заросли, no man's land 1 — пустырь, «ничья земля», которая простиралась между фортификационными укреплениями и ипподромом Отея, точнее, чем-то вроде ипподрома.

Когда наша мать и наша старшая сестра водили нас гулять то в Булонский лес, то в городской сад, прилегающий к оранжерее Виль де Пари, нам часто приходилось пересекать это подозрительное пространство (по другую сторону буржуазного мира домов, который был как деревня для тех, кто принадлежал к так называемым «диким» сообществам; ему можно было противопоставить смутный мир странных встреч и мифических авантюр, который как раз и начинался за порогом хорошо отрегулированного мира деревни), эту зону, которая, разумеется, часто подвергалась нападению бандитов. В общем, мы были всегда настороже, и если нам приходилось останавливаться поиграть, все незнакомцы представлялись нам, как мне сейчас кажется, какими-то сатирами. Они могли под лживым предлогом попытаться завлечь нас в эти джунгли. Место совершенно особое, исключительно табуированное, область, грубо захваченная сверхъестественным и сакральным, сильно отличающаяся от городских садов, где все можно предвидеть, где все упорядочено и чисто, где надписи запрещали мять траву на лужайке, хотя знаками табу могло наделяться только уже потухшее сакральное!

Другим местом под открытым небом, завораживающим меня и брата, был ипподром Отея. На огибавшей его аллее, предназначенной для верховой езды, мы могли смотреть на жокеев в разноцветных куртках. На лоснящихся лошадках они перепрыгивали через рвы, вскарабкивались на поросшие дерном холмики и исчезали за ними. Мы знали, что люди (которых мы видели сидевшими на трибунах и слышали их возгласы на финише) бились об заклад и разорялись из-за этих прекрасных всадников в искрящихся костюмах. Так случилось с коллегой моего отца, который, имея «лошадей и машину», потерял все свое состояние, играя на скачках, а теперь регулярно занимал у отца по сто су, если встречал его на Бирже.

1 См. в «Зеркале тавромахии»: «Все действие в целом разыгрывалось в опасных местах на таком узком, как лезвие бритвы, пространстве, в тонкой области интерференций или психологического no man's land, которая и составляет область сакрального».

79

Ипподром был местом престижным, там разворачивались захватывающие зрелища, выигрывались и проигрывались гигантские суммы денег; он был безнравственным местом, поскольку все измерялось удачей или неудачей, и мой отец в связи с этим метал молнии, опасаясь, как бы мы не стали позже игроками. 1

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

считаю основными для нашего времени вопросов области
Которого страх лишил потребности быть человеком
Олье Дени. Коллеж социологии философии 4 образом
Олье Дени. Коллеж социологии философии 1 коллежа
Из которых коллеж социологии собственно