<<<     ΛΛΛ     >>>   

Ученым не по вкусу, когда говорят от первого лица. Только в июле 1938 г. он получает звание дипломированного выпускника Практической школы высших исследований за свою диссертацию о тайном языке догонов из Санга. Все эти амбиции и трудности объясняют, почему он сохраняет дистанцию по отношению к тому, что Джеймс Клиффорд назвал сюрреалистической этнографией, имея в виду журнал «Документы», которым Лейрис руководил вместе с Батаем (1929 — 1930). Возраст мужчины помог ему еще меньше. Но колебания, о которых свидетельствует письмо к Полану, показывают, что Лейрис озабочен стремлением больше не смешивать эти регистры.

Между прочим, многими участниками Коллежа Лейрис воспринимался в первую очередь как этнограф. Мы видели, что Валь настаивал на существовании статьи о жертвоприношениях в Абиссинии. Батай 5 февраля 1938 г., выступая в свою очередь с докладом о жертвоприношениях, возвращается к этому свидетельству и к важному значению того опыта, который Лейрис приобрел в этой стране. На самом деле в Коллеже Лейрис воспринимался как бывший сюрреалист, отказавшийся от литературы, оставивший поэзию не для автобиографии, а для этнографии, думавший не столько о себе, сколько об Африке: после вдохновленных сюрреализмом буклетов, которые Лейрис позже соберет в «Словах без памяти», единственной книге, не являющейся, собственно говоря, литературным произведением (он хотел даже вообще распрощаться с литературой) появляется «Африка-Призрак», личный (и даже слишком) дневник, который он вел во время миссии в Дакаре-Джибути, опубликованный благодаря Малъро в коллекции «Голубых документов» у Галлимара. Имя Лейриса не ассоциируется также и с жанром автобиографии. Законченный еще в 1935 г. «Возраст мужчины» оставался по-прежнему без издателя. Полан надеялся его опубликовать в своей коллекции «Метаморфозы», но очередь была слишком длинной. Эта книга, после которой существование Лейриса в литературе приняло официальную форму, вышла только в 1939 г., год спустя после появления в печати «Сакрального в повседневной жизни».

Несмотря на то что Коллеж, начиная со своей «Декларации» в марте 1937 г., громко заявлял о своем намерении применить к современному обществу выводы французской социологической школы, было несколько неожиданно, что единственный лектор Коллежа, способный ссылаться на опыт полевых исследований (как и Полан, но опыт Лейриса был более свежим), отодвинул его в своем сообщении на второй план в пользу воспоминаний раннего детства о шестнадцатом округе (правда, прочитанных в контексте категорий социологии примитивных обществ).

«ЗЕРКАЛО ТАВРОМАХИИ»

На следующем заседании 22 января, подводя итоги первых заседаний Коллежа, Батай напомнил о рамках, в которые вписывалось сообщение Лейриса: это была вторая часть диптиха об обществах без сакрального, открытая докладом Кайуа о животных сообществах. Эти два заседания, сказал Батай, позволили провести две границы: «Существуют сообщества, куда, казалось бы, не вмешивается сакральное — это животные сообщества; существуют сообщества, в которых сакральное оказывается, по крайней мере на первый взгляд, на пути к исчезновению — это сообщества развитой цивилизации, такой, как наша» (с. 124).

Эта констатация исчезновения и сопровождающие ее оговорки возвращают нас к первым строчкам «Зеркала тавромахии», где Лейрис выдвигает идею подробного описания «мест, событий, объектов, обстоятельств», которые «на плоской однообразной поверхности, обычно приклеивающей нас к миру», оберегают свободное пространство вне профанного времени, равнозначное в современном мире тому, чем являлись ритуалы, игры и праздники в иные века и в иных культурах («Зеркало»). Поскольку сакральное, если и меняет свой статус, но не исчезает из современного опыта, в меньшей мере коллективное и осознанное, в большей — индивидуальное и бессознательное, оно находится в компетенции скорее психологического подхода, чем социологического. Кайуа говорил о «об интериоризации сакрального» примерно в том ключе («Человек и сакральное». С. 169). И Лейрис в своих записях, готовясь к заседанию Коллежа 4 июля 1939 г., квалифицировал «Сакральное в повседневной жизни» как «работу на базе интроспекции и индивидуальной психологии», отвечающей тому, что в «Декларации» «Ацефала» определялось как анализ «точек соприкосновения между навязчивыми фундаментальными тенденциями индивидуальной психологии и направляющими структурами, которые возглавляют социальную организацию и руководят ее коренными преобразованиями» (с. 814).

К ФАКТАМ ЯЗЫКА

Почему Лейрис испытывал неудобство по поводу «Сакрального в повседневной жизни»? Несомненно, потому, что речь там шла о первом выражении изменений, которые тогда еще не были осознанными или, по меньшей мере, не улавливаемые.

В соответствии с программой книги «Зеркало тавромахии», Лейрис составляет автобиографический перечень своих индикаторов сакрального. Список начинался с таких объектов, как револьвер, цилиндр, ларец, сковорода, включал некоторые места (родительская спальня, туалет, фортификационные сооружения, un-

подромы) и зрелища (скачки). Затем появляется то, что Лейрис обозначает как «факты языка» (с. 113). Бифуркация проходит фактически незамеченной; она как раз и лежит в основе тревоги и недовольства Лейриса. Все проявления, которые этому предшествовали, берут начало в «Возрасте мужества»; последующие либо еще не изданы, либо получат свое развитие в «Правилах игры». В середине «Сакрального в повседневной жизни» происходит «лингвистический поворот». Но Лейрис его еще не тематизировал; он еще не осознал, куда ввязывается, покидая твердую почву фактов ради зыбучих песков фактов языка. Используя терминологию «Зеркала тавромахии», «Сакральное в повседневной жизни» — это бифуркация траекторий. Но ее автор не знал, куда заведет его новая дорога. Он так же не знал, что уже начал писать «Правила игры».

Ему потребовалось много времени, чтобы написать это. Более чем год спустя Лейрис подводил итоги заседания 4 июля 1939 г., вспоминал выступления Гуасталла и Полана, в которых, по его словам, «был затронут вопрос — важнейший, на мой взгляд, так как он касался способа наших действий, вопрос о профанном и сакральном в области языка» (с. 816). Ничто так не удивляет, как тот факт, что «Сакральное в повседневной жизни» так и не добирается до этой сакральной философии. Поскольку спустя год после публикации Лейрис так и не дождался, чтобы этот текст побудил его оставить факты ради сомнительной трансценденции слов.

Незаконченная рукопись того времени называлась «Примечания к „ Сакральному в повседневной жизни ", или „ Человек без чести "». В одном из этих примечаний Лейрис задает вопрос: «Внимательно исследовать, связан ли случай „к ...астъю" попросту с моим осознанием языка как такового» (с. 5). Впервые упомянутый во время заседания 8 января, этот случай был развит в особый термин «К...астью!>>, которым собственно и открывался первый том «Правил игры», «Вычеркивания» (1947). В другом примечании Лейрис задает вопрос о том, каким образом внимание к сакральному ведет к предпочтительности анализа фактов языка. «Если все, что касается языка, кажется мне по крайней мере в какой-то степени несущим на себе печать сакрального, то потому, что сущность языка — быть инструментом общения, духовного объединения» (с. 25 — 26). Хотя только спустя пять лет, в «Тамбуре-тромпете» — последней главе «Вычеркиваний», Лейрис прямо опишет, что именно его забавляло в этих первых нерешительных попытках, — это было возникновение чувствительности к языку, которая ему позволила освободиться от «Возраста мужества». Как раз анализируя «не факты, а слова» («Вычеркивания». С. 252) или, точнее, то, что в «Сакральном в повседневной жизни» он называл «фактами языка» (с. 256), Лейрис проторил себе дорогу за пределы «Возраста мужества».

Неловкость, которую Лейрис всегда испытывал по поводу «Сакрального в повседневной жизни», была связана с преждевремен-

ным привалом на пути, о котором было точно известно, куда он ведет. Эту неловкость главным образом и внушает ему его участие в Коллеже.

ОТ МЫ К Я

Было и другое отличие между двумя частями «Сакрального в повседневной жизни». Лейрис писал от первого лица множественного числа об идолах и храмах своего детства, об аксессуарах инициатических ритуалов какого-то тайного общества обрядов посвящения в какое-то тайное общество, «мужского» общества, в котором состояли он и его брат. Первые упомянутые факты языка имеют тот же самый статус.

Бесполезно напоминать в связи с этим, что изучение маргинальных групп с инициатической структурой стали специализацией Лейриса-этнографа. Чтобы не эксплуатировать больше, чем следует, этимологический смысл слова, скажем, что именно в качестве секретаря (секретаря-архивиста) он и был приглашен Гриолем присоединиться к миссии в Джакаре-Джибути. В то же время, пока функционировал этот секретариат (благодаря чему появилась «Африка-Призрак»,), Лейрис занимался «детскими сообществами, сообществами стариков и религиозными институтами» (Марсель Гриоль. Миссия Джакар-Джибутти. Основной доклад // Journal de la societe des africanistes. 1930. II . 1. P. 120).

Но почти все факты языка, упомянутые в «Сакральном», порывают с этим способом высказывания от первого лица множественного числа. На смену множественному числу приходит единственное. Таким образом, мы переходим от лингвистических ритуалов тайного общества к коммуникации идиолекта, то есть к изобретению подписи. Здесь соединяются практика и теория тайнописи: ради выражения идиолекта тайное, как и сакральное, оставляет свой едва уловимый след на поверхности повседневного.

Чем является для меня сакральное? Точнее, в чем заключается мое сакральное? Каковы объекты, места, обстоятельства, которые пробуждают во мне эту смесь страха и преданности, это двойственное отношение, вызванное восприятием вещи одновременно как притягательной, так и опасной, как авторитетной, так и отвергаемой, этой смесью почтения, желания и ужаса, которая может быть принята за психологический признак сакрального?

Речь не идет о том, чтобы определить мою шкалу ценностей, определить, что для меня является самым важным и самым ценным в общепринятом смысле слова, стоящим на вершине существования. Речь, скорее, о том, чтобы найти среди неких весьма скромных фактов, взятых из повседневной жизни и пребывающих вне сферы

того что сегодня официально называется сакральным (религия, родина мораль), выявить посредством анализа мельчайших фактов, какие же черты позволили бы охарактеризовать мое сакральное со стороны его качеств. Какие черты могли бы помочь зафиксировать границу, начиная с которой я знаю, что уже не нахожусь более в пространстве обыденных вещей (ничтожных или серьезных, приятных или мучительных), но уже проник в мир, так радикально отличающийся от профанного, как огонь отличается от воды.

Кажется очевидным, что то, что нас завораживает в детстве и оставляет воспоминания о пережитых волнениях, должно в первую очередь вызывать вопросы, поскольку из любого содержания, которым мы можем располагать, то, что теряется в тумане нашего детства, имеет хоть некоторый шанс избежать софистики.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

К фактам Языка почему лейрис испытывал неудобство по поводу сакрального в повседневной жизни несомненно
Свойственна празднику
В действительности
Олье Дени. Коллеж социологии философии 4 общества
Представляла собою работа коллежа в течение этих двух лет