<<<     ΛΛΛ     >>>   

Тевтономания гимнастов Иоганна, их живописные костюмы, которые они сами считали «alt-deutsch», презирая ложные воротнички, жилеты и стрижку волос, достаточно хорошо известны, хотя, впрочем, и не слишком интересны, чтобы заслуживать детального рассмотрения. Эта смесь галлофобии, воинственности, плаксивой лояльности является из-за своих крайностей, скорее, комичной. Специально отметить стоит только статью 7 устава гимнастов, которая поручает приверженцам Иоганна совершение доносов, вменяя в обязанность разоблачать перед руководством кого бы то ни было, кто высказывался бы письменно или устно против Иоганна, его идей или физической культуры вообще.

Остается сказать еще несколько слов о конце этого первого этапа движения немецкого национализма. Убийство Коцебу 23 марта 1819г., другое, неудачное покушение, жертвой которого чуть не стал высокопоставленный чиновник из Нассо, вынудили немецкое правительство начать преследование этого террористического движения. Федеральные декреты от 20 сентября 1819 г. кладут конец этому бунту лицеистов и студентов. А вскоре усмиренными оказываются и их наставники. Фоллен вынужден удалиться в изгнание, его дыхание больше не раздувает пламя, вследствие этого быстро угасающее. Члены «Davidsbundler» после окончания учебы становятся обывателями. Не один из них заявляет, стоя перед судебными следователями, о сожалении по поводу того, что пренебрегал «достойной» учебой. Фоллен обескуражен, но все же не складывает оружия. Мы обязаны ему еще одним, последним актом, который, хотя временами и смахивает на фарс, но события были, безусловно, подлинными. Весной 1821 г. молодой преподаватель фон Шпервиц отправляется в Швейцарию, в Куаре встречается с Фолленом и несколькими правоверными. Фоллен убеждает его вернуться в Германию, чтобы тайно организовать «Junglingsbund», лигу молодежи, которая продолжала бы дело Burschenschaft, но на сей раз подчинялась бы приказам параллельной организации взрослых Mannerbund, из числа которых молодые знали бы только одного члена, тогда как все другие оставались бы для них скрытыми абсолютной тайной. Шпервиц согласился, принес присягу и принял программу Фол-лена, содержащую девять статей и предусматривающую революционный характер деятельности, детали организации Manner и Jungensbund, принесение присяги, а в статье 9 — угрозу смерти для предателей. Вернувшись в Германию, Шпервиц собирает все нонконформистские силы национальной молодежи; зарождается Лига молодежи и даже приобретает некоторый размах; почти все уни-

415

верситеты включаются в вербовку новых кадров. Статья 9 программы становится более конкретной: предатель предается смерти членом организации, определенным по жребию. Между тем молодежь беспокоит отсутствие какой-либо прямой или косвенной активности Лиги взрослых. Она, конечно, может продолжать существовать в абсолютной тайне, но они все же хотели бы, чтобы хотя бы время от времени она подавала признаки жизни. Эта обеспокоенность вынудила собравшийся подпольно весной 1822 г. Съезд молодежи принять решение об отправке тайного посланника, некоего Вессельхофта в вояж по всей Германии, чтобы он выяснил положение с Mannerbund. В октябре он уже смог дать свое заключение: нет и следа этой Лиги; напрашивается вывод, «что эта Лига является нелепым предприятием, управляемым из Швейцарии несколькими эмигрантами, которые хотели бы снова вступить на германскую землю». Между тем без Лиги взрослых Орден молодых терял свой смысл. Поэтому начинается торжественная церемония роспуска организации, которая никогда не позволяла забыть о своих истоках, то есть о том, что со всем своим оснащением она вышла из головы Карла Фоллена. Этот последний, совсем обескураженный, в мае 1824 г. отправляется в Париж, где его принимает Виктор Кузен. Затем он эмигрирует в Соединенные Штаты. А еще десять лет спустя Иммерманн в «Эпигонах» нарисует карикатуру на эту карикатуру.

На этом заканчивается история первых шагов интегрального национализма в Германии. Борьба за объединение того, что Меттерних назвал «географической нацией», а не нацией политической, продолжалась. Ее этапы: 1848—1849 гг., 1864, 1866, 1870—1871 гг., если ограничиться только этим, достаточно известны. Всегда случалось так, что вся последующая история XIX в. не воспроизводила ничего похожего на форму, ритуалы и концепции движения, о котором только что шла речь. Новый этап сопротивления, прямое следствие революции 1830 г., предстает с совершенно иной стороны. Он повсюду оказывается похожим на течения, аналогичные европейскому либерализму. На празднике в Гамбахе 27 мая 1832 г., который обычно по ошибке или законно противопоставляется церемониям Вартбурга, все походило на атмосферу банкетов, проходивших до февраля 1848 г. Те же самые студенты (или их младшие коллеги), которые в Вартбурге вечером выкрикивали свою анафему против евреев, в Гамбахе устраивают овацию ссыльному еврею Людвигу Бёрне. Агрессивный национализм эволюционирует в сторону прославления Лиги Наций. И снова решающее слово принадлежит выдающемуся человеку, адвокату, деятелю университета, бюргеру. Методом объявляется способ осуществления традиционной либеральной политики: свободные выступления с трибуны и в прессе, никакого прямого действия, кинжалов и истерик со стороны тех, кто обрекает на смерть и кто сам обречен.

Именно этот национально-либеральный буржуазный дух, содержащий всевозможные оттенки, цвета и тенденции от империа-

416
лизма до пацифизма, характеризует политику буржуазии II Рейха. Того самого Рейха, который падет 9 ноября 1918 г. Именно тогда вновь начинается тот самый спектакль, то новое доказательство закона сохранения энергии, тот возврат к ритуалам, методам, концепциям, которые считались окончательно отжившими. Дух 1819 г., оказавшийся в состоянии готовности уже перед войной, возрожденный благодаря неприязни, которую испытывала немецкая довоенная молодежь к превратностям буржуазной жизни, к блестящей каске Вильгельма II и к стилю псевдоренессанса, освященного в Jugendbewegung смертью тех людей, которые хотели вести войну с Фаустом и Заратустрой в заплечном ранце, начал вновь широко распространяться: дух непокорности, мифа и прямого действия. Но история не останавливается. То, что когда-то было прогрессивным, не остается таковым вечно, и Германия 1933 г. далеко отстоит от германской Конфедерации, вышедшей из Венского Конгресса.

Этот доклад перекликается с сообщением о власти, сделанном более года назад (19 февраля 1938 г.) Батаем в отсутствие Кайуа, но по его указаниям. Оба сообщения соответствуют двум центральным главам книги «Человек и сакральное»: сообщение о власти — третьей главе («Сакральность почитания: теория запретов»), сообщение «Праздник» — четвертой главе («Трансгрессивное сакральное: теория праздника»).

КАНИКУЛЫ ИЛИ ВОЙНА?

Доклад был прочитан 2 мая. Как представляется, его основная мысль кратко изложена в последней главе книги. «Человек и сакральное» появится в начале 1940 г. в 3-м выпуске серии «Мифы и религия», руководимой П.-Л. Кушу, в издательстве Эрнеста Леру; первой работой этой серии была книга Дюмезиля «Мифы и боги у германцев». Публикование труда «Человек и сакральное» не было завершено, но в предисловии, датированном июнем 1939 г., автор, «чье путешествие в Южную Америку помешало ему править корректуру своей небольшой книги», выражает признательность г. Жоржу Дюмезилю, взявшему на себя эту неблагодарную работу.

Под названием «Теория праздника» IV глава книги «Человек и сакральное» появилась в двух выпусках N.R.F. — в декабре 1939 г. и в январе 1940 г. Ее сокращенный вариант опубликован в «Verve» (№ 4, зима 1938) под названием «Праздники или добродетель вольницы».

В 1950 г. книга «Человек и сакральное» с новыми дополнениями будет издана у Галлимара. Одно из них, посвященное войне, даст повод Батаю для написания статьи «Война и философия сакрального» (Critique. О.С. XII . Р. 47 et sq.).

418

Публикуемый здесь текст в точности воспроизводит главу из книги 1940 г. (H.S. 1950). Ее завершающий текст заметно отличается как от варианта, опубликованного в N.R.F., так и от варианта 1950 г. (N.S. 1950). Таким образом, в нашем распоряжении будут три версии последних строк книги. Читатель увидит, что их пессимизм меняет свою тональность в зависимости от времени написания — до или после войны, внесшей свои коррективы. Перед войной Кайуа с отвращением взирал на новый мир, до такой степени погрязший в бездействии и чахнущий под слоем плесени, что никакой праздник не смог бы встряхнуть его. Сразу же после войны он, напротив, увидел его обреченным... на войну. «Все, что не расточает себя, подвергается гниению». Приблизительно таковы заключительные слова книги «Человек и сакральное». Они вполне соответствуют тому выводу, который из издания в издание говорит о переходе от «ужаса, вызванного гниением», к «ослеплению огнем». Как бы то ни было, в отличие от некоторых молодых людей, видевших в последней войне некий прецедент для поклонника сатаны, у кого и тело, и дух находились во власти дьявола, она была не чем иным, как затянувшимися каникулами.

ПОХИЩЕНИЕ

В письме, написанном в июле 1939 г., Сартр передает Кастору последние скандальные новости, которые он услышал от Адриены Монъе. «Знаете, — правда, я полагаю, это не так уж Вас позабавит, — прекрасная Виктория Окампо похитила Роже Кайуа. Они вместе отправились в Аргентину» (Lettres au Castor. I . 238).

Виктория Окампо, директор «Sur», литературного журнала, который она основала в Буэнос-Айресе в 1931 г., посетила Париж в конце 1938 г.; поводом для этого путешествия стало заседание пен-клуба. Ей было 49 лет. Она сама напомнила об этой встрече несколько месяцев спустя, представляя Кайуа аргентинской аудитории, присутствующей на цикле лекций «Великие мифологические темы», которые организовала по собственной инициативе. «Когда я приехала в Париж, Сюпервьелъ настоял на представлении мне нескольких молодых писателей. Кайуа был в их числе, но это знакомство с ним нельзя было назвать встречей. Так как я не читала его произведений, мы, словно статуэтки, не проронили ни слова. Лишь несколько дней спустя Полан, руководитель N.R.F., которого я пригласила на обед, рассказал мне о Коллеже Социологии, созданном Роже Кайуа и Жоржем Батаем в 1937 г. Он организовал цикл лекций, на которых должен был сам присутствовать... Именно тогда мне предстояло впервые услышать автора работы „Миф и человек". И то, что благодаря этому мышлению мне удалось усвоить, что было в нем жесткого, требовательного, решительного, я назвала бы, опасаясь вызвать его не довольство, безнадежным ге-

419

роизмом " (Roger Cailloi. Sur. Август 1939. № 59. С. 48). „Ему было 26 лет, — писала она позже, — когда парижской зимой я столкнулась с его интеллигентностью, столь же очевидной, как и его худоба "» (цит. по: О. Felgine. Victoria Ocampo. P. 184). 23 июня, несколько недель спустя после доклада на празднике, Кайуа вместе с ней отправился в Буэнос-Айрес.

Он предполагал вернуться в конце каникул. Мобилизация, если бы она произошла, не должна была коснуться его: он был освобожден от военной службы в 1937 г. Тогда же, осенью 1939 г., в «Revue de l'histoire et des religions» была опубликована программа обучения пятого отделения Практической школы высших знаний, где значилось: «Сравнительная мифология. Руководитель курсов г-н Ж. Дюмезиль; призван в армию. Г-н Кайуа по возвращении из командировки проведет цикл занятий на тему: „Религиозный словарь римлян"». Однако его командировка продлится далее намеченной даты. Кайуа вернется только после войны. По возвращении эти непредусмотренные пять лет, проведенные в Южной Америке, будут заслуженно названы, если обратиться к заключительным словам «Теории праздника», следующим образом: «не каникулы, а война».

ЭМБЛЕМАТИЧЕСКИЙ ТЕКСТ

«Теория праздника» Кайуа как никакая другая работа является показательной для Коллежа. Ни Сартр, ни Симона де Бовуар не посещали лекций на улице Гей-Люссака. Сартр в написанном в 1939 г. письме не без торжества извещает Кастора: «Я „создал теорию " войны и морали, будучи вдохновленным „ Теорией праздника" Кайуа» ( I . Р. 483). Что касается «образумившейся девушки», она в конце книги «Сила зрелости» повествует о праздниках, которые Лейрис назвал «fiestas», — и ее рассказ не уступает описаниям Кайуа, рождавшимся в атмосфере эйфории освобождения, влияния старожилов Коллежа (если можно так назвать Лейриса и Батая) и «новичков» — сторонников экзистенциализма. Кайуа все время живет в Буэнос-Айресе. Но захваченная всеобщим ликованием Симона де Бовуар не перестает ссылаться на него и его имя упоминается в сноске, внизу страницы: «Кайуа в „Мифе о празднике" и Жорж: Батай в „Участи дьявола" подвергли эти феномены более полному анализу», — без тени сомнения утверждает она, что, однако, с точки зрения библиографической, весьма сомнительно, поскольку Кайуа написал не «Миф о празднике», а «Миф и человек» или «Теорию праздника» — выбирайте любое название (вторая работа не включает в себя первую), а что касается «Участи дьявола», она принадлежит Дени де Ружмону и, конечно же, отличается от «Проклятой участи».

Что касается самого Батая, он, спустя много лет после работы в Коллеже в книге «Литература и зло», продолжает ссылаться на

420

«теорию трансмиссии» Кайуа, которую тот развивает в своем подлинном шедевре — в книге «Человек и сакральное». Об этом он специально говорит в IV главе труда «Теория праздника» (О.С. IX . Р. 479).

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Коллеж социологии это человек выступления
3 выступление 4 декабря
На празднике к сексуальным оргиям присоединяется чудовищное поглощение еды
Человек жертвоприношения наделяет смерть более возвышенной судьбой
человек индивида городом