<<<     ΛΛΛ     >>>   

об отрывке из работы «Любовь и Запад», публикация которой (тоже знак времени) была отложена в пользу книги Шарля де Гол-ля «Франция и ее армия», актуальность которой была хотя и не столь значительной, но зато более очевидной).

ДЮМЕЗИЛЬ И ГЕРМАНЦЫ

В ряду многочисленных размышлений того времени о немецкой милитаризации необходимо отметить также одно косвенное освещение этого вопроса, представленное в работе Дюмезиля «Мифы и боги германцев» (1939). Его картина социальной организации племен в первобытной Германии специально подчеркивает отсутствие касты священнослужителей, что поразило уже Цезаря. «Во главе общества, — пишет Дюмезиль, — не было автономной и сильной сакральной администрации». И по поводу верховного бога Одина (Вотана): «По всей видимости, он не имел возможности поддерживать и распространять свое влияние иначе, как превращаясь из „ rex " и „sacerdoce" в „dux", то есть становясь небесным гарантом некоего неопределенного „тевтонского ордена", в котором мобилизованным оказывается весь народ» (с. 134). Эта особенность не позволяет не обратить внимание на ампутацию религиозной половины, которую, согласно Батаю, фашистская власть лишила функций верховной власти.

Беспрецедентный случай: N.R.F. дважды публикует заметки с сообщением об этой книге, подписанные Жаном Гереном (Жаном Поланом). Первая, опубликованная в сентябрьском номере 1939 г., вновь обращается к обществу, в котором функция верховной власти забывает о своих религиозных истоках и даже попирает их: «Увлекательный и пророчески актуальный набросок перехода от индоевропейского общества священников к обществу магическому и военному. Мифография, задуманная с такими целями, обновляет социологию». Вторая заметка появляется пять месяцев спустя уже в самый разгар войны (февраль 1940 г.): «Миф выражает навязчивую идею и позволяет выделить „некоторые психологические константы". „Вдохновенно-разъяренный" Один является вождем вождей. Его избранники составляют магическое военное общество специфически германского типа. Как обезоружить Одина? Трактат Ж. Д., непретенциозный и проницательный, является очень увлекательным».

ТРИ ГОДА СПУСТЯ

Пережили ли эти положения испытание войной? В 1941 г. Батай замечает на полях «Виновного»: «Когда я говорил, что не любил войну, я хотел прежде всего сказать, что я

137

никогда не испытывал тяготения к тому освобождению, к которому она стремится. Приступы опьянения и взрывы гордости, которыми она наделяет победившие полки, остались бы для меня в любом случае недоступными. Всё похожее на эти чувства (или же родственное) гаснет во мне, как только я к ним приближаюсь. Я говорю об этих чувствах, чтобы понять их со стороны.

Свое слабое влечение к войне я легко могу дать почувствовать. Реальные сражения последних лет интересуют меня гораздо меньше, чем сражения в окопах, более поразительные. Война интересует меня как средство тревожного созерцания. Во мне оно остается связанным с ностальгией по экстатическим состояниям; однако эта ностальгия ныне предстает подозрительной и унылой: впрочем, она и не имела активного характера. Я не участвовал ни в одной из войн, в которых мог бы быть замешан» ( O.C. V. Р. 540).

Что касается Кайуа, то в июле 1942 г. он публикует выдержки из книги «Der Kampf als inneres Erlebniss» Эрнста Юнгера (по-французски: «La guerre notre mere», «Война, мать наша») в «Lettres Francaises», в журнале, издаваемом им в Буэнос-Айресе, где благодаря ему зазвучал голос Свободной Франции. Одно примечание сопровождает эту неожиданную публикацию. Редакция хочет исправить ошибку восприятия. За рубежом из немецкой литературы и в самом деле были известны только пацифистские работы, тогда как их «вовсе не читали и не ценили в самой Германии. Вот почему было полезно опубликовать в этой рубрике подборку произведений совсем другого рода, в которых на первый план выходило бы влечение к войне, ее поэзия и даже ее обожествление как моральный императив, война как метафизическая ценность, как упоение и экстаз».

Наступательные или оборонительные силы общества приобретают название армии всякий раз, когда они достаточно четко выделяются из целого. 1 Существует одно и то же слово для обозначения армии у народов, находящихся на различных уровнях цивилизации. Между тем военные организации весьма отличаются друг от друга. Место, которое они занимают в обществе, также меняется. Вот почему трудно говорить об армии вообще.

Это затруднение не останавливает меня в той мере, в какой я желаю говорить не о какой-то реальной армии. Я буду говорить об армии так, как мог бы говорить об отце, или о мятеже, или о любой человеческой реальности, описывая тот неизбежный отклик, который вызывает во мне то или иное название. Таким образом, то, о чем я буду говорить, является не чем иным, как мистикой армии, которая запечатлевается в моем сознании так же, как она запечатле-

1 Этот первый фрагмент имел заголовок «Мистическая армия» (О.С. Р. 232—237).

138

вается в сознании самого обыкновенного человека, то есть как совокупность верований и реакций, которыми я обладаю наряду с подобными мне живыми людьми. (Эти верования, эти реакции свойственны также и тем, кто отвергает их, поскольку они отвергают их после того, как испытали.)

Об этой реальности, от которой я нахожусь в зависимости (поскольку общество, от которого я не могу не зависеть, само зависит от своей армии), мне известно, что это часть населения, которая занимается, или занималась, ведением боевых действий.

Чтобы создать армию, недостаточно, чтобы люди сражались друг с другом: в первую очередь необходимо, чтобы связи и реакции, формирующиеся при этом, глубоко изменили их сердца, умы и тела.

Я полагаю, что различие между военными и другими людьми является таким же поразительным, как и изменения, наблюдаемые при химических реакциях. Когда образуется некоторое тело, молекулы выстраиваются в новом порядке, а его внешний вид и свойства изменяются. То же самое происходит с новобранцами в казарме. Кто-то, конечно, может сказать, что в первом случае изменение является естественным, а во втором — искусственным. Однако само это разграничение, возможно, только одно и соответствует определению искусственного. Если изменения, происходящие с новобранцами, и являются неестественными, то лишь в той мере, в какой человек противопоставляется природе: из-за этого сам человек еще не становится искусственным. Болезненная ломка в казарме является, между прочим, одним из человеческих занятий, которые меньше всего вынуждают думать об изобретениях, подражающих природе.

Внутри общества армия образует открытое моему взгляду «конституированное тело», мир, замыкающийся на самом себе, отличающийся от общества в целом, отличающийся от других «конституированных тел». Она не может быть сведена к такой своей функции, как война. Она постоянно устанавливает между огромным числом людей силовые связи, меняющие их поведение и их природу. Таким образом, она изменяет человеческую природу, так как она воздействует не только на тех людей, которые инкорпорированы в ее структуры. Она проводит парады перед остальными, рассчитывая на их восхищение. Она стремится даже быть воплощением их существования и их судьбы.

Общество в целом относительно слабо связывает своих членов. Оно не обеспечивает их ни смыслом существования, ни задачами, которые требовалось бы решить. Оно оставляет их один на один с их собственной участью, хорошей или плохой. Только «конституированные тела» предлагают (или навязывают) устойчивые связи: они требуют, чтобы входящие в их состав люди связали с ними свою судьбу; эта судьба становится смыслом существования для каждого, и, чтобы исполнить ее, каждый получает

свою особую задачу и, достойно ее решая, должен становиться счастливым.

Если бы армия была всего лишь организацией для нападения или защиты, как завод является организацией для производства, я не стал бы настаивать на том, как ее образ запечатлен в моем сознании. Завод занимается производством, не связывая при этом рабочих со своей судьбой, и армия не посылает на смерть ради малой толики денег. Слава и военный устав превращают солдата в частицу, которая не может быть от нее оторвана: слава армии, которая как раз и составляет ее самое главное достояние, является общим благом для всех, но зато устав, напротив, не позволяет никому избежать дисциплины и опасностей. Кроме того, завод не пытается выдать себя за конечную цель существования, армия же, наоборот, объединяет в своем движении и, образуя своего рода монолитный блок, постоянно бросает вызов всем остальным людям.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Коллеж социологии определяет себя главным образом как исследовательскую
Олье Дени. Коллеж социологии философии 9 интеллектуалов
Коллеж социологиив вторник суббота
Наконец
Перестанешь отличать друг от друга два специфически праздничных возгласа будь проклят