<<<     ΛΛΛ     >>>   

1. Так как "человек древнее государства" [15], то в социополитических построениях следует исходить из антропологии.

15 Энциклика папы Льва XIII "Rerum Novarum" (1891).
[298]
Христианская антропология представляется наиболее убедительной, так как она дает глубокое обоснование двойственной природы человека:
а) с одной стороны, его богоподобия.
Это является основанием для оптимизма и уважения к человеку;
б) с другой -- его поврежденности (греховности).
Нет ни одного человека без греха. Никто не обладает свойством безошибочности и не может претендовать на безошибочность.
Это является основанием для критического отношения к человеку.
Христианская традиция также дает представление о равенстве всех людей в их высоком достоинстве как сотворенных по образу и подобию Божию.
2. Отсюда следуют как цель государственно-политических структур, так и соответствующее этой цели устройство. Цель государства состоит в создании благоприятных условий для жизни каждого человека, обеспечении ему свободы выбора. Важно понять, что все, что способствует добру, прямо или косвенно имеет и религиозную ценность.
3. В иерархии ценностей "условия" могут показаться чем-то вторичным, но эти условия совершенно необходимы для существования общественной жизни как таковой.
4. Никто, ни отдельный человек, ни какая-либо группа людей, не должны обладать неограниченной властью. Всякая абсолютизация и сакрализация государства есть язычество. Люди сами наполнят (помощь Божия не исключается) свою жизнь положительным содержанием. Государство должно контролировать выполнение людьми этического минимума,
[299]
а не максимума. Известно, к чему приводит создание "министерств любви".
5. Именно христианство позволяет четко определить границы властных полномочий государства, область, где недопустимо никакое вмешательство, кроме Божественного, и область, где это вмешательство, иногда достаточно жесткое, необходимо.
6. Эту границу необходимо не только определить, но и держать. Это более всего удается при некоторых условиях, исключающих безответственность и произвол властей. Эти условия, в свою очередь, создаются только при демократическо-правовом режиме.
7. Так как принадлежность к властным структурам создает очень благоприятные условия для злоупотреблений, то по отношению к власти должна быть презумпция виновности, а отношение к власти должно быть не фаталистическим, а критическим. Средства массовой информации (четвертая власть) создают условия для свободной критики действий властей.
8. Демократия невозможна без уважения людей друг к другу, законности и правопорядка. Можно сказать, что демократия начинается с порядка, но не сводится только к порядку как самоцели.
9. Демократия предполагает особое качество граждан, с чувством солидарности и социальной ответственности или хотя бы с направленностью к развитию этих качеств. В противном случае демократия может привести к анархии, а затем к какой-либо диктатуре.
10. При развитой социокультурной традиции возможны и недемократические общества, но и им не избежать проблем социальной модернизации. Христианство может дать основу для демократического обновления общества.
[300]
Все вышесказанное можно изложить и на чисто светском языке безрелигиозного гуманизма, но христианская модель, на мой взгляд, позволяет сделать это изложение более стройным.
11. Литература (к главе IV).

[303]
Право по глубочайшей своей внутренней природе -- не государственного происхождения, не государством оно дается, распределяется и санкционируется, и поэтому только и может быть речь о правах неотъемлемых, не подлежащих утилитарной расценке.
Николай Бердяев

1. Постановка проблемы.

В православной среде часто можно услышать, что идея прав человека является чуждой православному сознанию, что эта идея вообще есть продукт светского, безрелигиозного сознания. Как писал один церковный иерарх, по своей сути идея естественных (прирожденных) "прав человека" есть абсолютизация индивидуализма, свойственного западноевропейскому "менталитету", индивидуализма исторически глубоко чуждого русскому национальному и религиозному самосознанию. Воплощение в жизни общества идеи о "правах человека", превращенной в правовую догму и не уравновешенной -- ни нравственно, ни юридически -- идеей "естественных обязанностей", свойственных каждому гражданину, ведет к неизбежной деградации общественной морали и нравственности, к разрушению самогу соборного тела народа. Русское общество всегда строилось на воспитании в человеке

Первый вариант данной статьи был опубликован в журнале "Религия и право". М., 1997. N 2-3 (начало); 1998. N 3 (продолжение).
[304]
прежде всего твердого осознания своих религиозных, гражданских и семейных обязанностей. Благородная, на первый взгляд, идея абсолютизации "прав" питает гордыню, высокоумие и тщеславие, ведет к обособлению и разделению, противопоставлению интересов и, в конечном счете, к войне "всех против всех", по живому рассекающей народное тело [1].
Это рассуждение, на первый взгляд, звучит довольно убедительно и даже благочестиво, и не будет преувеличением сказать, что оно разделяется подавляющим большинством как православных, так и нерелигиозных россиян. Действительно, обязанности ассоциируются с ответственностью перед обществом, альтруизмом, на церковном языке -- с послушанием; а права -- с эгоцентризмом. Разве не очевидно, что стоит выше по шкале этических ценностей? Делайте, как говорится, выбор.
Секрет убедительности подобных рассуждений состоит и в том, что здесь противопоставляются разные вещи: совершенный идеал -- и несовершенные средства к его всегда тоже несовершенной реализации. Нам, по сути дела, предлагают сделать выбор между благородной целью и "сомнительными средствами".
С идеалом отождествляется нечто должное, органическое единство, "порядок", "русское национальное и религиозное самосознание", в пределе -- "Святая Русь".
Почти ни у кого этот идеал не ассоциируется, хотя бы в приблизительной форме, с первой статьей Конституции РФ, где декларируется тип нашего государства: "демократическое, правовое государство с

1 Митрополит Иоанн (Снычев). Самодержавие духа. Очерки русского самосознания. Спб., 1994. С. 343-344.
[305]
республиканской формой правления". А ведь именно по причине популярности вышеприведенной аргументации у нас с таким трудом строится то самое "правовое государство", о котором говорится в статье 1 (п. 1) Российской Конституции, принятой всенародным голосованием 12 декабря 1993 года. То есть "забыли", за что всенародно голосовали.
С несовершенной же реализацией идеала ассоциируется "западный менталитет", действительно предполагающий индивидуализм и рационализм, которым "у нас" следует противопоставить здоровый альтруизм.
Конечно, идеал, с точки зрения созерцательно-эстетического восприятия действительности, всегда намного привлекательнее, чем любое несовершенное к нему приближение. Глубоко содержательный, богатый и насыщенный идеал очень выигрывает по сравнению с политическими и юридическими средствами и механизмами, которые всегда, как и любые средства, формальны и несовершенны.
Здесь содержание неправильно противопоставляется -- в духе самобытнической философии славянофилов -- форме, а на богословском языке "Божественная благодать" противопоставляется "человеческому закону". За такими рассуждениями скрыта ложная альтернатива: что лучше -- формальный "сухой закон" или благодать, проникающая в душу человека? Причем предполагается, что "благодать" - от Бога, а "закон" от "человеков".
Фактическое состояние дел при таком "изобразительном" подходе совершенно не учитывается. А ведь можно было бы задуматься: почему Запад со своим "эгоизмом" и "индивидуализмом" создал "общество всеобщего благоденствия", а мы со своей знаменитой духовностью всю страну в полупомойку превратили?
[306]
В религиозной сфере "что" неразрывно связано с "как", средства и цели подлежат одной этической оценке.
Без преувеличения можно сказать, что это "роковой вопрос" нашего социального развития, который давно является застарелым общим местом "русского менталитета".
Но не лучше ли поставить ту же самую проблему в иной плоскости: каковы должны быть законы (если без них все равно нельзя), чтобы они предотвращали хотя бы элементарные безобразия нашей жизни. Законы, которые, регламентируя и ограничивая в чем-то жизнь, не препятствовали бы действию благодати, развитию творческого начала жизни, проявляющегося прежде всего в раскрытии человеческих личностей, улучшении человеческих отношений, в соответствующем улучшении общественной атмосферы?
Есть и другая группа людей, которые как-то очень подозрительно легко соглашаются с идеей прав человека, по всей видимости, не представляя всей мировоззренческой и философской глубины этого понятия. Они здесь вообще не видят проблемы, полагая, что "права человека" -- это что-то самоочевидное, само собой разумеющееся, не требующее специального рассмотрения; что-то вроде общепринятых правил вежливости. "Сегодня, мол, не средневековье и поэтому никого на костре жечь не надо".
Но можно возразить, что если речь идет о такой важной вещи как спасение в вечности, то совсем не очевидно, что еретиков не надо казнить. Тем более, что "еретики" угрожают потерей спасения не только для себя, но и для других.
[307]
Наши новоиспеченные либералы часто не чувствуют всего трагизма свободы, лежащей в основе этого вопроса.
Почти никто открыто против самой идеи прав человека сегодня не выступает, хотя и мало кто, как это всегда было на Руси, интересуется этой проблемой в теоретическом смысле. На вопрос, почему люди не интересуются правовыми вопросами и не участвуют в правозащитном движении, они обычно ничего вразумительного не отвечают, показывая тем самым, что особого значения правам человека как таковым они не придают. В то же время если все же заходит спор о правах человека, то многие приходят в такое волнение, как если бы речь шла о чем-то для них жизненно очень важном. Это свидетельствует о том, что нейтральность по отношению к этому вопросу была мнимой, и какой-то выбор на интуитивном уровне все же был сделан.
О правах человека говорится в Конституции РФ, и периодически высокопоставленные церковные иерархи в интервью одобрительно отзываются о правах человека и о тесно с ними связанном "отделении церкви от государства", тоже, похоже, не очень представляя всех последствий этих концепций. Очень редко кто решается, как ныне покойный митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн (Снычев), открыто выступать против самой концепции прав человека.
Даже большевики, глубоко презиравшие "абстрактный гуманизм", "буржуазные свободы" и "общечеловеческие ценности", включили в советскую Конституцию действительно чисто западные по своему происхождению права и свободы человека, вовсе и не собираясь их как-то соблюдать, создав при
[308]
этом даже теорию, согласно которой права и свободы только тогда подлинные права и свободы, когда они используются для "пользы", а не вообще как-либо, как кому в голову взбредет. Под "пользой" же понималось все то, что способствовало "делу строительства социализма". Большевики отвергали какое-либо непредусмотренное использование свободы, называя такое понимание свободы "формальным" и "буржуазным". Им тоже понятнее были обязанности, а не права. Западным "формальным" свободам и правам они противопоставляли "социальную обеспеченность трудящихся" (социальные права). Свободу же как таковую они ощущали, вопреки своим теориям, как досадную неопределенность, и пытались качественно определить свободу, связав ее с истиной в их понимании. Свободу они определили как "осознанную необходимость", которая в их сознании ассоциировалась с железными законами эволюционного и социально-исторического развития человечества. Свободным считался тот, кто признавал эти законы. Понятие свободы становилось, таким образом, вторичным и излишним.
Но проблема соотношения свободы и необходимости действительно очень сложная не только с философской, но и с практически-правовой точки зрения, когда то или иное решение этой проблемы касается самым непосредственным образом жизни каждого члена общества. Аскетическое снятие этой проблемы в жизни святых не устраняет необходимости если не полного философско-отвлеченного решения этой проблемы (что, строго говоря, невозможно), то хотя бы убедительной аргументации в пользу вполне конкретных правовых норм.
[309]
Между тем то, что обозначается выражением "права человека", является лишь вершиной айсберга, включающего в себя целый комплекс мировоззренческих и философских понятий, касающихся человека и общества, ключевым из которых является понятие "свобода".
Ясно также, что концепция прав человека -- западного происхождения, тесно связанная с общественным развитием Запада, прошедшего через Ренессанс, Реформацию, Просвещение, буржуазно-демократические революции и все последующие потрясения XX века.
Именно после Второй мировой войны, приведшей к невиданному в истории массовому надругательству над людьми, в европейском общественном сознании, в том числе и у христианских церквей, пробудилась озабоченность вопросом "прав человека" как прежде всего защитным механизмом, способным предотвратить подобные бедствия. Это было время появления многих движений за мир и правозащитных организаций. В эти годы оформляются Организация Объединенных Наций, Всемирный Совет Церквей, в деятельности которых защита прав человека становится постоянной темой, возникают общественные и христианско-экуменические по своему духу движения: Моральное перевооружение (Швейцария), Тэзе (Франция), Фоколяры (Италия) и многие другие, менее известные.
Важно отметить, что идея прав человека, проходя сложными извилистыми путями через всю историю человеческого общества, воплотившись в международных декларациях, соглашениях и ряде конституций развитых западных стран христианской культуры, на
[310]
процедурно-функциональном уровне "как" выражает, по сути дела, "что" библейско-христианской традиции -- понимание человека как сотворенного "по образу и подобию Божию", вообще универсализм в понимании человека (Во Христе нет ни иудея, ни эллина, ни раба, ни свободного; ни мужеского пола, ни женского. -- Рим. 10, 12; Гал. 3, 28).
Часто "права человека" понимаются как что-то светское, не имеющее никакого отношения к религиозности; за права человека часто боролись люди нерелигиозные, разного рода революционеры, но, как отмечали многие исследователи, саму идею свободы и сознание права на свободу они, сами того часто не сознавая, почерпнули именно в христианстве. За свободу совести боролись и религиозные меньшинства, те, кого традиционные церкви называют страшным словом "сектанты". Позже, если они оказывались в большинстве, то сами превращались в убежденных гонителей всякого инакомыслия, полагая, что любое отступление от истины, которой именно они обладали, должно беспощадно караться. Принцип свободы совести, таким образом, часто использовался утилитарно из тактических соображений. Но важно отметить все же саму апелляцию к этому принципу как к норме. Философской же разработкой проблемы прав человека занимались единицы, а в России -- почти никто.
Без преувеличения можно сказать, что концепция "прав человека" является венцом развития общественной мысли человечества, и отказ от нее равносилен призыву возвращаться к архаическому родоплеменному строю, где личность была подавлена коллективом, рассматривалась как его функциональная часть -- "винтик", где господствовала, как гово-
[311]
рят социологи, "мононорма", детально регламентирующая стиль поведения под неусыпным надзором старейшин.
Очень легко показать "утопизм" правовой концепции, указав на повсеместное нарушение прав человека, на то, что правительства, как правило, закрывают глаза на самые вопиющие нарушения прав человека, если дело касается какой-либо выгоды государства в целом.
Но с равным успехом можно критиковать сам принцип добра, указывая на его слабость и практическую беззащитность перед злом, не пренебрегающим никакими средствами, живописуя при этом всякие кошмарные сцены, как это делал Иван Карамазов перед Алешей (роман "Братья Карамазовы", глава "Бунт").
На открытую же критику самого принципа добра не решаются даже явные злодеи, но покритиковать "отвлеченность", "неопределенность", "абстрактный гуманизм общечеловеческих ценностей" желающих, как выясняется, не так уж мало.
Но почему-то часто считается, что христианство к гуманизму никакого отношения не имеет. А ведь Сам Господь признал общечеловеческое "золотое правило" нравственности, повторив его: "Как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними" (Мф. 7, 12).
Так что представляется вполне допустимым говорить о христианском гуманизме, предполагающем наряду с эсхатологической сотериологией [2]  спасение через творчество и культуру.

2 Эсхатология (греч.) -- богословское учение о конечной судьбе мира и человека. Сотериология (греч.) -  богословское учение о спасении человека в вечности.
[312]
Конечно, гуманизм -- сложное многозначное явление; известно, что атеизм в его систематической форме стал возможен именно в эпоху Просвещения. Но важно понять, что сам гуманизм оказался возможным лишь в контексте христианского миропонимания и христианской культуры.
Вопрос о правах человека в большой степени зависит именно от нашей оценки гуманизма как общественно-культурного явления. При отрицании гуманизма как имеющего положительный (в том числе и религиозный) смысл, невозможна и сама постановка вопроса о правах человека. Особенность гуманизма в том, что он тесно связан со смыслом земной жизни человека. Если земная жизнь никакой, хотя бы относительно самостоятельной, ценности не имеет, нигилистически отрицается или рассматривается только как место испытаний до Страшного Суда, то говорить о каких-то правах человека становится неуместным [3].
Одни люди отрицают гуманизм (вместе с миром, "лежащим во зле"), исходя из дуалистическо-религиозных представлений, своеобразного религиозного перфекционизма. Это отрицание может происходить и в моралистической форме, когда "альтруистические обязанности" противопоставляются "эгоистическим правам" [4].

3 С богословской точки зрения это вопрос о возможности второстепенных ценностей в иерархической системе ценностей.
4 Примером здесь может служить наше недавнее коммунистическое прошлое. Несмотря на усиленно насаждаемую идеологию коллективизма и альтруизма, общественная жизнь становится все менее гуманной.
[313]
Другие легко соглашаются, как уже говорилось, с идеей прав человека, часто не представляя всей глубины проблемы.

2. Закон и право.
2.1. Подмена "права" правилом.

Очень часто под правами вообще понимают либо правила, либо привилегии. Действительно, совершенно очевидно, что общество и государство могут существовать только в условиях жесткой регламентации определенных сторон жизни. Некоторые даже полагают, что чем больше степень этой регламентации (в том числе и интеллектуальной), тем больше будет в обществе порядка и тем лучше это будет для всех граждан [5].
Последовательное применение этого подхода уподобило бы общество полностью детерминированному механизму наподобие часов, где каждая шестеренка исправно выполняет свое предназначение, а совокупная работа всех шестеренок обеспечивает точный ход часов.
Такой методологии старались, вопреки всей своей "диалектике", придерживаться большевики, понимая под правом в основном правила, законы, нормы, указы [6], а еще чаще - всевозможные ведом-

5 Еще небезизвестный Козьма Прутков высмеял этот подход в своем "Проекте о введении единомыслия в России". В "Проекте" с железной логикой показывается "польза" единомыслия.
6 См. статья "Право" в любом советском словаре.
[314]
ственные инструкции, о которых публика просто не знала. Свое главное оправдание такой детерминизм находит в принципе так или иначе понимаемого "общего блага". Этот подход, при котором право понимается как обязанность, и можно определить как детерминистский [7]. Именно такой подход порождает хорошо известный обвинительный уклон в судопроизводстве.

2.2. "Право" как ограниченная свобода.

Согласно другому подходу, который можно назвать либеральным [8] (в литературе этот подход называется юридическим; от jus -- право), сущностью права как именно права являются не нормы, а справедливость (justitia), классическая формула которой -- "suum cuique -- каждому свое". За каждым признается его не подлежащая отчуждению личная сфера, а значит -- его свобода в этой сфере. Поскольку в общежитии невозможна полная свобода (которая в таком случае становится вседозволенностью, произволом, анархией) и границей свободы одного

7 Интересно заметить, что поведенческий детерминизм в большой степени свойствен животному миру, где каждая особь в стае знает свое место, свои обязанности и свои привилегии.
8 Термин "либерализм" изрядно пообтерт и дискредитирован в общественном мнении, но другого слова пока нет. Считается даже хорошим тоном ругать либерализм, хотя в основе этого термина лежит хорошее латинское слово "liberalis" -- свободный.
[315]
человека должна быть свобода другого человека, то для защиты людей друг от друга прежде всего и служат государственные законы (правила, нормы). Законы в этом случае тоже нужны для "наведения порядка", но коренное различие здесь состоит в том, что главной целью при либеральном подходе является не порядок сам по себе, а максимально возможная в обществе свобода граждан. Правом в этом случае считается свобода выбора в рамках закона. Правом можно и не воспользоваться, это в точном смысле слова то, что предоставляется свободе выбора. Таким образом, право действует в рамках закона, и его не следует путать с законом.
Можно сказать иными словами, что право при либеральном подходе есть намеренно созданная область неопределенности, в границах которой у людей есть возможность выбора [9]. Закон есть условие (необходимое, но недостаточное) для осуществления права как свободы. Должен быть "не человек для субботы, а суббота для человека" (Мк. 2, 27).
Как писал С. Н. Булгаков, цитируя В. С. Соловьева: "Право есть свобода, обусловленная равенством. В этом основном определении права индивидуалистическое начало свободы неразрывно связано с общественным началом равенства, так что можно сказать, что право есть не что иное, как синтез

9 Конечно, и при детерминистском подходе остается какая-то возможность выбора, ведь невозможно все предопределить. Но при либеральном подходе эта область значительно шире. Кроме того, эти два подхода несут с собой различные идеологии, создающие соответственно различные "духи законов".
[316]
свободы и равенства. Понятия личности, свободы, равенства составляют сущность так называемого естественного права" [10].
Человек должен быть свободен потому, что это соответствует его человеческому достоинству; внешняя свобода есть средство, точнее, отрицательное условие свободы внутренней, нравственной, которая есть образ Божий в человеке.
В работе "О социальном идеале" С. Н. Булгаков убедительно показывает, что "естественное право" на самом деле не так уж естественно, а имеет религиозную основу.
Вопрос о правах человека, таким образом, тесно связан с вопросом о свободе и не сводится к вопросу об арифметическом балансе прав и обязанностей, который никого вдохновлять, конечно, не может. А без вдохновения ничто путное в этом мире не делается. Справедливость же и свобода вдохновляют. В. С. Соловьев определил справедливость как любовь в социальной сфере [11].
Для понимания изложенного подхода к праву необходимо понимать связь между уважением к справедливости и уважением к свободе индивидуума.

10 Булгаков С.Н. О социальном идеале // Сб. статей "От марксизма к идеализму", Спб., 1903; См. то же: Булгаков С.Н. Труды по социологии и теологии. М., 1997. Т.1.С.263.
11 Соловьев В.С. Собрание сочинений и писем: В 15 т. М., 1993. Т. 2. С. 180.
[317]

2.3. Терминологическая нечеткость. Широкое и узкое понятие права.

Много путаницы вносится и из-за терминологической нечеткости.
Следует четко различать закон и право; в то же время во многих языках для определения законодательных систем используются такие выражения, как: международное право, конституционное право, гражданское право, уголовное право, семейное, жилищное, финансовое и др., предполагающие, прежде всего, изложение законов.
В Церкви имеется "каноническое право", хотя здесь подразумеваются именно нормы, законы, правила, а не какая-либо свобода выбора. (Особенно нелепо звучит выражение "крепостное право". Следовало бы говорить -- "крепостной регламент".)
Конечно, такие выражения сложились исторически, и сами законы отражают представления народа о справедливости и правде, и в этом смысле эти законы "правильные", "правые", связанные с высоким понятием "правды".
Перечисленные виды "права" включают в себя не только соответствующие кодексы, содержащие перечни законов, но и обширную комментирующую литературу, раскрывающую и философию, лежащую в основе этих законов.
То есть термин "право" здесь используется в широком смысле, и его следует отличать от собственно права как гарантированной свободы выбора. Именно это "узкое" понимание права и составляет "соль" права как такового.
[318]
Исторически понятно формирование юридической и правовой терминологии, но очевидно, что терминологический синкретизм (смешение закона с правом) не способствует ясности понимания закона и права как тесно связанных, но все же совершенно разных понятий [12].
Определение Марксом права как "возведенной в закон воли господствующего класса" объявляет источником права силу, что отрицает понятие "права" как таковое.
"Право сильного" -- это из области естественного (животного) мира, где сильные особи безжалостно уничтожают слабых.
Сила же должна быть нужна не для нарушения прав слабых (это происходит "естественно" и без всяких законов), а для защиты прав всех посредством законов. Это и является главным признаком правового государства.
В этом смысле правовое государство, признающее равные права различающихся по силовым способностям людей, очень даже "неестественно", но именно эта "неестественность" возвышает человека над животным миром. Таким образом, понятие "естественного права", несмотря на солидную историческую традицию, не лишено двусмысленности.

12 Четкое разделение "закона" и "права" имеется в английском языке. Юридически оформленное право в нем называется не "правом" (right), a "законом" (low).
[319]
Невнятная терминология продолжает способствовать размыванию самого понятия права, сущностью которого являются свобода и права человека.

2.4. Опасность отождествления закона и морали.

Существует также опасность отождествления закона и морали, сведения закона к морали через промежуточный термин "право", несущий в себе и легалистический и нравственный смысл. Возникает очень популярный в России патерналистский соблазн -- строить общественные отношения по типу семейных, где должны быть "совет и любовь". В этом случае сама постановка вопроса о правах и свободах часто кажется неуместной, как это, действительно, кажется неуместным в семье. Правовой вопрос здесь подменяется моральным аспектом взаимоотношений людей. Всегда можно назидательно сказать людям, что они плохо совместно живут только потому, что не достигли соответствующего нравственного уровня, при котором уже никакие законы не понадобятся.
Это, в общем-то, верно, но только отчасти. Непонятно только одно: почему в ожидании того счастливого времени, когда все достигнут необходимого нравственного совершенства (что само по себе очень проблематично), не следует уделить серьезного внимания тем самым законам, которые по своей сути защищают прежде всего слабых? Ведь заботиться о слабых можно не только путем личной или даже организованной благотворительности, но и путем принятия соответствующих законов.
[320]
Такое умонастроение, подменяющее закон моралью, может проявляться и по коммунистической линии утилитаристского коллективизма с целевой функцией "общего блага" [13], и по религиозной линии в виде этико-социальной проекции восточного монофизитства, что также приводит к правовому нигилизму. Из того, что в Царстве Божием не будет юриспруденции, почему-то делают вывод, что и в земных условиях на нее не следует обращать особого внимания.
Возможна и обратная редукция -- морали к закону, что приводит к законничеству и бюрократии.
Крайности, как известно, сходятся, и эти две редукции (сведение закона к морали и морали к закону) органически сочетаются при патерналистско-тоталитарном режиме.
Пример нашего недавнего прошлого у нас всех перед глазами. Никто, конечно, специально не занимался никакими "сведениями" и "редукциями", но это в условиях этатизма (огосударствления всех сфер жизни) происходило само собой. Атмосфера всеобщей лжи и неадекватная терминология еще более запутывали картину.

2.5. Свобода и благодать.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Определить границу означает ее переступить
Социально обусловленных форм церковной жизни
Богословы начинают изобретать
Вениамин Новик. Православие. Христианство. Демократия православия 13 сознания
Государственного