<<<     ΛΛΛ     >>>   

Эта религиозность носит редукционистский (2), природный, магический характер. Божество воспринимается в основном как сила, а мир -- как взаимосвязанное таинственное целое, закономерностями которого надо научиться пользоваться. Отношения с Богом несоизмеримо важнее отношений с ближним, от которого мало что зависит. Основное внимание (интенция) этого типа религиозности направлено, наряду с почитанием Бога как силы, к глубинам природно-естественного бытия. Этот тип религиозности связан с интуитивно-чувственно-природной сферой человека. В социальной плоскости здесь важны чувства своего родного племени (этническая принадлежность), своей территории (родины), нелюбовь к чужакам (ксенофобия), что очень развито и у многих видов животных.
Вообще говоря, этот низший уровень сознания в нас всегда присутствует, и он у нас общий с природно-животным миром. Полного совпадения, конечно, нет, поскольку в человеке есть трансцендирующее (высшее) начало, накладывающееся на все, что он делает, причем результат этого наложения не всегда положителен в этическом смысле.
На этом (подсознательном) уровне, благодаря его интуитивно-чувственному характеру, вполне может развиваться эстетический аспект религиозности, свя-

2 Термин "редукционизм" здесь и далее употребляется как антоним термину "универсализм". На психологическом уровне редукционизму соответствует "сужение" сознания, а универсализму -- "расширение".
[61]
занный прежде всего с ритуально-обрядовой стороной. Можно задуматься о роли эстетического фактора в знаменитом выборе веры, описанном в "Повести временных лет" (3), о том, почему у современных апологетов Православия часто встречается "вкусовая" терминология, связанная с соответствующей семантикой ощущений (4). Красота литургическая на Востоке рассматривалась в духе платонического символизма, как отображение красоты небесной.
Эстетическая сторона первого типа религиозности может превосходить эстетическую сторону более высокого типа религиозности, акцентирующего (как Евангелие) этическую сторону.
Чего здесь нет, так это свободы, она как бы излишняя, рассматривается лишь как простая возможность выбора. А когда выбор сделан, то она вроде бы уже и ни к чему. Следует лишь вживаться в мистическую атмосферу обряда и храма, разгадывать магические закономерности. Сторонники первого типа религиозности любят символический ритуализм, "погружение", чему очень способствуют и древние приемы, восходящие к язычеству: темнота в поме-

3 Посланники сказали князю Владимиру: "И пришли мы в Греческую землю, и ввели нас туда, где служат они Богу своему, и не знали -- на небе или на земле мы: ибо нет на земле такого зрелища и красоты такой, и не знаем, как и рассказать об этом, -- знаем только мы, что пребывает там Бог с людьми, и служба их лучше, чем в других странах. Не можем мы забыть красоты той, ибо каждый человек, если вкусит сладкого, не возьмет потом горького".
4 Одна из книг так и называется "Вкус истинного Православия" (автор -- иеромонах Серафим Роуз. 1995).
[62]
щении, возжигание огня, многократные повторения одного и того же сакрального текста, монотонные музыка или пение, обильные воскурения (5).
Типологию природной религиозности, о которой здесь идет речь, можно еще точнее определить как мистико-натуралистический партикуляризм в человеческой природе, окрашенный трансцендирующим началом. Благодаря этому началу, присущему людям (а не животным), этот партикуляризм и носит собственно религиозный характер.
Несмотря на то что первый тип религиозности определяется здесь довольно приятным и безобидным на первый взгляд словом "природный", следует помнить, что в природе далеко не все находится в гармонии и что природа сама по себе не имеет никакого иммунитета против жестокости.
Было бы также большой ошибкой считать, что первому типу религиозности свойственна какая-либо "душевность". Если она и есть, то она не выходит за рамки интуитивно-чувственной сферы. Забота о ближнем имеет здесь своим источником, скорее, родовой инстинкт, чем этические нормы, вытекающие собственно из религии. О "дальних", не говоря уже о врагах, вопроса даже не возникает. Здесь, что называется, совершенно естественно "своя рубашка ближе к телу", и никакому сомнению этот самоочевидный факт не подвергается.
Природная религиозность не способствует развитию личностного начала, которое в этом случае не интересно, отождествляется с простой субъективностью и част-

5 В терминологии К. Юнга такой тип сознания свойственен "архаическому человеку".
[63]
ностью. Основное внимание направлено здесь именно на магически воспринимаемые стихии бытия и соответствующие им ритуалы (магические действия), позволяющие на эти стихии как-то воздействовать. При этом может очень, как уже говорилось, развиваться привязанность ко всему "родному", вплоть до запахов (6).
Нетрудно догадаться, что первый тип религиозности совершенно равнодушен к общественно-этической сфере как таковой. В нем психологически невозможна благотворительность и социальная диакония, невозможна социальная доктрина как таковая, равно как и чувство ответственности за общество в целом, а не только за своих единоплеменников. Родоплеменное общество всегда "закрыто" для новых людей и новых идей. Здесь не вырабатывается универсальная этика.
Но если все-таки спросить сторонников первого типа религиозности о их социально-политических предпочтениях (как правило, они очень не любят говорить на эти "недуховные" темы), то они вполне определенно выскажутся за пирамидальную, то есть централизованно-иерархическую систему, распространенную не только в древневосточной государственности, но и опять же в животном мире: сильный вожак (для людей -- вождь) стоит во главе стада и держит порядок, статус остальных особей (членов общества) зависит в основном от их силовых способностей (для людей -- степени приближенности к вождю). Сила в первом типе религиозности вообще очень почитается и воспринимается мистически, что очень характерно для язычества.

6 Именно за это В. В. Розанов любил "плоть" православия, его бытовую сторону.
[64]
С природным архаическим типом религиозности, как это ни удивительно, легко сочетается идеологизация (продукт Нового времени), как тоже нечто усеченное (уже не "природно", а рационально), но претендующее на мировоззренческую полноту. Но "подобное тянется к подобному". Так, например, черносотенцы (сторонники природной "нутряной" религиозности), почувствовав силу в большевиках, нередко переходили на сторону большевиков-"рационалистов". Это вскрывает и языческий аспект большевизма, несмотря на все их "научные" теории.
Модернистская рационализация может вполне сочетаться с гностическо-магическим мировосприятием. Фундаментализм, например, можно определить, как рационализацию ретроспективности. Рационализм здесь понимается в техническом (инструментальном) смысле, а не в универсальном (этическом). В своей глубине фундаментализм иррационален, так как ориентирован в конечном итоге на изначальные стихии бытия. В этом "тайна" фундаментализма, и этим он отличается от консерватизма. По этой линии всякого рода ортодоксы могут симпатизировать язычеству как самому изначальному, традиционному типу религиозности.
Социологически этот тип религиозности связан с архаическим родоплеменным (традиционно-аграрным) типом существования при власти старейшин. Очень важна здесь и идеологема покорности и "послушания", возведенная в нравственный образец.
Такая религиозность по своей типологии является, несмотря на возможный монотеизм, язычеством. Но она может существовать в рамках любой религии (особенно там, где для этого имеется питательная
[65]
среда), в прямой форме не посягая ни на какие догматы, и даже наоборот, считая именно себя хранительницей всяческой ортодоксии (7).
Наиболее противоречит такая религиозность христианству, утверждающему высокую значимость доброго отношения ко всем людям.
К великому сожалению, богатство и красота православного богослужения имеет и обратную сторону. При неуравновешенности ориентацией на этику, на собственно христианские высшие универсальные ценности, выраженные в Евангелии, развитая обрядовая сторона может способствовать первому типу религиозности (8). Это видно из известного, но мало изученного обстоятельства, что процент людей с поврежденной психикой (а повреждаются в основном высшие уровни сознания; в качестве компенсации может развиваться интуиция) среди посещающих православные храмы значительно выше их среднего процента в обществе. Эти люди не идут в храмы других христианских конфессий, где меньше пищи для подсознания, где значительную часть богослужения составляет проповедь, требующая размышлений, где яркое освещение, а направляются

7 Как пишет свящ. Павел Флоренский, "Православие вселенско, а ересь -- по существу своему партийна (т. е. частична). Дух секты есть вытекающий отсюда эгоизм, духовная отъединенность: одностороннее положение ставится на основание безусловной истины..." (Флоренский П. Столп и утверждение истины. М., 1914. С. 161).
8 Это можно сравнить со случаем, когда какое-либо эффективное лекарственное средство, применение которого требует знаний, определенного культурного уровня, попадает в руки безграмотного человека.
[66]
именно туда, где акцент делается не на ясно звучащем слове священных текстов или проповеди, а на ритуале, даже само марево которого их очень привлекает  (9). Чтения вслух священных текстов при этом, как правило, невнятное. Здесь важно не умом понимать что-то, а именно вживаться в происходящую храмовую мистерию.

9 Ярчайшим примером первого типа религиозности был Г. Распутин с его языческой магией. То, что императорская семья, призванная быть образцом православности, подпала под такое влияние "старца", можно рассматривать не только как частный случай, а как некую типологию, существующую в русском православии, где недостаточно четко делается акцент на служении слова, на евангельском духе христианства. Император, согласно "Своду Законов Российской Империи" (§ 64, изд. 1906 г.), являлся "хранителем догматов, блюстителем правоверия и всякого в Церкви благочиния" и в этом смысле именовался "Главой Церкви". Распутин, правда, на догматы не посягал. Даже наоборот, все его ставленники - обер-прокуроры А. Н. Волжин, Н. И. Раев, митрополиты Макарий (Невский) и Питирим (Окнов), архиепископ Варнава (Накронин) -- были "консерваторами", были против каких-либо церковных реформ. Через несколько лет уже вся Россия впала даже не в "распутинство", а в самое настоящее беснование. Важно отметить, что Г. Распутин как психологический тип не вызывает такого неприятия у части православных, как, например, сторонники обновления современной церковной жизни в известных московских приходах, ориентированные прежде всего на евангелизацию, а не на обрядность. Их, как известно, обвиняют в "протестантизме" и всех смертных грехах. "Католичество" и "протестантизм" все еще остаются бранными словами в среде значительной части православных.
[67]
Первый же, языческо-ритуальный, тип религиозности (10) может "затушевать" противоречащий ему христианский дух, претендуя даже на ортодоксальность, "чистоту вероучения" и даже... патриотизм. Иногда это называют и "освящением тварных стихий бытия", и "космологическим аспектом религиозности". Социальный аспект часто интереса не представляет, он как бы и вне космологии и вне спиритуально понимаемой духовности (11). Но социальное измерение есть конститутивный элемент гуманистически понимаемого универсума, а не просто некая "середина" между космосом и индивидуумом.

Эта религиозность касается высших уровней сознания, сложнее поддается описанию, но именно она находит свое выражение в христианстве. Для второго типа религиозности характерны (если использовать терминологию восточных религий) "расширение сознания", чувство универсализма, когда за огромным разнообразием мира прозревается единство творения и всего живого, к которому возникает сочувствие. Здесь акцент делается не на природно-магическо-ритуальной стороне, а на этической, здесь важна любовь и

10 По А. Бергсону и Э. Фромму -"статический" и "авторитарный" соответственно.
11 Самое большее, что они могут разделять, это гармоническую формулу графа С. Уварова: "православие, самодержавие, народность".
[68]
сочувственное отношение не только к "своим", но ко всем без исключения людям, включая врагов (каждый враг рассматривается как потенциальный друг) и ко всей твари вообще. Здесь нет, по слову апостола, "ни эллина, ни иудея; ни раба, ни свободного; ни скифа, ни варвара, ни мужеского пола, ни женского" (Гал. 3, 28; Кол. 3, 11). Это, если использовать терминологию Н. Бердяева, уже религия не природы, а духа.
Любовь в своем высшем выражении, когда апостол ставит ее даже выше веры (1 Кор. 13, 13), предполагает не только привязанность, доступную первому типу, но и личностность, персонализм (не эгоизм!), прозревание в ближнем уникального "образа и подобия Божия".
Такая религиозность предполагает то, что, пожалуй, труднее всего поддается определению -- свободу. Свобода в Священном Писании ставится очень высоко и не сводится лишь к возможности выбора. Правильный выбор, конечно, есть conditio sine qua non приближения к истине. Но есть и иная высшая свобода, к которой ведет сама истина (Ин. 8, 32). В Священном Писании на концептуальном уровне не раскрывается этот тип свободы. Мало о ней говорится и у святых отцов, но мы можем предположить, что эта свобода связана с творческой задачей, поставленной Богом перед человеком, сотворенном по образу и подобию Творца. В христианстве, таким образом, человек преодолевает узы природной необходимости, приобретает некое новое качество (12).

12 В русской философии вопрос о творческом смысле свободы был с большой выразительностью поставлен Н. А. Бердяевым в его книге "Смысл творчества".
[69]
Этот тип религиозности по своему характеру не располагает к ксенофобии и религиозному эгоизму и даже напрямую им противоречит. Принцип этического универсализма позволяет разглядеть и за безличными общественно-политическими структурами борьбу добра со злом, дать соответствующую оценку не только людям, но и структурам, которые могут способствовать либо добру, либо злу.
Рациональное начало участвует в этом типе мировоззрения, но не только в техническом смысле, как в первом случае, а именно в своем более глубоком универсальном значении, столь блистательно незамеченном славянофилами. Именно рациональное начало позволяет распространить личную этику на общественную сферу, то есть создать социальную этику.
Ясное осознание равенства в достоинстве всех людей как сотворенных по образу и подобию Бога делает возможным осмысление демократического устройства общества как наиболее соответствующего христианскому миропониманию.
Религиозно настроенные люди и большинство православных видят в демократии что-то очень светское, хотя именно демократия имеет сверхприродный характер, ведь нигде в животном и в первобытном мире она не встречается. Там идет безжалостное истребление слабых и больных (естественный отбор). Любая стая животных построена по монархическому принципу доминации самого сильного. А ведь именно защита слабых, их равноправие является нервом современной демократии (13), что совершенно

13 Излишне напоминать, что современные североевропейские монархии имеют духовно-символический характер.
[70]
"неестественно". Естественен "естественный отбор", то есть уничтожение слабых.
В социальном смысле этому типу религиозного сознания соответствует городское, "открытое" общество, современный мегаполис.
Конечно, есть специфические опасности (а где их нет?) и для второго типа религиозности, например когда универсальный гуманизм, присущий ему, становится самодовлеющим, а этика отрывается от своих мистических корней. Когда исчезает чувство глубины, второго плана бытия; когда исчезает мистическая "подпитка", и мировоззрение становится "плоским".
Сегодня в России со стороны всякого рода "редукционистов" популярны обвинения сторонников второго типа религиозности в модернизме, "протестантизме", размывании основ. Ничего нового в этом нет. В коммунистический период, как известно, были в ходу обвинения сторонников общечеловеческих ценностей в "безродном космополитизме" и "абстрактном гуманизме".
Очень важно, что второй тип религиозности (14) ориентирован на универсально понимаемый принцип добра (общечеловеческие ценности), на гуманность, завещанную нам в очень ясной форме Самим Христом. Из основной заповеди любви следует и необходимость заботы, в том числе и материальной, о всех людях (Мф. 25, 31–46). Христос повторяет и известное общечеловеческое "золотое правило" нравственности (Мф. 7, 12).
[71]
Если первый тип религиозности требует знания "секретов", гнозиса, то второй тип - постоянных внутренних усилий, по преодолению в себе естественной языческой природы, во имя высшей правды, открытой христианством. Низшие уровни человеческой природы при этом должны быть преображены и просветлены высшими. То есть должна соблюдаться правильная иерархия ценностей. Здесь даже нет "религии" в традиционном (экзотическом) смысле, а есть религиозное восприятие всей полноты действительности.

14 По А. Бергсону и Э. Фромму -- "динамический" и "гуманитарный" соответственно.

3. Рецидивы языческого сознания, или "наши новые зилоты" (15) 

Вышеприведенные рассуждения должны помочь понять типологию периодически пробуждающегося языческого (родо-племенного) сознания.
Социологический анализ, проведенный Всероссийским Центром изучения общественного мнения (июль, 1996), ясно обнаружил то, что в общем-то угадывалось и ранее, например в ходе последней президентской избирательной компании весной 1996 года, когда некоторые священники призывали голосовать за коммуно-патриота Г. Зюганова (16). Анализ показал,

15 Перефразировка названия брошюры К. Н. Леонтьева "Наши новые христиане" (М., 1882), где Ф. М. Достоевский и Л. Н. Толстой обвинялись в гуманистическом понимании христианства.
16 Этот вопрос не относится к вопросам сугубо личных политических предпочтений, как это понимается в условиях уже сложившихся западных демократий, где не существует реальной угрозы тоталитаризма. В России, как известно, античеловеческая идеология большевистского коммунизма так и не была осуждена.
[72]
что "наиболее воцерковленные среди россиян, усиливая общегосударственнические ориентации (более свойственные признающим себя православными, чем признающим себя неверующими) до державных, склоняются к оппонирующим нынешней власти коммунистам и патриотам" (17). Интересно также отметить, что посещающие церковные службы несколько раз в году голосовали за коммунистов несколько реже (чаще за Б. Ельцина), чем определившие себя православными, но вообще не посещающие церковных служб (18). То есть умеренная религиозность (посещение церковных служб несколько раз в год и реже) способствует нетоталитарной политической ориентации или, по крайней мере, в меньшей степени ей препятствует, чем иной тип религиозного поведения (19).

17 Дубин Б. В. Православие в социальном контексте // Информационный бюллетень мониторинга. 1996. № 6. С. 18.
18 В целом определившие себя как православные (около половины всего населения, причем около 60 % из них вообще не посещают богослужений) показали примерно такую же активность на выборах, как и определившие себя как неверующие, причем четкой зависимости политических предпочтений от религиозности у основной массы не обнаружилось. Это говорит не о том, что верующие "выше политики", а о том, что верующие совершенно не представляют, как можно реализовать христианские ценности на общественном уровне.
19 Если, конечно, верить данным социологического опроса и считать это основным действующим фактором.
[73]
Таким образом, специфически религиозный фактор, насколько его удалось выделить, способствует известной "шатовщине" (20), оказавшейся удивительно живучей в российских условиях.
С социологической точки зрения лишь относительно низкий процент таким образом "воцерковленных" не дает оснований для серьезного беспокойства (21).
Но самое серьезное беспокойство должен у нас вызвать характер такого рода "духовности".
Конечно, далеко не все из подобных "фундаменталистов" голосовали за Зюганова, являющегося прямым наследником известной коммунистической организации, но здесь важна опять же типология. Тем более, что новые "шатовцы" довольно активны, уверены в своей православной идентичности, бодро цитируют тенденциозно подобранные цитаты из свв. отцов, вообще не скрывают своих убеждений в отличие от немногочисленных священников и мирян, симпатизирующих христианскому единству, а в политической сфере -- демократии, но предпочитающих помалкивать (либерал в России всегда не уверен в себе). Эти новые "шатовцы", естественно, молчавшие во время коммунистической диктатуры, не вызывавшей у них особого протеста по причине ее силовой языческой природы (Бог всегда с сильным),

20 В романе Ф. М. Достоевского "Бесы" Шатов на обращенный к нему вопрос Ставрогина - верит ли он в Бога? отвечает, что он не столько в Бога верит, сколько в православие и в русский народ.
21 Согласно тому же обследованию, число причащающихся не реже одного раза в месяц составляет около 2–3 % от всего российского населения.
[74]
часто без всякого благословения со стороны священноначалия (хотя они считают себя очень церковными людьми), которое их даже побаивается, организуют издание и продажу в церковных киосках всевозможной черносотенной, получерносотенной и конспирологической литературы, раскрывающей "мировую закулису", "новый мировой порядок", "всемирный масонский заговор" против России, мондиализм и т. п. (22)  Заодно "достается" и всем другим христианским конфессиям и иностранным миссионерам, якобы "нахлынувшим к нам". "Свои" коммунисты-атеисты, которые сейчас переквалифицировались в "политологов" и "религиоведов", у них не вызывают такого психологического отторжения именно потому, что они "свои", так сказать, "родные" (23). Главный враг церкви - Ленин, бесчисленные статуи которого продолжают покрывать бескрайние российские просторы, не вызывает у коммуно-патриотов никакого раздражения. А вот западные христианские миссионеры, приехавшие в Россию, их очень раздражают. Национальный признак оказывается важнее вероисповедного.
Подобного рода языческий "зилотизм" наблюдается и на государственно-политическом уровне. Попытки установления хороших отношений с Ираком и объединение с Белоруссией невозможно объяснить

22 Даже против Патриарха Алексия II после его встречи (13.11.91) с американскими раввинами в Нью-Йорке была издана целая книга, продававшаяся в Москве и Санкт-Петербурге.
23 Атеисты и просто безрелигиозные люди могут симпатизировать Православию из идеологических и культурологических соображений.
[75]
чисто рациональными причинами. Здесь проявляется прежде всего ориентация на архаическую патерналистскую социальную модель. Коллективистско-интегристское сознание типологически ближе большинству российских политиков, да и молчаливому большинству населения России, чем западная либеральная демократия, которая до сих пор многим россиянам кажется либо чем-то слишком абстрактным, либо вполне конкретным "зеленым светом" в российских условиях для криминальных элементов. Отсюда и мания к созданию систем всевозможных безопасностей, в том числе и "духовно-религиозной безопасности", при полной неспособности власти обеспечить элементарную физическую безопасность граждан. Здесь явно сказывается "коммунистическое наследие", которое так и не было по-настоящему осмыслено и преодолено. "Призрак коммунизма" еще не покинул окончательно Россию, и его небезызвестная персонификация еще дремлет в мавзолее-зиккурате на Красной площади в Москве.
Важно понять, что дело здесь не только в "политике". Консервативно-редукционистская ориентация касается буквально любого вопроса. Известно, что подобным образом "воцерковленные" люди более других настроены против экуменизма, современного календаря, русификации богослужения, а в политической сфере -- против демократии. Они более склонны связывать религиозный фактор с национальным и державным в духе той же до конца еще психологически неизжитой уваровской триады "православие, самодержавие, народность". Но лишь незначительная часть людей, определивших себя православными, способна открыто выразить симпатии монархии.
76]
Место монархии занимает некий смутный образ "державности", ассоциирующийся с "порядком", которого действительно в России очень не хватает.
Вообще существуют определенные взаимозависимости между типом религиозности, личной и социальной этикой, политическими предпочтениями, что убедительно показал еще М. Вебер. Но отсутствие в современном российском богословии, да и вообще в церковном сознании, психологического и социологического измерений (через которые как-то слишком легко "перескочили", считая все это неинтересной "душевностью") и соответствующей концептуальной выраженности не позволяет говорить на эти темы. Считается, что психология и тем более социология -- это все для "внешних", а верующим людям (духовным) следует все это "отсекать". Вообще как бы "не подобает" касаться этих "мирских" предметов или использовать их методологию. В результате не развивается концептуальное мышление, и застарелые болезни, будучи не названы, переходят в еще более хроническую стадию.
Большинство же священнослужителей мудро (мудро ли?) хранит нейтралитет, почти никто не решается защищать принципы "свободы совести", "прав человека", которые все еще продолжают казаться какой-то "абстракцией", не имеющей отношения к духовности.
[77]

Ясно, что для объяснения этого феномена редукционистского сознания и сопутствующего ему социо-культурного комплекса общих фраз о поврежденности первородным грехом человеческой природы недостаточно, тем более, что здесь видны некоторые закономерности.

Одна из этих причин, связанная с характером богослужения, уже упоминалась. Вопрос о богослужебной реформе возник еще в 1905 году в результате опроса епархиальных архиереев Св. Синодом в качестве подготовительного этапа к Предсоборному Присутствию, созванному властями в результате потрясений революции 1905 года. "Отзывы" архиереев, неожиданно обнаружившие все неблагополучие в церковной жизни, показали, что большинство из них было за реформы, в том числе и богослужебные, суть которых заключалась в том, чтобы сделать богослужение, его тексты более понятными верующим, чтобы внятно зазвучало Слово Божие в храмах (24) .
Епископ Самарский Константин писал: "Нет у народа истинной молитвы, народ терпеливо проста

24 Основной проблемой было восстановление соборности, жизненности церковного организма, что требовало целого комплекса мер, и прежде всего активизации мирян.
[78]
ивает целые часы за храмовым богослужением, но это не есть молитва, потому что чувство не может поддерживаться целыми часами без понимания слов" (25).
Сегодня ситуация такова, что почти никто из присутствующих за богослужением позже не может вспомнить бульшую часть содержания того, что читалось или пелось в храме. Причем это не рассматривается как существенное упущение. Это происходит не только из-за неудобопонятности церковно-славянского языка, но и вообще из-за отсутствия ориентации на звучащее слово в храме. Считается, что в храме достаточно быть, вживаться в атмосферу происходящего в нем. Считается более важным получить нечто (благодать) через какое-либо ритуальное действие, чем задумываться над смыслом звучащих слов. Вновь и вновь воспроизводится архаический тип религиозности, апеллирующей к "силам" (хотя и невидимым), что в общем-то не так уж противоречит материалистическому миропониманию. Возникает опасность сочетания церковного ритуализма с элементарным бытовым материализмом. При этом становится невозможным появление типа духовности, ярко выраженного в образе старца Зосимы у Ф. М. Достоевского. Неслучайно роман "Братья Карамазовы" не был воспринят в Оптиной пустыни.
За годы коммунистической диктатуры было не до церковных реформ, проблема была в том, чтобы выжить. Сегодня те же самые вопросы возникают

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

В 30 40 х годах xix века образовалось два основных течения в общественной мысли более религиозное
132 отзывы епархиальных архиереев по вопросу о церковной реформе церковь революции
Государственности человека человек
В общественном сознании духовной доминантой станет христианство
49 в философии человек иногда именуется в потенциально динамическом смысле