Пиши и продавай!
Пиши и продавай! |
|
|
«наступление немецкой эры, эры, когда немецкий народ сможет, наконец, выполнить свою миссию на земле», то он сформулировал программу, общую для всех немецких послевоенных националистических движений. Господин Герман Раушнинг в своей недавней книге о «Революции нигилизма» с силой подчеркивает нигилистический характер всей политики III Рейха: отсутствие подлинной программы, реального мифа, объединяющих ценностей. Он показывает ее характер в свете концепции искусства для искусства, в свете динамики «в себе», как движение, происходящее в пустоте, и цель, и необходимость которого остаются непонятными. 1 Такое изображение не является ложным, но это и не вся правда. Есть нигилисты, которые пользуются определенными лозунгами, не веря в них. С другой стороны, есть такие, которые искренне и с упоением поддаются очарованию магических формул. Пусть Гитлер презирает народ, нацию, Рейх, пусть он нацелен только на свое собственное величие, тем не менее остаются еще все те, кто в это верят и следуют за ним. Парето блестяще объяснил, почему необходимо делать различие между неверующей нигилистической элитой, надевающей на себя маску духовности, и теми людьми, которыми она управляет, для которых она фабрикует мифы, подобные мифам о равнине Эпиналь. Конечно, история, согласно Парето, — это кладбище аристократии. 1 Но она в гораздо более реальном и обыденном смысле является также кладбищем масс, которые поддаются очарованию элиты. Применительно к проблеме немецкого национализма этот урок можно рассматривать с двух точек зрения: нигилизм эксплуататоров мифов может оцениваться с позиций грубого материализма, представителями которого они сами являются, и в перспективе реальной жизни мифов, их генезиса, их функционирования и их упадка. В данном случае в счет идет только вторая точка зрения. Само собою разумеется, что несколько конкретных случаев, в частности случай со Священными Вемами или же с Рейхом, которых мы коснулись, были приведены только как примеры. Существует множество других представлений, прежде всего представление о фюрере, а также и о национал-социализме в гораздо меньшей мере — расистская теория. Поэтому здесь уместно повторить, что живой национал-социализм, вдохновляющий молодежь, опирается в гораздо меньшей мере на расизм какого-нибудь Розенберга или на грубость какого-нибудь Штрайхера, чем на воспоминания, золотые легенды великого немецкого прошлого, эсхатологические пророчества о славном будущем на подчиненном Германии земном шаре. Но имен - 1 Die Revolution der Nihilismus; Kulisse und Wirklichkeit im dritten Reich. 2 Вильфредо Парето. История — это кладбище аристократии // Трактат 404 но здесь, при анализе этих центральных для современного немецкого национализма проблем, становятся заметными нити, связующие настоящее с прошлым, которые позволяют сразу же уловить эти мифы в момент их рождения, а затем и причины их эффективности. Послевоенный национализм со всеми своими мифами, формами объединения и пополнения новыми членами родился не на девственной почве. Скорее всего, именно этот факт и дал повод французским теоретикам говорить о Вечном Германце. И тем не менее даже если это и не было первое воплощение данного национализма, между ним и пред военным национализмом лежит глубокая пропасть. Различия заметны в любой области: в социальной среде, в формах организации, в конечных целях, понятиях и образах. Немецкий национализм Рейха Вильгельма II представлял собою, в сущности, буржуазное течение. Организации имели форму буржуазных обществ, клубов, буржуазных партий с их председателем, казначеем, вступительным бюллетенем, правительственными депутатами. Ассоциации вроде военно-морского общества (Flottenverein), которые пропагандировали программы строительства, например линкора «Тирпитц»; колониального общества, центра активной деятельности богатых коммерсантов-экспортеров, навигационных компаний, националистически и конформистски настроенных мелких бюргеров, раздувшихся от национальной гордости; наконец, пангерманской Лиги канцлера Класса, организации экспансионистов и империалистов, остервенелых противников социальных реформ и решительных сторонников строгой классовой иерархии. Никаких программ, если это не программы аннексии и экспансии в духе знаменитого «Kaiserbuch» («Если бы я был императором») канцлера Класса. Никаких мифов или символов, если это не обожание Вильгельма II , его красноречия и его униформы (классическое описание этого менталитета можно найти в романе «Der Untertan» господина Генриха Манна). Никаких личных обязательств для членов организации. Полное отсутствие всякой якобы воинской дисциплины, глубокой, обязательной и исключительной связи членов организации между собой. Все отражало буржуазный дух эпохи империалистической экспансии. Послевоенный немецкий национализм является его самым полным отрицанием. Его кадры формировались не из среды бюргеров из «Bildung und Besitz», носителей эрудиции и владельцев немалого имущества, а из числа их противников. Генерал фон Шляйхер мог говорить в декабре 1932г. об «антикапиталистической ностальгии», которую, по его мнению, переживало огромное большинство немецкого народа. Так вот, она наверняка вдохновляла тех, кто возвращался с войны, что и описал господин Ремарк в своих книгах «Возвращение» и «Три товарища». 1 Об этих людях поэт Кёстнер сказал, что «их тела и души были слишком слабо вскормлены, по- 1 «Возвращение» — это перевод книги «Der Weg zuruck» (Берлин, 1931); «Три товарища» (1938) — «Drei Kameraden» (Амстердам, 1938). 405 тому что слишком рано с их помощью пожелали творить всемирную историю». Они столкнулись с людьми, получившими выгоду от войны и от послевоенного положения, они оказались лицом к лицу перед крахом всех ценностей, перед обществом, изменившимся сверху донизу. Вот откуда их омерзение и антибуржуазная ностальгия, которую вскоре они назовут «социализмом» и которую программа нацистской партии, подготовленная господином Федером, перевела как «антимаммонизм», добавив к нему антисемитизм и антилиберализм. Их идеалом является активность, хотя бы в форме чистого динамизма, в форме искусства для искусства, в форме противостоящего разуму иррационального, мифического национализма, вдохновляемого образами борьбы за рейх, за окончательный рейх. Эта форма объединения находится в вопиющем противоречии с прошлым буржуазных партий, включая и партии «правого» толка. За ними сохраняется название «партий», на смену которому приходят названия «фронт», орден, группа, «движение» (нацистская партия тоже любит именовать себя «движением», а город Мюнхен теперь именуется «Столицей Движения»). Дисциплина является военной, строгое подчинение обязательно, индивид оказывается вырванным из гражданской буржуазной жизни; он, не подчиняющийся ее нормам, связан с другими не подчиняющимися. Женщины исключаются, даже презираются, оставаясь символом будничной жизни. Это — мужской орден, «Mannerbund», если следовать терминологии господина Блюхера. Орден исключает всякую социально-экономическую иерархию и признает только иерархию военную. «Быть немцем значит быть бедным», — говорил в одной беседе один из приверженцев этого движения. Всякая связь с буржуазным национализмом довоенного времени разрывается, отбрасывается; спустя столетие интегральный национализм людей, возвращавшихся с войны, связывается с первичными объединениями, воплощавшими национальную идею в Германии начала XIX в. Именно здесь прошлое способно помочь в понимании настоящего, а может быть, и будущего. Чтобы наилучшим образом определиться с исходным пунктом, необходимо бегло проследить общую эволюцию национального чувства в Германии, начиная с его пробуждения и вплоть до формирования рейха 1871 г. Вместе с тем, чтобы устранить любое возможное недоразумение, необходимо строго разграничить два социологических понятия. Заслуга немецкой социологии состоит в том, что она придает им особое значение, а в данном случае их знание необходимо более, чем когда бы то ни было. Речь идет о разграничении двух понятий, которые и вместе, и по отдельности имеют отношение к проблеме нации и национальности. В одном случае употребляется немецкий термин «Kulturnation», а в другом — «Staatsnation». Kulturnation обозначает тот случай, когда речь идет о сообществе людей, связанных между собой единым языком, едиными историческими традициями и схожим образом жизни. Нацио- 406 нал-социалисты говорят преимущественно о «Volkstum», но термин Kulturnation является гораздо более точным, правда благодаря его противоположности — Staatsnation. Дело в том, что, если указание на национальное сообщество, обозначаемое как Kulturnation, или при использовании французского термина «национальность» целиком оставляет в стороне вопросы о том, каково правовое положение членов этой национальности, является ли оно для всех одинаковым, живут ли они в одном государстве или же рассеяны по территориям многочисленных многонациональных государств. Следовательно, если термин Kulturnation обозначает особую разновидность цивилизации, а не политическое состояние, то термин Staatsnation, напротив, применим только к национальному государству, к людям одного и того же языка, образующим между собой национальное государство. (Интересно отметить, что французские язык и обычаи с трудом укладываются в рамки этого разделения. Франция — это самое старое национальное государство в Европе, для которого осмысление национальной принадлежности, то есть характера национальной цивилизации, с трудом связывается с отсутствием своего собственного национального очага. Отсюда и двойной смысл слова «национальность» во французском языке, которое обозначает, с одной стороны, Kulturnation, национальную цивилизацию, а с другой — гражданское состояние, гражданственность, учитывающую национальную цивилизацию, которая существует только в совершенно определенном национальном государстве.) Между тем, история Германии, начиная со второй половины XVIII в., имеет только одну цель, а именно превращение немецкой Kulturnation, всех людей немецкого языка, происхождения и цивилизации, в Staatsnation, то есть единое и «великое» национальное государство. В немецком вопросе вряд ли возможно понять что-либо до тех пор, пока не понят этот факт, а именно что немецкая Kulturnation существует значительно дольше, чем немецкое национальное государство. Существование германской Священной римской империи не является опровержением этого положения, ибо даже если оставить в стороне вопрос о правовой природе этой империи, этого «чудовища sui generis», как говорил Пуфендорф в XVIII в., то одна вещь во всяком случае остается безусловной: эта империя не была национальным государством в современном смысле слова. Национальная идея стала развиваться как противоположность абсолютизму, в своих истоках это была также концепция, одновременно демократическая и либеральная, но таковой она перестала быть. Поэтому имеются некоторые основания для того, чтобы не говорить о существовании «национального чувства» в Германии до, скажем, 1740 г., то есть до вступления на престол Фридриха II и Марии-Терезы, борьба которых, должно быть, способствовала формированию сознания у различных слоев немецкого населения. В своей первой фазе национальное движение почти не выходит за внешние политические рамки, ограничиваясь борьбой за язык и ци- 407 вилизацию немцев, за права германской культуры, против гегемонии французской цивилизации, почти единственной цивилизации, которая вызывала восхищение в княжествах и дворцах Германии XVIII в. со времени заключения Вестфальского мира. Не будем забывать, что формирование немецкой Kulturnation в силу необходимости вынуждено было происходить в борьбе с французской цивилизацией, в борьбе с Буало и Вольтером, подобно тому как формирование Staatsnation национального государства будет происходить в борьбе сначала с Наполеоном, а затем — со второй империей. Таким образом, великие вехи культурного пробуждения: появление подлинно немецкого поэта Клопштока, разработка немецкой эстетики и драматургии Лессингом, создание национального театра, а позже и национальной оперы, осознание национального прошлого, национального характера искусства благодаря Гердеру и Гете, — вся эта эволюция проходила под знаком постепенного, но победоносного избавления от французской гегемонии. Но вот возникают движения с более широким политическим сознанием: малопочетное поражение принца Субиза под Росбахом праздновалось в Германии, невзирая на границы больших и малых государств, как национальная победа. Фридрих Прусский становится национальным героем как раз в тот момент, когда, по странному совпадению, он становится фаворитом французского общественного мнения, враждебного правлению Людовика XV . Вместе с тем решающий переходный момент, характеризующий переход от борьбы за цивилизацию к борьбе за немецкое национальное государство, за единую Германию, должен быть отнесен к 1807 г., как следствию сражения под Иеной и Тильзитского мира. Когда Французская революция превратилась из движения за освобождение народов в агрессивную силу, утверждающую свое господство, с этого момента немецкий национализм уже в своих первых политических проявлениях казался несущим на себе печать сильного оттенка патриотического, то есть по сути дела антифранцузского чувства. И в самом деле, для него первейшей задачей была борьба против французского господства, а европейской истории было угодно сложиться так, чтобы эта отметина полностью никогда не была стерта. Поэтому не очень удивительно, что великая традиция националистических объединений и после 1918 г. никогда не отходила от своих первоистоков. Но это необходимо показать более детальным образом. Первым объединением, следы которого можно обнаружить, была «Лига Добродетели» (Tugendbund). Эта ассоциация при весьма расплывчатой организационной форме и при мало определенной в деталях программе объединяла важнейших творцов прусского возрождения, таких как Штайн, Шарнхорст, Гнайзенау, Бойен и их друзей. Форма организации была скорее результатом взаимного внимания, личных дружеских отношений, а программа заключалась в осуществлении моральной, социальной и военной реорганизации потерпевшей поражение Пруссии и в обсуждении, какие Неудача разума является также событием |
|
|
|
|
