<<<     ΛΛΛ     >>>   

© Издательство Хосе Корти, 1974.

1945 Жорж Батай. Духовный смысл социологии // Critique. № 1. Июнь 1946 (представление книги Ж. Монро «Социальные факты это не вещи»).

Поколение, достигшее зрелости в период между двумя войнами, начало заниматься проблемой общества в условиях, которые заслуживают того, чтобы быть отмеченными. Оно получило от старшего поколения наследие в виде гуманистической культуры, в которой всякая ценность оказывалась привязанной к индивиду. В скрытом виде суждения, связанные с этой культурой, сводили общество к некоему злу, пусть необходимому, но необходимость которого сама оставалась сомнительной. При небольшой добавке последовательности и юношеского пыла... это инстинктивное отрицание выливалось в революционную волю. По меньшей мере в слабую попытку. Я не могу припомнить, чтобы в течение этих лет кто-либо защищал передо мной права общества в противовес правам индивида [...]

Вплоть до 1930 г. влияние социологического учения Дюркгейма практически не выходило за пределы университетской сферы. Оно не вызывало откликов в тех кругах, которые были охвачены интеллектуальной лихорадкой. Дюркгейм уже давно умер, когда несколько молодых писателей, вышедших из сюрреализма, — Кайуа, Лейрис, Монро — начали слушать курсы Марселя Мосса, замечательное преподавание которого оставалось чувствительно верным учению основателя школы. Трудно сейчас точно указать, что именно они в нем искали, тем более что они в этом плане очень разнились между собой. Поэтому возможно говорить только об очень общей ориентации, независимо от персональных предпочтений, которые ее передавали. В ней перемешивались распад общества, которое разлагал индивидуализм, и озабоченность, явившиеся результатом ограниченных возможностей индивидуальной сферы. В конечном итоге особое внимание привлекли к себе реальности, которые по мере приобретения ими качества быть ценностью для каждого и составляя, таким образом, основание социальной связи, принимались за сакральные реальности. Эти молодые писатели более или менее ясно чувствовали, что общество утратило тайну своей внутренней спайки и что именно в ней состояла цель, которую преследовали смутные, неловкие и бесплодные устремления, вызвавшие поэтическую лихорадку. Иногда случалось так, что они вновь обретали надежду и не считали абсурдной возможность вновь найти ее. Этот поиск мог приниматься за единственно жизнеспособное действие, казался достойным затраченных усилий, чего никак нельзя было сказать об изнеженных чудесах и шулерских выходках искусства.

Их забота была связана не столько со стремлением получить новый опыт, как бы продолжающий сюрреализм, сколько с научным поиском. По

574

отношению к прошлому, связанному с литературным возбуждением, они свидетельствовали об определенной неприязни и живейшим образом стремились устранить всякую возможность компромисса, науки, которая была бы поверхностной, используемой для целей какого-либо сомнительного предприятия. Они, конечно же, задавались вопросом, не последует ли таким путем замена бессилия искусства бесплодностью чистого познания, однако потребность в строгости и интеллектуальной честности сталкивалась в них с другим, для многих других людей более сильным требованием, вынуждающим переход от мысли к действию. Эта забота об обществе, способном творить редчайшие ценности, это движение, связанное с интересом к социологическим исследованиям, в действительности не привели к соответствующей деятельности. Сегодня мы говорим об этом, скорее, только потому, что это дает возможность понять чувство недостаточности, ностальгию, связанные с нынешним состоянием социальной жизни. И в самом деле, более чем сомнительно, чтобы в ограниченном плане чисто научного познания из этого следовали большие по значимости последствия. Вместе с тем определенная таким образом новая область интересов, несомненно, свидетельствует о предшествующих научных неудачах. Такая работа, как «Социальные факты — это не вещи», последняя по времени публикаций, связанных с этими «социологическими» тенденциями, 1 частично получила свое значение благодаря замечательному совпадению: категории, которые Монро полагает в качестве базовых для науки об обществе, соответствуют тому самому устремлению, о котором я уже говорил, отдают отчет в их необходимости.

1946 Ролан-П. Кайуа. Роже Кайуа, или инквизитор без церкви // Critique. № 8-9. Январь-февраль 1947. С. 29.

Он (Роже Кайуа) основал накануне войны вместе с Батаем и Лейрисом Коллеж Социологии. Ныне ни один из основателей этого Сакрального Коллежа не одобряет этого дерзкого предприятия. Как их понять? Подобные альянсы труднообъяснимы. Неважно. По мысли Кайуа, нет никакого сомнения в том, что этот Коллеж должен был стать наследником суровой мысли Игнасия де Лойолы. Но только при условии, что этот деспотический святой прослушал бы курс Эмиля Дюркгейма. Впрочем, речь идет о Дюркгейме иррационального толка, или, как любопытным образом говорили тогда, сюррационального толка, по потребности взывающем к содействию со стороны тайных собратств, молчаливому легиону Отца Жозефа, моральному совместному правлению со стороны нескольких лиц, если сказать напрямую. И если Кайуа не сохранил ничего от сюрреализма, то в этом плане он был не столь уверен в том, что отказался и от политических

1 Первая книга Жюля Монро «Современная поэзия и сакральное» (Галлимар, 1945) уже свидетельствовала об этой ориентации. Работы Роже Кайуа тоже свидетельствуют о некоторых связях с этой тенденцией. Однако ныне Кайуа дезавуирует свою изначальную позицию, по меньшей мере по некоторых направлениям. Социологическая активность Мишеля Лейриса осталась, за редчайшим исключением, на чисто научной почве и мало проступала в его литературных писаниях (в частности, в работе «Африка-Призрак»).

575

амбиций. Я беру это слово в его самом благородном смысле правителя светским обществом.

1947 Клод Леви-Стросс. Французская социология // Г. Гурвич. Социология XX в. Париж, 1947. С. 517.

Социологическое влияние оказалось плодотворным не только для языкознания и географии, но также и для европейской археологии и древней истории Дальнего Востока. Это влияние затронуло даже «авангард». В годы, непосредственно предшествовавшие второй мировой войне, Коллеж Социологии под руководством Роже Кайуа стал местом встреч, с одной стороны, для социологов, а с другой — для художников и поэтов сюрреалистов. Эксперимент удался.

© Университетская пресса Франции, 1947.

1948 Гаэтан Пикон. Панорама новой французской литературы. Париж: «Пункт дня», 1950; 2-е изд. 1959. С. 264.

В работе «Миф и человек» (1938) Кайуа смотрит на нынешнюю цивилизацию с волнением. Он чувствует, что мы являемся «существами, переживающими закат», что мы живем на развалинах. И он исследует «критическое», разделенное, разорванное, бессвязное общество, в котором мы живем, с ностальгией по прошлому и надеждой на создание «органического», единого общества — общества, в котором могла бы наконец вновь утвердиться человеческая общность. Вместе со своими товарищами по Коллежу Социологии (Жоржем Батаем, Мишелем Лейрисом) он разделял с самого начала устремление к установлению социального единения и человеческой общности, устремление к мистическому, сакральному. Он взывает к «новому порядку» и восхваляет «добродетель надежды», насильников, героев, сильных людей, которые и создадут будущее. Вместе с тем Скала Сизифа — это тоже способ защиты цивилизации, оказавшейся под угрозой. Текущая ситуация убеждает Кайуа в том, что далеко не все следует отбросить из того, что есть в этом обществе, о котором, впрочем, он говорит в очень суровых выражениях. Тот новый порядок, к которому он взывает, ничего общего не имеет с новым порядком диктаторов и социальных ретроградов. Речь идет только о том, чтобы вновь обрести смысл цивилизации.

О Издательство Галлимара, 1950 и 1960.

1949 Арман Кювье. Учебник социологии. 1. Париж, 1950. Гл. II , § 18 (5-е изд. 1967. С. 40).

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Олье Дени. Коллеж социологии философии 2 германии
Которую я окрестил коллежем социологии
Это интеллектуалы из романтизма
Они относятся к минувшему времени
Состояния сознания