<<<     ΛΛΛ     >>>   

А вот казнь Марии-Антуанетты ни в коей мере не стала делом государственного масштаба. Она не способствовала возрождению величия короля в величии народа. «Вдова Капет» предстала перед революционным Трибуналом, а не перед Конвентом, то есть перед судьями, а не перед представителями Народа. Ополчаются на ее частную жизнь. Ее обвиняют как женщину в не меньшей мере, чем королеву. Умудряются обесчестить ее. Толпа оскорбляет ее, когда повозка везет ее к эшафоту. Одна газета, описывая казнь, бросает замечание, что несчастная была вынуждена «долго пить чашу смерти».

Бесспорно, в этом случае сказался и своего рода садизм, когда раздались аплодисменты присутствовавших, наблюдавших, как королеву передали в руки палача. Сцена выглядит как противовес тем сказкам, в которых жена или дочь властелина влюбляется в палача. Любовь и смерть странным образом сближают представителей двух противоположных полюсов общества. Поцелуй королевы и проклятого представлялся искуплением мира мрака миром света. А падение королевской головы, позорная казнь королевы свидетельствуют о победе проклятых сил. В общем-то она вызывает больше ужаса и одобрения, чем смерть короля, более сильную дрожь, более сильные реакции. Дело в том, что встреча королевы и

1 Сен-Жюст. Полное собрание сочинений. Париж, 1908. Т. 1. С. 364—372.

2 Кайуа процитировал эту формулу в статье о Леоне Блюме, воспроизведен
ной во введении выступления Батая на тему «Власть». Клоссовски также ссы
лался на нее в своем выступлении о Саде.

3 Это головокружительное восхождение к зениту вызывает гораздо более
сильные страсти в Коллеже, чем события 14 июля и взятие Бастилии.

370

палача на подмостках истории или же в ходе бала-маскарада придает более доступное и более непосредственно волнующее значение тем мгновениям, когда противоположные силы общества меряются силами, сходятся и, подобно звездам, вступают в соединение, чтобы тут же опять разойтись и вернуться на свое место, расположившись на приличном расстоянии друг от друга.

Родившийся в Форт-де-Франс в 1909 г. Жюль Монро (иногда он подписывался Жюлъ-М[арселъ]) покидает Мартинику, чтобы продолжить учебу в лицее имени Генриха IV . Его участие в «Legitime defense», журнале студентов с Антильских островов, постоянно проживающих в Париже, единственный номер которого вышел в 1932 г., свело его с Андре Бретоном. «По случаю выхода в свет про-сюрреалистского журнала, издаваемого с участием студентов с Антильских островов, — сообщает последний, — мы вступили в длительные отношения с Жюлем Монро» («Беседы». С. 156). Затем следует его вступление в состав сотрудников журнала «Surrealisme au service de la revolution», где он связывается с Кайуа. Журнал помимо его ответов на опросы публикует за его подписью статью «От нескольких особенных признаков к цивилизованному мышлению» (1933. № 5. С. 35 — 37), из которой я привожу следующую программу: «Речь идет о том, чтобы, опираясь на результаты эпохи, которая привела к отрицанию колдовства, вновь, диалектическим способом, изобрести колдовство». Это диалектическое изобретение нового колдовства стало первым обращением к ученику колдуна.

В своих воспоминаниях Андре Тирион представляет Кайуа и Монро как диоскуров, появление которых превратило 1932 г. в один из великих годов сюрреализма («Революционеры без революции». С. 329 и далее). «Это был самый умный человек, которого я когда-либо встречал», — говорит он о Монро в другом месте [...]. В 1945 г. он опубликовал одну из самых неординарных книг века» «Современная поэзия и сакральное» («Душераздирающие перспективы». С. 265). Но движение вскоре выдыхается из-за тех труд-

372

ностей, которые испытывает Бретон, когда стремится адекватно реагировать на изменения в историческом пейзаже, трудностей, связанных с выходом на арену человека, весьма преуспевшего в диалектическом изобретении нового колдовства, а именно — Гитлера.

В июне 1935 г. на Международном конгрессе писателей в защиту культуры Монро представляет делегацию Французских Антильских островов. Арагон публикует в «Commune» (№ 23. Июль 1935. С. 250) подготовленную им «Декларацию». Она начинается с лирического восхваления межрасового кровосмешения: «Мы, внуки черных рабов, а иногда и белых авантюристов, даже физический облик которых нередко оказывается чистым вызовом расовым мифам, гордимся возможностью присоединить наш молодой голос к великим голосам свободы, к требованиям утверждения подлинной человечности, нашедшим свое выражение на этом Конгрессе». Второй параграф поет славу Советской России. Она стала «наставницей всего Земного шара в тот день, когда признала все этнические группы и национальные меньшинства, когда направила в самые глубины Азии специалистов, чтобы кодифицировать устные традиции, сам язык народов, фольклор, и включить в общение мечты и думы людей, с которыми так называемые цивилизованные народы до сих пор и не намеревались вступать в общение иначе, как только для того, чтобы эксплуатировать их».

АРХЕОЛОГИЯ КОЛЛЕЖА

Этот энтузиазм попутчика длится в период «Inquisitions», то есть журнала, руководимого Кайуа, под эгидой Арагона и Тцара, публиковавшегося под покровительством Коммунистической партии, и с таким редактором, как Монро. Рассвет, закат. Журнал появляется и исчезает в июне 1936 г., после выхода в свет только одного номера. После этого имя Монро перемещается на афиши и оглавления изданий, курируемых Батаем, которому он тем временем представил Кайуа. В марте 1937 г. в Мютъюалите его можно было видеть рядом с Батаем и Кайуа на трибуне в ходе собрания, организованного для выпуска «Ацефала» «Возрождение Ницше». Следующий номер журнала, посвященный «Дионису», в то время уже печатался. Монро публикует в нем заметку «Дионис — философ». Это был номер, в котором появилась «Декларация об основании Коллежа Социологии». Это первое проявление активности Коллежа оказалось также и последним, где фигурировала подпись Монро. И тем не менее он был его инициатором. И даже настоятельно подчеркивает свое авторство в том, что касается его названия.

373

ЖГУЧИЙ СЮЖЕТ

Монро дал свою версию фактам в приложениях к переизданию его книги «Социология коммунизма» (1963), появившейся в 1979 г. в издательстве «Либр-Алье». «Движимый стремлением понять определенные феномены, господствовавшие в первой половине века (коммунизм, фашизм), я тогда задумал, — пишет Монро, — одну программу исследований, приоритетом которой было рассмотрение жгучих сюжетов, которые во Франции утвердившаяся социология (в том смысле, в котором англичане говорят „утвердившаяся церковь") или устраняла, или едва затрагивала, внося в них предрассудки, датированные XIX веком... Такое поле исследований должно было стать (хотя и не исключительно) сферой деятельности создаваемой с этой целью особой группы, которую я окрестил «Коллежем Социологии». Я рассказал об этом Батаю, который, кажется, был очарован этой идеей. Затем Кайуа, восторженному ученику Жоржа Дюмезиля, которого в то время из нас мало кто знал. Проект, который я только что описал, таким образом, «состоялся», но только «в принципе». Для того чтобы перейти к реализации, наши понятия, наши идеи и наши действия (Батая, Кайуа и мои) слишком быстро расходились в разные стороны... Я полагал, что сначала надо было заняться если и не уточнением метода, что далеко не было сделано, то уж во всяком случае по-настоящему договориться. Я не ждал ничего хорошего от импровизации в подобных материях, и по моему настоянию у Батая на улице Ренн я получил возможность высказать и развить по этому вопросу некоторое количество предложений. Раз, говорил я, программа Коллежа Социологии будет включать рассмотрение «жгучих сюжетов», нам следует ожидать, что мы сами будем воспламеняться от этих горящих предметов. Описывать политику in the making настойчивым и достоверным образом значит уже вмешиваться в нее». Монро боялся также другой опасности, менее велеречивой, но более реальной, опасности, которую он назвал «литературной незначительностью». «После перегибов сюрреализма действия подобного рода рисковали превратиться в интеллектуальный цирк, в разновидность дадаизма в Сорбонне...» — (с. 542 — 543). Захват издательских начинаний Коллежа, de facto осуществленный N.R.F., судя по всему, лишь укрепил Монро в его опасениях.

В этом признании ничто, однако, не содержало даже намека на то, что одно фундаментальное идеологическое расхождение способно создать ситуацию необратимого расхождения между Монро и теми людьми, которых он привлек на сторону своей программы. «Современная поэзия и сакральное» (появившаяся в 1945 г., но написанная до войны) могла бы выйти из печати под безусловным патронажем Коллежа. В соответствии с принципами сакральной социологии современного мира сюрреализм представлен там так, как

374

если бы речь шла о первобытном племени. В заметке, добавленной к ее переизданию, Монро ополчается против Мориса Надо, который в своей «Истории сюрреализма» якобы игнорирует «одну из главных характерных черт сюрреализма, состоящую в том, что это было одно из тех „ движений ", о которых нам рассказывает история религий» (с. 205). По всей вероятности, основной причиной, приведшей Монро к разрыву, были проблемы, связанные с личной обидчивостью. По меньшей мере именно так позволяет думать письмо, адресованное Батаем Кайуа, датированное 8 декабря 1937г. («Le Bouler», с. 72).

ВОПРОСЫ

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

В упрек демократии
Это движение целого образуется двумя противоположно направленными силами одна центробежная
Удаляется общность движений роли
Ритуал выражает это как нельзя наиболее ясным образом
Нет ничего более важного для человека