<<<     ΛΛΛ     >>>   

книгу, используя два-три выступления, так или иначе касающиеся сентябрьских событий, он должен поговорить об этом с Галлимаром. Выступление о последнем дне перед постом в принципе должно войти в ту же самую серию (поскольку вырождение этого праздника соответствует гомогенизации времени, а война оказывается на труднодостижимом для представления уровне, поскольку время становится гомогенным)».

Батай на самом деле еще раз возвращается к этому замыслу 6 января 1939 г. в письме, где сообщает Полану о работе, в которой устанавливается, что «мистика демократического мира способна лишь развивать основополагающие элементы карнавала» («Correspondance». P. 157).

Между этими двумя письмами существует ощутимый разрыв. Кайуа Батай заявляет, что по случаю приближающегося праздника последнего дня перед постом он обратит внимание на вырождение карнавала, вырождение, вина за которое лежит на демократической гомогенизации календаря. Кайуа мог только одобрить такое понимание, так как он вскоре закончит свою книгу «Человек и сакральное» той же самой идеей: «Праздники теряют свою значимость... Общество, ставшее более сложным, не выносит такого решения вопроса о постоянстве своего функционирования. Частный труд можно прервать, а публичные службы при этом не будут испытывать никаких задержек» («Человек и сакральное». С. 169).

В письме Полану акцент смещается. Демократия покидает место обвиняемого, чтобы занять место жертвы. Батай мечтает о плане ее спасения, в котором главным средством было бы возрождение карнавала. Под влиянием вызова со стороны Бенда он продолжает искать для демократии мистическое основание. Свободе дискуссий и в самом деле недостает дионисийства. Она остается абстрактной, интеллектуальной. Не касается «интегрального» человека. Ей необходимо придать телесность: именно это и создает карнавальная какофония, то есть низшая версия свободы дискуссий. После революции, после тайных обществ карнавал, таким образом, оказывается последней по времени в ряду фигур, на которые Батай делает ставку с целью разжать тиски тоталитаризма.

ДЕМОКРАТИЯ И КАРНАВАЛ

В ноябре 1937 г. на заседании, открывающем работу Коллежа, Батай сопроводил свое неприятие традиционных сообществ не менее суровым осуждением «принципов индивидуализма, которые ведут к демократической атомарности». По разве милитаризация — это единственная альтернатива такой атомарности? Эту дилемму Батай отклоняет, когда еще до создания Коллежа, в

349

«Контратаке», он отказывается присоединиться к «крестовому походу демократии», который является всего лишь предлогом, чтобы развязать гонку вооружений и участвовать во всеобщей мобилизации» (О.С. I . Р. 392). Карнавал позволяет справиться с этой дилеммой: как феномен коллективного возбуждения и непосредственного общения, он противостоит атомарности, и хотя это происходит в формах оргии, эти формы, однако, ничего общего не имеют с военной муштрой. Если сакральное, согласно выражению Гете, объединяет людей, карнавал делает это под знаком Диониса, а не Марса. В противовес иерархической сакральности армии и церкви он может основать эгалитарную мистику.

В одной статье, опубликованной в «Ацефале», Кайуа подчеркнул демократический и универсальный (антиаристократический и антинационалистический) характер дионисийских культов; их распространение в античной Греции отражает, говорит он, «победу народных слоев над традиционными аристократиями». «В противоположность замкнутым местным культам городов-государств, дионисийские мистерии были открытыми и всеобщими» (Дионисийские добродетели // Acephale. Июль 1937 г. С. 25). В марте 1938 г. он повторяет эти наблюдения в заметках о секретных обществах.

Батай, со своей стороны, всегда испытывал слабость к карнавальным шествиям. Знаменательно, что один из текстов, которые он пишет по этому поводу уже в эпоху Коллежа, — «Calaverace», был как будто посвящен Жаку Преверу. Превер, тогда еще не опубликовавший ни одного сборника, будет для Батая уже после войны, в момент выхода «Paroles», воплощать поэзию «равенства человека с самим собой»; «неистовые» перечисления «Описей» и «Кортежа» вновь погружают Батая в праздничный эгалитаризм, в «тривиальность» и суверенное ребячество, которые привлекали его еще в «Сборнике средневековых праздничных пьес» («От эпохи Петра к Жаку Преверу». 1946. О.С. XI . С. 106). Картина празднований мексиканского Дня всех святых, «Calaverace», славящегося своими пиршествами, обязательными для любого уровня иерархии, для любого вельможи, размывает всякое различие в агрессивно-радостном утверждении равенства пред лицом смерти. «Великих личностей» больше не существует. Остается только один лозунг: «Не умирай так, как умер Людовик XIV !» («Calaverace». О.С. П. Р. 408).

СВЯТОЙ ЯНВАРЬ

Карнавал — это праздник календарного обновления. Под знаком Януса противоположности соприкасаются, встречаются окончившийся год и год начинающийся, умершие и живые, Дед Мороз и Король-Ребенок, цивилизация и дикость, запретное и дозволенное.

350

Год только начинается, и никто не знает, сумеет ли он подняться выше этой начальной низшей точки. Опасность зимнего солнцестояния буквально выражает собой сумерки богов. Людовик XVI был гильотинирован 21 января. Батай же охотно превратил эту дату, запоздалое эхо солнцестояния, в праздник святого Ацефала, карнавал, отмечающий затмение верховной власти. Кайуа отмечает в ряду множества ритуалов, которые Батай мечтал утвердить во времена деятельности Коллежа, празднование казни Людовика XVI , «в годовщину этого события и на предполагаемом месте эшафота» («Приближения к воображаемому». С. 59). Листовка с головой тельца, выкрашенной в кроваво-красный цвет, отпечатанная для «Контратаки» 21 января 1936 г., задает этому тон (О.С. I . Р. 394). Речь как будто идет о маскараде, но также и о книге, в которой, как он сообщает Полану, он ставит себе задачу сделать карнавальную мистику гарантией демократии. Но это является всего лишь новой версией книги, для которой в предыдущем году, когда он предлагал ее Кайуа, он планировал в ряду множества возможных названий и такой заголовок, как «Казненный король» («Le Bouler». P. 84).

Но достаточна ли эта ассоциация со смертью короля, чтобы гарантировать демократизм карнавала?

Батай не игнорирует трудности, связанные с этим своим утверждением. Гатино (работы которого он использует 14 января) возлагает ответственность за современное охлаждение к празднованию карнавала на демократию. Дюмезиль, со своей стороны, тоже цитирующий Гатино в «Проблеме Кентавров», показывает, что в индоевропейском ареале эти зимние праздники обеспечивают возобновление или по меньшей мере память о королевском правлении, отмечают, скорее, возведение короля на престол, чем принесение его в жертву. В этой связи он говорит о «королях-властелинах Нового года» (с. 16, 220 — 221, 242). Батай знает эти работы. Они подрывают его утверждение или, скорее, его желание обосновать утверждение о демократической миссии карнавальных эксцессов.

ПРАЗДНИК КОРОЛЕЙ, ИЛИ ДЕМОКРАТИЯ ПО ПОЛАНУ

Несомненно, настало время в связи с этими вопросами вызвать на ковер и исполнителя главной роли, присутствие которого в Коллеже все более и более дает о себе знать, а именно, адресата второго письма Батая, Жана Полана. 8 марта 1939 г., то есть чуть позже выступления Батая о празднике последнего дня перед постом, Полан направляет Этъемблю несколько мечтательных размышлений, сплетающих воедино карнавал (в данном случае римские Сатурналии) и смерть короля. Этьембль уже в течение двух лет вел преподавательскую работу в Соединенных Штатах. По случаю рождественских каникул он посещает Мексику, где восхож-

351

дение на пирамиду Техотихукана вдохновляет его на несколько страничек, касающихся жертвоприношений ацтеков. Страничек, которые благодаря их прославлению приносимого в жертву, могли бы подтолкнуть Батая к тому, чтобы подумать об «Исчезнувшей Америке» (1928, см. О.С. I . Р. 152 и далее).

Полан отвечает на присланный ему текст Этьембля (он публикует «Мексику» в N.R.F. за март 1939 г.): «Все мои политические предпочтения достались бы королю, который избирался бы по жребию 1 января и подвергался смертной казни 31 декабря. Если когда-либо подобное решение будет принято (а оно, собственно, просто возобновляет некоторые обычаи римских солдат во время «Сатурналий»,), надо будет вспомнить (а почему бы и не осуществить?) о ваших размышлениях касательно пользы лестничных пирамид». Цитата из Г. К. Честертона призвана подкрепить это соображение: «Наследственный деспотизм является в своей сущности демократическим. Он, хотя и не говорит о том, что все люди могут править, зато провозглашает нечто более демократичное, что править может кто угодно». И Полан заключает: «Во всяком случае любой избранный (и избранный, конечно же, за свои качества и т. п.) лучше, чем диктатор» (Жеанин Кон-Этьембль. «226 неизданных писем Жана Полана». С. 183).

Что бы ни думали о парадоксах Полана, они предстают под видом самых похвальных демократических намерений: Полан ищет формулу того, что можно было бы назвать в терминах Лейбница наилучшей из демократий. И он находит ее основы в карнавальных действиях, связанных со смертью короля. Точно так оке в одной из статей тех дней, озаглавленной «Демократия апеллирует к первому встречному» и появившейся в N.R.F. в том же месяце, в марте 1939 г., кризис, который переживает демократия, связывается с вырождением праздников, этих церемоний эгалитарной религиозности, из плодородной почвы которых демократия подобно Антею должна постоянно черпать свои силы.

Демократия, согласно Полану, начинается, следовательно, вместе с мистикой равенства, которая является только другим названием мистики карнавала. Поскольку демократический строй признает в человеке главным лишь то, что один индивид ничем не отличается от другого и каждый человек воспринимается лишь как первый встречный, вопрос состоит только в способе назначения этого «кого угодно», этого первого встречного. А поскольку титул не может быть получен в соответствии с качествами, избирательная система официально исключается. Вот здесь-то и вступает в дело карнавал. Как политическая версия игры в кости, он превращает amor fati в любовь к alea. Верховная власть, которая не заслуживается и не завоевывается — это всего лишь другое название жизненной удачи.

Как и Батай, Полан связывает кризис демократии с падением значения праздников. Он вместе с тем выделяет один из них —

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

К фактам Языка почему лейрис испытывал неудобство по поводу сакрального в повседневной жизни несомненно
Поговорка представляет собою неразложимую целостность
Олье Дени. Коллеж социологии философии 7 наполеон
Общество это сложное существо теперь
На нижеследующих страницах читатель найдет те из этих ответов