<<<     ΛΛΛ     >>>   

Обратные перемещения, предполагаемые этими парадоксами, препятствуют разделению демократии и монархии. Наилучшая из демократий почти тут оке оказывается своей противоположностью. Дело в том, что в ряду подспудных мыслей Полана присутствует и замысел приукрасить одеяние цареубийства, привилегию королей. Лишенная этого завершения, то есть своего подлинного увенчания, верховная власть оказывается низведенной до уровня политического карьеризма. Монархистам вместо того, чтобы вменять республиканцам в вину преступление цареубийства, стоило бы потребовать его введения. Короля никогда не убивали не потому, что ненавидели его, а только потому, что он был королем, и потому, что когда речь идет о короле, его можно убить только из любви.

Полан как будто бы слышал, что подобные взгляды способствуют восстановлению национального согласия, так как карнавал, превращенный в национальный праздник, мог бы предоставить и роялистам и цареубийцам (и Моррасу, и Блюму) пространство для братания. Он сказал об этом Жану Гренъе (все в том же марте 1939 г.): «В наши дни охотно допускают, что убивают из любви. А разве нельзя было и роялистам и революционерам хотя бы один раз договориться по поводу дела Людовика XVI ?» («Избранные письма». II . С. 90).

ОТ КАРНАВАЛА К ПАЛАЧУ

После выступления о последнем дне перед постом между Батаем и Кайуа возникли разногласия. Они, как об этом пишет Полан Эдит Буассон, выражались в том, что «последний день перед постом мог бы стать предохранительным клапаном, создаваемым не столько для того, чтобы ускорить Революцию, как этого хочет Б., сколько для того, чтобы бесконечно задерживать ее» (с. 87).

С этими разногласиями можно связать и «Социологию палача» Кайуа, текст которой читатель найдет вместо недостающей лекции Батая. В ответ на предложение Батая праздновать демократические добродетели последнего дня перед постом и революционное значение цареубийства Кайуа старается разъединить карнавал и революцию. Казнь короля, уточняет он, приобре-

353

тает противоположный смысл в зависимости от того, идет ли речь о первобытных обществах или же об обществах исторических. Существует множество «обществ, в которых периодическая казнь короля составляет часть обычной игры институтов и включается в их нормальное функционирование под знаком омоложения или искупления. Но такого рода обычаи, — уточняет он, — не имеют никакого отношения к казни верховного властелина в том виде, в каком она происходит в момент кризиса режима или династии». Цареубийство является карнавальным, во-первых, и революционным — во-вторых, но вопреки тому, чего хотел бы Батай, оно никогда не бывает и тем и другим одновременно. Кайуа стремится опровергнуть положения Батая столь систематическим образом, что доходит до использования для обозначения палача выражения о «первом встречном».

ПРОБЛЕМЫ ДАТИРОВКИ

«Социология палача» не была предварительно объявлена ни в одном календарном плане работы Коллежа. И тем не менее не только Кайуа настаивал на том, чтобы выступить с докладом на эту тему. У него было несколько свидетелей. Например, Жоржетта Камий. «Не успели опомниться, как оказались в Коллеже Социологии, созданном Жоржем Батаем, Мишелем Лейрисом и Роже Кайуа, в том самом заднем зале, что находится в книжном магазине на улице Гей-Люссака. В тот вечер Роже Кайуа должен был выступить с докладом о „Палаче". И мы все вынуждены были провести вечер вместе с ним.

Прямо передо мной сидела очень элегантная женщина, с великолепными драгоценностями. Это была Виктория Окампо.

Выступление о „Палаче" было внеплановым. На выходе Жорж Батай, я сама и многие другие ждали Роже Кайуа. Мы видели, как он последовал за дамой и сел в лимузин. Похищение прямо на наших глазах!» («Воспоминания молодости». Хронос. С. 203—204). Жоржетта Камий не сообщает даты. Нельзя совершенно исключить и возможность того, что память обманывает ее. Дело в том, что 21 февраля Виктория Окампо не была в Коллеже. 4-го она извинялась за это в письме, отправленном по пневматической почте.

«Дорогой! Во вторник я очень хотела пойти в Коллеж Социологии, но после возвращения из Германии, куда я ездила навестить одного друга, у которого больше нет паспорта для выезда, я чуть было не погибла в 50 километрах от Саарбрюкена (авария автомобиля). К счастью, я отделалась неделей в постели и соответствующим испугом.

Не могли бы вы навестить меня завтра, в субботу в 16 часов? Или вас больше устроит прийти в воскресенье?

Если можно, позвоните.

354

Я хочу шепнуть вам на ухо кое-что о палачах Германии, что позабавит вас» (процитировано в публикации «Виктория Окампо» Лауры Айерза де Кастилъо и Одилии Фельжин, 1991).

Возможно, эти забавные конфиденциальные сообщения непроизвольно отсылают к каким-нибудь исключительно фольклорным источникам догитлеровской Германии, на которые и опирается «Социология палача». Отзывчивая и деятельная Виктория Окампо организует перевод выступления Кайуа, который появляется в «Sur» в мае месяце под заголовком «Sociologia del Verdugo» (с подстрочным «Введением» Кайуа, озаглавленным как «Коллеж Социологии»). За этим последовала вскоре книга «Миф и человек», перевод которой был сделан Рикардо Баэзо (печатание завершено 10 июля 1939 г.). Виктория подготавливает читателей своего журнала к появлению лектора, которого она вскоре перестала называть дорогим.

Смерть палача 2 февраля 1939 г.: смерть Анатоля Дебле в возрасте 76 лет.

Если судить по публикациям в газетах, посвященным смерти Анатоля Дебле, «заплечных дел мастера» Республики, то можно было бы подумать, что общество открыло для себя существование своего палача только благодаря его смерти. Во всяком случае естественная смерть весьма редко вызывала столько комментариев относительно жизни индивида с темной биографией, который стремился сделать так, чтобы остальные о нем позабыли, а эти остальные, по всей видимости, тоже стремились, со своей стороны, позабыть о нем. Этот человек отрубил головы четырем сотням себе подобных. Но каждый раз любопытство к себе привлекал казненный, а не палач. Там, где он действовал, господствовал не просто заговор молчания. Все происходило так, как если бы таинственный и всесильный запрет не допускал упоминания о проклятом, как если бы скрытое, но эффективно действующее препятствие не позволяло даже и думать о нем.

Он умер, и в ежедневных изданиях под крупными заголовками, на первых страницах, напечатанные заглавными буквами поя-

355

вились сообщения о его смерти. Не пожалели ни лирики, ни фотографий. Неужели в мире уже не происходит ничего интересного, чтобы уделять столько внимания рубрике «Разное»? А между тем, на карту поставлена судьба Европы, которая как раз и решается. Не важно! Длиннющие статьи рассказывают о карьере умершего и о его предшественниках. Определяется его место в государстве. Обсуждаются его профессиональные качества, его манера действия, его «сноровка». Не обходят молчанием никакие детали из его частной жизни, из черт его характера, его привычек. Нет такой детали, которую считали бы недостойной внимания читателя. Удивляет избыток рекламы, увязываемой со случаем, о котором, казалось бы, нормальным образом следовало сообщить в скромной заметке из нескольких строк. Но если отнять эту крайность нездорового любопытства публики, требующей от журналистов своей повседневной порции, то это было бы несколько упрощенным решением. Во всяком случае оно не располагало бы к размышлениям о нездоровой природе этого любопытства, не побуждало бы к поиску его причин, его роли, его цели, а также понимания тех мутных инстинктов, которые оно удовлетворяет. Но в одном особом случае можно сделать и больше: опубликованные сведения о покойном палаче и в самом деле не представляют собой нечто пустяковое. Правда, большинство из них делают гораздо больше чести воображению журналистов, чем надежности их источников информации. 1 Этот факт тем более заслуживает внимания, что большинство публикаций, несмотря на очевидные противоречия, сразу же бросающиеся в глаза при их сравнении, создают схожий образ палача. Этот образ, по воле того или иного автора, складывается из различных элементов. Однако их взаимная конфигурация каждый раз в конечном счете дает одинаковое выражение лица. Как если бы все формы воображения испытывали неодолимую тягу к одной и той же схеме, были бы одинаково заворожены одной и той же фигурой, стремились бы воспроизвести ее с помощью более или менее произвольно избранных средств и в более или менее абстрактных чертах. Речь идет только о воспроизведении этой столь убедительной идеальной модели. Заранее присутствует убеждение, что соответствующая задача не будет лишена интереса, ибо при ее решении сразу же наталкиваешься на странную трудность: авторы публикаций проявляют гораздо меньше согласия в том, что касается фактов, чем в том, что касается их легендарного обрамления. Их рассказы взаимно разрушают друг друга, когда речь идет о поддающемся наблюдению материальном, историческом событии, то есть о смерти старого человека, случившейся рано утром, в помещении станции метрополитена. И наоборот, они подкрепляют друг друга во всем том, что они до-

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Во всяком случае лишь совсем недавно образ распятия находился в германии 1
Коллеж социологии
Коллеж социологиив вторник суббота
Соответствующие сведения далеки от
Прочтя перед аудиторией коллежа главу война