<<<     ΛΛΛ     >>>   

Такова и в самом деле его социологическая реальность, та самая, что объясняет его специфические привилегии и его парадоксальное положение по отношению к закону, та самая, что, с другой стороны, оправдывает атмосферу чудодейственности, которой людям нравится окружать его, и противоречивый характер его жизни. Он нажимает на кнопку, убивающую человека, «от имени французского народа» («L'intransigeant»). Только он обладает прерогативой делать это. Его называют Парижским господином. Этот дворянский титул, торжественность которого сопровождается особыми комментариями («La liberte»), по всей видимости, в достаточной мере поразил журналистов, чтобы у них появилось желание найти ему объяснения. Эти последние, как и следовало ожидать, основываются на грубом рационализме и наивной эфемерности, которые обычно и вдохновляют первые устремления свести все к мифу. В данном случае без особой настойчивости говорят о человеке, которого называют «Парижским господином» в провинции («Excelcior»). Намек ясен. В таком случае автору нет необходимости прибегать к пояснениям просто в гостиницах, в которых палач останавливался, как с полной серьезностью уверяет автор, он рекомендовал персоналу не раскрывать его подлинное имя. Поэтому-то всем любопытствующим, которые спрашивали о его имени, отвечали: «Это Господин из Парижа» («Le jour»). Между тем, строго говоря, такое объяснение решительно невозможно принять, так как употребление определенного артикля предполагает, что личность, о которой идет речь, уже известна. Кроме того, такая гипотеза не объясняет, каким образом это выражение закрепилось и стало всеобщим и, особенно, как оно смогло полностью измениться по смыслу из-за выпадения артикля. Каждый человек без особого напряжения чувствует разницу между «Парижским господином» и «Господином из Парижа». В действительности речь идет об официальном обращении, употребляемом параллельно с обращением к палачам провинциальным, Господину из Бретани, Алжирскому Господину и т. д., где Господин имеет смысл Монсеньора, что в точности соответствует некогда бывшему в употреблении протокольному титулу для именования высокопоставленных сановников церкви, в частности, епископов. Так, Боссюэ нередко называли «Господином из Mo», Фенелона — «Господином из Камбре», Талейрана — «Отенским Господином». Попытки иного истолкования интересны лишь своей абсурдностью. Они выдают неловкость излишне рационалистической мысли перед фактами, природа которых от нее ускользает.

Вместе с тем сходство палача и главы государства, их положение на противоположных полюсах, вытекающее из институтов, проявляется во всем, вплоть до одежды. Так, фрак в самом деле

361

считается как бы подлинной униформой, почти костюмом для официальных церемоний, который принадлежит не столько человеку, сколько должности, и передается вместе с нею. В одном из рассказов о жизни господина Дебле, для того чтобы символически показать, что он смирился со своей участью, сообщается, что он принес к себе домой черный фрак помощников («Ce Soir»). Этот последний вместе с форменным головным убором, в котором якобы проступала «утонченность благородного человека» («L'ordre»), превращает палача в глазах наблюдателя в своего рода зловещего двойника главы государства, традиционно одевающегося в такие же одежды. Подобным же образом при монархии внешний вид палача был таким же, как и у дворянского гранда: он был обязан «завивать и пудрить волосы, носить нашивки, белые чулки и черные туфли-лодочки». Известно, с другой стороны, что в некоторых германских княжествах палач получал звания и привилегии дворянства после того, как отрубал определенное количество голов. Более необычным в Вюртемберге было то, что он мог требовать, чтобы его именовали «доктором». Во Франции он пользовался особыми правами: получал свиную голову от Сен-Жерменского аббата, когда осуществлял казнь на его территории, а в день Святой Венсанты вышагивал во главе аббатской процессии. В Париже муниципалитет выделял ему пять локтей сукна на одежду. Он взимал арендную плату за товары, выставленные на центральном рынке. Он сам лично отправлялся осуществлять сбор. Только за ним признавалось право на «изъятие», которое заключалось в праве на приобретение такого количества зерна, продающегося на рынке, которое можно унести в своих руках. Наконец, странный обычай, скорее характерная обязанность, чем привилегия, делал из него заместителя короля в совершенно определенных обстоятельствах: он был обязан приглашать за свой стол рыцарей Сен-Луи, впавших в немилость. Рассказывают, что в таких случаях Сансон с гордостью использовал великолепное столовое серебро.

Палач и властелин

Скрытная утонченность персонажа, самого почетного в государстве, и персонажа, самого дискредитированного, обнаруживается во всем, вплоть до фантазий, в которых они оба трактуются одним и тем же образом. Мы уже видели, с какой настойчивостью сопоставляются ужас и кровь гильотины со спокойной жизнью и миролюбивым характером палача. Систематически, по любому поводу, будь то коронация или приезд верховного властелина, народу нравится противопоставлять королевской роскоши, величавой пышности, окружающей монархов, простоту и скромность их вкусов, «их повседневных привычек». И в том и в другом случае пер-

сонаж помещается в ужасающую или же привлекательную обстановку, но в то же время его стремятся поставить в положение, противоречащее этой атмосфере, чтобы низвести до уровня среднего человека. Можно было бы подумать, что этот последний испытывает двойной ужас, если ему приходится видеть исключительные существа слишком близко и в то же время слишком далеко стоящими по отношению к нему. Он стремится сблизиться с ними и отдалиться от них посредством движения, оказывающегося в равной мере алчущим и отвергающим. В этом, скорее всего, нетрудно узнать психологический комплекс, который определяет отношение человека к сакральному, как его описывал Святой Августин, признаваясь, что сгорает от жара, когда думает от своем сходстве с божественным, и содрогается от ужаса, когда представляет себе, насколько чуждым божественному он остается. 1 Верховный властелин и общественный экзекутор оказываются одинаково близко стоящими к однородной массе своих сограждан и в то же время видят себя насильственно отдаленными от нее. Двойственность, которую являет каждый из них, проявляется и в сравнении их между собой. Один объединяет в своей персоне все знаки почестей и уважения, другой — все знаки неприязни и отвращения. Они как в сознании людей, так и в структурах государства, занимают соответствующее и соответственно воспринимаемое положение, уникальное для места каждого из них, и напоминают друг о друге как раз своей несовместимостью. 2 Таким образом, верховный властелин и палач, один — открыто и величественно, другой — скрытно и стыдливо выполняют главные, но симметрично противоположные функции. Один командует армией, из которой второй исключается. Они оба являются неприкосновенными, но первый был бы осквернен прикосновением или даже взглядом, обращенным на него, тогда как соприкосно-

1 Исповеди. XI . 9. 1.

2 Быть может, она оказалась рискованной, но отсутствие какого-либо иного
объяснения дает извинение за публикацию данного. Рассказывают, что палач
нашел утешение за свои несчастные любовные переживания с дочерью плотни
ка Эртеля в том, что посвятил себя «маленькой королеве» («L'intransigeant») —
выражение, которое, кажется, используется для обозначения велогонок. Можно
задаться вопросом, не было ли использование этой метафоры вызвано более или
менее осознанным чувством аналогичности положения в любом обществе главы
государства и палача. Один журналист спрашивает, кто тот французский функ
ционер, единственный в своем роде, фамилия которого содержит такие буквы:
Л, Е, Б, две неизвестные и Р, — и утверждает, что человек с улицы отвечает, что
речь идет о господине Леброне, а не о господине Дебле. Конечно, от такого рода
шуточек не следует ожидать больше того, что они вообще способны дать, но
приведенная в тексте показывает, что высшая судебная инстанция и палач Рес
публики тяготеют к тому, чтобы составить неразрывную чету в сознании людей.
(См. сообщение в три строки, которое дает Жан Герен в N.R.F.: «Париж, 4 мая.
„Paris Soir" дает объявление, что в ходе празднований, организованных в честь
150 годовщины Революции „господин Альбер Лебрэн займет то же место, что
занимал Людовик XVI "».)

363

вение со вторым осквернило бы того, кто сделал это. Поэтому в первобытных обществах они подчинены многочисленным запретам, которые выделяют их из общинной жизни. 1 Еще не так давно палачу запрещалось появляться в общественных местах. Трудно выйти замуж за короля, но не менее трудно жениться и палачу. Первый не сочетается браком с кем угодно, а со вторым никто не хочет сочетаться браком. Уже рождение отделяет их от других, каждого в его величии или же ничтожестве. Однако, представляя каждый со своей стороны два полюса общества, они тяготеют друг к другу и соединяются по ту сторону обыденного мира. Хотя здесь нет необходимости проводить исследование фигуры палача в мифологии и фольклоре, тем не менее необходимо подчеркнуть многократность, с которой в сказках любовь сводит королеву с палачом (или его сыном), а палача с дочерью короля. Такова, в частности, тема одной из легенд Нижней Австрии, на основе которой Карл Цукмайер создал знаменитую пьесу «Der Schelm von Bergen».

В других рассказах царевна во время бала-маскарада танцует с прекрасным кавалером, лицо которого закрыто маской красного волка. Она в него безумно влюбляется, а он оказывается не кем иным, как палачом. В сказках третьего типа сын палача завоевывает принцессу, потому что оказывается единственным, кто способен справиться с магией, погружающей ее в колдовское безразличие, лишающей сна или, наоборот, мешающей ей проснуться. 2 Подобно тому, как король иногда берет на себя обязанности священника и во всяком случае оказывается стоящим в таком же положении, как священник или даже сам Бог, случается, что и палач предстает как сакральный персонаж, который представляет общество в разнообразных религиозных актах. Ему, например, доверяют освящение первых сборов урожая. 3 Вместе с тем, как правило, он принадлежит к незакономерной, зловещей, зловредной стороне сверхъестественного. Это своего рода колдун, священник наоборот. Он может причащаться, но просфору он должен брать руками в перчатках, что запрещается всем другим правоверным. Когда родители противятся заключению брака между двумя молодыми людьми или когда по каким-то причинам церковь не соглашается благословить их союз, чета отправляется на поиски палача, который сочетает их браком, соединив их руки, но не на святом писании, а над шпагой. Кроме того, из-за того, что палач одет во все красное, он становится похожим на дьявола. Его оружие несет на себе печать заразительности

1 Что касается короля, то это хорошо известная вещь, а вот в том, что касает
ся палача, смотри, например: Фрэзер. Табу и опасности для души / Фр. пер. 1927.
С. 150—151.

2 Эти сведения были переданы мне господином Гансом Майером, которого
я горячо благодарю за это. (Ганс Майер выступит с лекцией в Коллеже 18 апреля
на тему «Ритуалы политических ассоциаций в романтической Германии».)

3 Фрэзер. Козел отпущения / Фр. пер. Париж, 1925. С. 158, 407, 440. (Отно
сительно этого томика «Золотой ветви» см. ниже доклад Кайуа «Праздник».)

364

священного: тот, кто прикоснется к нему, становится обреченным и рано или поздно окажется в его власти. В одной из сказок Клемана Брентано одна девушка по недосмотру кладет руку на топор палача. Что бы она после этого ни предпринимала, она остается обреченной на эшафот, и действительно, ее голову отрубает тот самый топор, которого она так неосторожно коснулась.

Как сверхъестественному персонажу, палачу приписывают способность вызывать метеорологические явления. В Сен-Мало, когда идет снег, говорят, что палач «щиплет перья у своих гусей». В одном бранном заклинании против тумана, чтобы заставить его исчезнуть, ему угрожают тем, что придет палач и «затравит его своими сучкой и кобелем». Он играет роль легендарного существа, которое, там где оно проходит, оставляет след в природе и пейзаже. В Нормандской Роще одна речушка называется «ручьем грязных рук». Когда-то ее воды были чистыми. Но с тех пор, как палач вымыл в ней свои окровавленные руки после того, как отрубил голову одному местному жителю, эти воды оказались оскверненными. В силу закона, который приписывает всему внушающему ужас целительную силу, источник в Сен-Сир-ан-Тальмондуа называется «Водоемом Красной Руки», потому что, согласно поверью, в нем утонул палач, и поэтому он имеет репутацию обладающего благодетельными лечебными свойствами. Знахари, заговаривающие от бородавок и разного рода опухолей, приходят туда, чтобы произнести свои заклинания, как если бы «палач, который заставлял падать головы, передал воде особую способность тоже вызывать падение всего, что на теле оказывается излишним». 1

Обычно палач слывет колдуном. Фактически благодаря его функциям ему нетрудно легко завладеть множеством ингредиентов, извлеченных из трупов осужденных, при помощи которых магия любит изготовливать свое колдовское зелье. У него покупают жиры повешенных, которые якобы излечивают ревматизм, и останки человеческого черепа, которые используются против эпилепсии. Но в первую очередь он ведет торговлю мандрагорой, то есть травой, которая растет у подножия виселицы и обладание которой якобы приносит женщин, богатства, власть. Он на долгое время сохраняет право на распродажу вещей казненных, которые суеверие издавна рассматривает как талисманы. Народ Парижа со всей алчностью оспаривал вещички маркиза де Бренвийера. И в этом также заметна связь, которая объединяет с верховной властью темные, но мощные силы, пронизывающие преступление и палача. Во дворце императора Мономотапа, некогда могущественного юго-восточного африканского государства, существовал зал, в котором сжигали тела осужденных. Их пепел шел на изготовление эликсира, предна-

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Я хотел бы дать точную интерпретацию себе подобные организмы воспринимаются в большинстве случаев
Олье Дени. Коллеж социологии философии 5 доктрина
Человек действия искусство
Олье Дени. Коллеж социологии философии 11 запрещено
Классической трагедии