<<<     ΛΛΛ     >>>   

В языках, имеющих формы двойственного числа, мы находим две разновидности этого понятия. Одна разновидность представлена гренландским языком, в котором слово nuna „земля“ имеет форму двойственного числа nunak и форму множественного числа nunat; здесь «форма двойственного числа употребляется главным образом в тех случаях, когда говорящий хочет особенно подчеркнуть, что речь идет о двух предметах; если же, с другой стороны, двойственность является самоочевидной, как, например, у частей тела, которые существуют парами, то почти всегда употребляется форма множественного числа. Таким образом, принято говорить issai „его глаза“, siutai „его уши“, talк „его руки“ и т.п., а не issik, siutik, tatdlik „его два глаза“, и т. п. Форма множественного числа часто употребляется даже с числительным mardluk „два“, которое само по себе является формой двойственного числа, например inuit mardluk „два человека“» ( Kleinschmid t, Grammatik der grцnlдndischen Sprache, 13).

Другая разновидность представлена индоевропейскими языками. Форма двойственного числа употребляется здесь для предметов, встречающихся парами. Двойственное число существовало во многих древних языках этой семьи; с течением времени формы двойственного числа постепенно исчезали, и теперь они сохранились только в отдельных диалектах (литовском, лужицком, словенском, а также у личных местоимений в некоторых баварских диалектах). В процессе постепенного исчезновения форм двойственного числа из индоевропейских языков наблюдается много интересных явлений, которые мы не можем рассмотреть здесь детально. Существование двойственного числа рассматривается обычно (Леви-Брюль, Мейе) как показатель первобытного мышления, а его исчезновение — как показатель прогресса цивилизации. По моему собственному мнению, любое упрощение, любая ликвидация прежних излишних различий являются прогрессивными, хотя причинную связь между цивилизацией в целом и частными грамматическими изменениями нельзя показать в деталях.

В греческом языке двойственное число было рано утрачено в колониях, где ступень цивилизации была относительно выше, но весьма устойчиво сохранялось в континентальной Греции, например в Лакедемоне, Беотии и Аттике. У Гомера формы двойственного числа встречаются довольно часто, но они являются, по-видимому, искусственным архаизмом, который используется в поэтических целях (особенно для размера); однако для обозначения двух лиц часто употребляются и формы множественного числа в непосредственном соседстве с формами двойственного числа (ср. сочетания типа ampho kheiras — Од., 8. 135). В готском языке формы двойственного числа существуют только у местоимений 1-го и 2-го лица и у соответствующих форм глаголов; однако формы двойственного числа глаголов немногочисленны. В других древних германских языках двойственное число сохраняется только у местоимений „мы“ и „вы“, но позже оно исчезает и у них. (Наоборот, формы двойственного числа viр, юiр вытеснили прежние формы множественного числа vйr, юйr в современном исландском языке, а, возможно, также в датском — vi, I). Изолированные следы прежнего двойственного числа были найдены в формах нескольких существительных, таких, как door „дверь“ (первоначально две створки) и breast „грудь“, но даже и здесь эти формы с давних времен понимались не как формы двойственного, а как формы единственного числа. Сейчас двойственное число можно усмотреть только у двух слов — two „два“ и both „оба“; однако следует отметить, что, когда both употребляется в качестве „союза“, то оно часто применяется не только к двум предметам, например both London, Paris, and Amsterdam „как Лондон, так и Париж и Амстердам“; хотя некоторые грамматисты и восстают против такого употребления, оно встречается у ряда хороших писателей .

Согласно Готио, формы двойственного числа скр. aki, гр. osse, лит. akм, собственно, не означают ни „два глаза“, ни даже „глаз и другой глаз“, а значат „глаз поскольку он представлен двумя“; таким образом, mitra есть „Митра, представленный двумя“, т. е. Митра и Варуна, ибо Варуна — двойник Митры. То же находим в скр. бhani „день и (ночь)“, pitбrau „отец и (мать)“, matбrau „мать и (отец)“; затем также pitбrau matбrau „отец и мать“ (оба в форме двойственного числа); несколько отлично гр. Aiante Teukron te „Аянта (двойственное число) и Тевкра“. В угро-финских языках имеются параллели к большинству из этих конструкций; так, в сочетаниях типа ime o en ige o en „старик и старуха“, tete o en tu o gen „зима и лето“ оба слова имеют форму множественного числа.

В некоторых случаях сохранились следы утраченного двойственного числа, однако их подлинный характер уже не ощущается. Так, например, в древнеисландском языке местоимение юau „они двое“ представляет собой старую форму двойственного числа. В то же самое время оно является и формой множественного числа среднего рода. В связи с этим возникает синтаксическое правило, согласно которому форма множественного числа среднего рода употребляется и тогда, когда идет речь одновременно о лицах мужского и женского пола.

В русском языке старые формы двойственного числа у некоторых слов совпадали с формами родительного падежа ед. ч.; в результате случаи вроде два мужика повели к употреблению родительного падежа единственного числа от других слов; любопытно, что это употребление, после того как понятие двойственного числа исчезло, распространилось и на слова три и четыре: четыре года и т. п.

ЧИСЛО У ВТОРИЧНЫХ СЛОВ

Когда Суит („New English Grammar“, § 269) утверждает, что единственной общей категорией у существительных и глаголов является число, он прав, поскольку речь идет о существующей (английской) грамматике. Однако следует помнить, что у глагола множественное число означает не то, что у существительного. У существительных множественное число означает множественность того, что обозначено самим существительным, в то время как у глаголов число относится не к действию или состоянию, обозначенному глаголом, а к подлежащему: ср. (two) sticks „(две) палки“ и (two) walks „(две) прогулки“ с (they) walk „(они) гуляют“; в последнем случае мы видим форму множественного числа, но она обозначает не несколько прогулок, а несколько гуляющих. Точно так же, когда в латинском и в других языках прилагательное-адъюнкт ставится в форме множественного числа (лат. urbes magnae, нем. groЯe Stдdte „большие города“), не имеется в виду никакой множественности адъективного понятия: множественность относится к „городам“ и ни к чему больше. В обоих случаях мы наблюдаем чисто грамматическое явление, которое называется „согласованием“ и не имеет никакого отношения к логике, но проходит через все ранние стадии развития языков индоевропейской семьи. Согласование затрагивает не только формы числа, но и падежные формы прилагательного, которые были „подчинены“ соответствующим формам первичных слов, связанных с ними. Однако это правило согласования в сущности является излишним (ср. „Language“,335 и сл .). И поскольку понятие множественности логически относится только к первичному слову нет ничего удивительного в том, что многие языки более или менее последовательно отказались от обозначения числа во вторичных словах.

В датском языке, как и в немецком, прилагательные еще сохраняют различие между en stor mand (ein groЯer Mann) „великий человек“ и store mжnd (groЯe Mдnner) „великие люди“, но английский язык оказывается в данном случае более прогрессивным: в нем прилагательное, за исключением единичных пережиточных случаев — that man, those men, this man, these men, — не изменяется по числам. — В идеальном языке ни адъюнкты, ни глаголы не имели бы особых форм множественного числа .

В венгерском языке мы находим противоположное правило: число обозначается не в первичном, а во вторичном слове, но только когда существительное сочетается с числительным. Существительное в таком случае ставится в единственном числе — точно так, как если бы мы сказали по-английски three house „три дома“. Выдающийся венгерский лингвист Шимоньи (Simonyi) называет это правило „нелогичным“. Я скорее назвал бы его примером разумной экономии, поскольку в данном случае всякое выражение множественности у существительного было бы излишним. Такое же правило существует и в других языках; в финском оно осложняется любопытной особенностью: в функции подлежащего употребляется не именительный, а партитивный падеж единственного числа; в остальных падежах числительное согласуется с существительным. Некоторое приближение к этому правилу обнаруживается и в датском (tyve mand stжrk, fem daler „пять долларов“, отличное от fem dalere „пять монет по одному доллару каждая“, to fod), а также в немецком (zwei FuЯ, drei Mark, 400 Mann) и даже в английском (five dozen, thre score, five foot nine, five stone; подробнее об этом см. „Modern English Grammar“, II, 57 и сл .).

Первый компонент сложных существительных во многих отношениях подобен адъюнкту ко второму компоненту. Известно, что в качестве первого компонента в древних индоевропейских сложных словах употребляется сама основа, и число, таким образом, не выражается; гр. hippo-damos может обозначать и того, кто обуздывает одну лошадь, и того, кто обуздывает несколько лошадей. В английском языке употребляется обычно форма единственного числа, даже если имеется в виду множественность: ср. the printed book section „секция печатных книг“; a three-volume novel „трехтомный роман“. Но во многих, преимущественно недавних образованиях первый компонент стоит во множественном числе: a savings-bank „сберегательная касса“, the Contagious Diseases Act „закон об инфекционных заболеваниях“. В датском языке есть любопытный случай, когда оба компонента получают форму множественного числа: bondegеrd, мн. bшndergеrde „фермы крестьян“; обычно же форма единственного числа первого компонента сохраняется и во множественном числе: tandlжger и т. п.

У английского глагола исчезли числовые различия во всех формах прошедшего времени (gave „дал, дали“, ended „закончил, закончили“, drank „выпил, выпили“ и т. п. с единственным исключением was „был“, were „были“), а также в некоторых формах настоящего времени (can „могу, можем“, shall „должен, должны“, must „должен, должны“ и др., восходящие к формам прошедшего времени); различие между числами сохранилось только в 3-м лице (he comes „он приходит“, they come „они приходят“), но отсутствует в 1-ми во 2-м лице (I come „я прихожу“, we come „мы приходим“, you come „ты приходишь“, „вы приходите“). Числовые различия в датском глаголе совершенно исчезли; прежняя форма единственного числа стала формой „общего числа“. Так обстоит дело всегда в разговорном языке и теперь почти во всех случаях в литературном.

По-видимому, повсюду существует сильная тенденция употреблять форму единственного числа глагола вместо формы множественного числа (а не наоборот), когда глагол предшествует подлежащему; причина, возможно, кроется в том, что в момент произнесения глагола говорящий еще не решил, какие слова будут следовать за ним: ср. др.-англ. Eac w?s gesewen on ??m wage atifred ealle da heargas и из Шекспира : that spirit upon whose weal depends and rests The lives of many. Особенно часто это наблюдается с конструкцией there is ( Теккерей : There's some things I can't resist). To же самое присуще и другим языкам. В литературном датском языке при подлежащем в форме множественного числа регулярно употреблялось der er еще в то время, когда в других случаях при множественном числе подлежащего употреблялась форма ere. Аналогично и в итальянском: In teatro c'era quattro о sei persone; ср. также тенденцию употреблять формы единственного числа в случаях, когда Evviva сочетается с множественным числом подлежащего (Rovetta: Evviva ie bionde al potere!). В тех языках, где сохранилось старое правило согласования вторичных слов, сплошь и рядом возникают трудности, и грамматикам приходится давать более или менее сложные правила, которых не придерживаются в обычной речевой практике даже „лучшие писатели“. Характер таких трудностей можно показать на следующих английских примерах (которые взяты из „Modern English Grammar“, II, гл. VI): Not one in ten of them write it so badly; Ten is one and nine; None are wretched but by their own fault; None has more keenly felt them; Neither of your heads are safe; Much care and patience were needed; If the death of neither man nor gnat are designed; Father and mother is man and wife; man and wife is one flesh; His hair as well as his eyebrows was now white; the fine lady, or fine gentleman, who show me their teeth; One or two of his things are still worth your reading; His meat was locusts and wild honey; Fools are my theme; Both death and I am found eternal. Все эти предложения взяты из известных авторов, а последнее, например, из Мильтона. Аналогичные трудности возникают и в отношении прилагательных в тех языках, где адъюнкты согласуются в числе (роде и падеже) с первичными словами; простое сопоставление франц. mа femme et mes enfants „моя жена и мои дети“ и la presse locale et les comitйs locaux „местная печать и местные комитеты“ с англ. my wife and children, the local press and committees показывает преимущество того языка,. который выбросил за борт такие излишние различия во второстепенных словах .

МНОЖЕСТВЕННОЕ ЧИСЛО ГЛАГОЛЬНОГО ПОНЯТИЯ

Понятие единичности и множественности не является несовместимым с понятием, которое выражает сам глагол. Я имею в виду сейчас не то, что Мейер (R. М. Meye r, „Indogermanische Forschungen“, 24. 279 и сл.) называет verba pluralia tantum, когда он говорит о таких глаголах, как нем. wimmeln „кишеть“, sich anhдufen „толпиться“, sich zusammenrotten „собираться толпой“, umzingeln „окружать“ (в английском языке — swarm „роиться“, teem „кишеть“, crowd „толпиться“, assemble „собираться“, conspire „сговариваться“), где необходимое понятие множественности заключено не в глаголе как таковом, а в подлежащем . Я имею в виду те случаи, когда самое понятие, выраженное глаголом, дается во множественном числе (is made plural). Что это за случаи, легко увидеть, если рассмотреть соответствующие отглагольные существительные — нексусные существительные (гл. X). Если множественное число от one walk „одна прогулка“ и one action „одно действие“ будет walks „прогулки“, actions „действия“, то понятие множественности в глаголе должно предстать в виде „предпринимать несколько прогулок“, „совершать несколько действий“. Но в английском и в большинстве других языков нет специальной формы для выражения этого значения; когда я говорю he walks „он гуляет“ (he shoots „он стреляет“), they walk „они гуляют“ (they shoot „они стреляют“), невозможно установить сколько прогулок (выстрелов) имеется в виду — одна или несколько. В предложении They often kissed „Они часто целовались“ наречие будет выражать точно ту же множественность, что и форма множественного числа (и прилагательное) в сочетании (many) kisses. Иначе говоря, действительная множественность глагола — это то, что в некоторых языках выражается так называемым фреквентативом или итеративом — иногда самостоятельной формой“ глагола, которая часто включается в систему времен или в систему видов конкретного языка: так, повторность (так же как длительность и пр.) в семитских языках выражается усилением (удвоением, удлинением) среднего согласного, а в чаморском языке — удвоением ударенного слога глагольного корня (K. Wulf f, Festschrift Vilh.Thomsen, 49). Иногда образуется специальный глагол, обозначающий повторное или обычное действие, например в латыни, с помощью окончания -ito: cantito „петь часто“, ventito „приходить часто“; глагол visito с точки зрения формы является вдвойне фреквентативным, поскольку он образован от viso, который в свою очередь представляет собой фреквентативное образование от video; однако понятие множественности здесь обнаруживает тенденцию к исчезновению; франц. visiter и англ. visit можно употребить для обозначения единичного прихода. В славянских языках категория множественности или фреквентативности глагола хорошо развита: например, русск. стреливать от стрелять. В английском языке несколько глаголов на -er, -lе подразумевают повторное или обычное действие: stutter „запинаться“, patter „постукивать“, chatter „болтать“, cackle „кудахтать“, babble „бормотать“. В других случаях повторные действия выражаются иначе: He talked and talked „Он говорил и говорил“; Не used to talk of his mother „Он, бывало, говорил о своей матери“; Не was in the habit of talking „Он имел обыкновение говорить“; Не would talk of his mother for hours „Он, бывало, часами говорил о своей матери“; Не talked of his mother over and over again „Он говорил о своей матери снова и снова“ и т. п.

Мы упомянули о множественном числе таких отглагольных существительных, как walk, shot, kiss. В этой связи мы можем напомнить читателю и о существовании другого вида „нексусных существительных“ — существительных, содержащих в себе предикатив, например: stupidity „глупость“, kindness „доброта“, folly „безрассудство“. Эти слова также могут иметь форму множественного числа, хотя, как было замечено выше, при этом они переходят из разряда названий массы в разряд исчисляемых (то же наблюдается и в случаях, когда форма единственного числа рассматриваемых слов сочетается с неопределенным артиклем; ср. a stupidity „единичное проявление глупости“, „глупый поступок“).

Наречия, конечно, не имеют определенного числа, кроме разве таких наречий, как twice „дважды“, thrice „трижды“, often „часто“, которые можно признать множественным числом к once „однажды“, поскольку логически они означают то же, что „два раза“, „три раза“, „много раз“. Понятие множественности здесь относится к субстантивному понятию, которое заключено в субъюнкте, так же как в групповых субъюнктах типа at two (three, many) places „в двух (трех, многих) местах“. О понятии множественности можно говорить и в отношении таких групп, как now and then „от времени до времени“, here and there „там и сям“, ибо они означают то же, что и „в разное время“, „в разных местах“. Однако это не подрывает справедливости общего положения, что понятие числа неприложимо к наречиям.

ПРИЛОЖЕНИЕ К ГЛАВАМ, ПОСВЯЩЕННЫМ ЧИСЛУ

Для обозначения места в каком-либо ряду большинство языков (все языки?) образовало специальные слова от (количественных) числительных; эти слова называются порядковыми числительными. Очень часто первые порядковые числительные не образуются по общему правилу от соответствующих количественных: primus, first, erst „первый“ не имеют отношения к unus, one, ein „один“, но с самого начала обозначают первого в пространстве или времени. Лат. secundus первоначально означало „следующий“ и, таким образом, ничего не говорило о том, сколько предшествует; часто для обозначения второго в ряду употребляется слово, имеющее неопределенное значение — „другой“; например: др.-англ. oрer (сохранившееся в современном английском языке в качестве неопределенного местоимения other, в то время как порядковое числительное заимствовано из французского языка), нем. ander, дат. anden. Во французском мы находим правильное образование от deux — deuxiиme (сначала, вероятно, в сочетаниях типа vingt-deuxiиme; ср. vingt-et-uniиme).

Во многих случаях, там, где с точки зрения строгой логики требовались бы порядковые числительные, употребляются количественные числительные; это вызывается соображениями удобства, особенно если речь идет о больших числах, например: In 1922 = в тысяча девятьсот двадцать втором году от рождества Христова (в русском языке в этом случае употребляются порядковые числительные); далее, при чтении таких обозначений, как line 725, page 32, Chapter XVIII и т. п.; во французском языке также: Louis XIV, le 14 septembre и т.п.

После слова „номер“ такое употребление количественных числительных вместо порядковых является всеобщим: „номер семь“ значит „седьмой в ряду“. Ср. также обозначение часа: at two o'clock „в два часа“, at three-fifty „в три часа пятьдесят минут“.

Обратите внимание на употребление порядковых числительных в нем. drittehalb, дат. halvtredie „два с половиной“ (третий элемент есть только половина), а также на несколько иное употребление в шотл. at half three, дат. klokken halv tre, нем. um halb drei Uhr „B половине третьего“.

Во многих языках порядковые числительные (со словом „часть“, „доля“ или без него) могут употребляться для обозначения дробей: ср. five-sevenths, cinq septiиmas, fьnf Siabentel, fern syvendedel и т. п. Однако для обозначения половины существует специальное слово: half, demi и т. п.

А ll cats have four feet „ У всех кошек четыре ноги “ = Any cat has four feet „ У любой кошки четыре ноги “; однако это „ обобщенное “ употребление all следует отграничивать от „ дистрибутивного “ all: так , А ll his brothers are millionaires „ Все его братья миллионеры “ отличается от А ll his brothers toge­ther possess a million „ Все его братья вместе обладают миллионом “. В дистри­бутивном смысле „все кошки“ (вместе) обладают огромным количеством ног. Логики в качестве примера этого различия приводят следующие предложения: Аll the angles of a triangle are less than two right angles „Все углы треуголь­ника (= любой угол) меньше двух прямых углов“ и Аll the angles of a triangle are equal to two right angles „Все углы треугольника (= взятые вместе) равны двум прямым углам“; см. также „Modern English Grammar“, II, 5. 4.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Для указания количества при названиях массы употребляются адъюнкты в форме среднего рода
Подчинен­ное предложение
Во втором случае мы называем его объектным родительным
Например др
Хотя все эти конструкции можно вполне понять лишь в результате их совместного рассмотрения