<<<     ΛΛΛ     >>>   

дународному праву идет на спад. Одним из факторов, ос-
лабляющих старую веру, является то, что Центральному
разведывательному управлению как инструменту внеш-
ней политики стали придавать все более растущее значе-
ние. Конечно, все державы имеют свои разведывательные
службы. Шпионы то и дело нарушают закон, а когда по-
падаются, то отвечают по заслугам. У соперничающих раз-
ведслужб может даже выработаться своя собственная
этика на основе взаимности, как это тонко подметил в
своих романах Джон Ле Карре. Но, если не считать пери-
одов войны, большинство разведок сосредоточено на сбо-
ре и анализе добытой информации. Крупным нововведе-
нием ЦРУ стал упор на «тайные операции» в мирное вре-
мя, то есть использование подпольных методов для изме-
нения политики и смены режимов в других странах. Вме-
сто того чтобы ограничиваться выяснением, что происхо-
дит в тех или иных регионах, ЦРУ готово превзойти всех
в попытках сделать так, чтобы происходило именно то, что
ему нужно-' *.
Шпионаж в некотором смысле «нормальное» явление,
явление принятое, хотя и не имеющее легального статуса
в межгосударственных отношениях. Тайные операции не-
сут куда более серьезную угрозу договорным обязатель-
ствам и нормальным отношениям между государствами.
Однако американские администрации одна за другой иг-
норировали последствия тайных операций ЦРУ и то, как
они сказываются на мировом правопорядке. В 1983 г. за-
меститель председателя отдельной комиссии сената по
разведке, сенатор от штата Нью-Йорк Дэниэл Пэтрик
Мойнихэн заметил, что, хотя тайные операции по сути
своей нарушают право договоров, «я никак не припомню
случая, чтобы за шесть с лишним лет, казавшихся беско-
нечной чередой закрытых слушаний и брифингов, я услы-
шал обсуждение каких-либо юридических обяза-
тельств»32.
Постепенное ослабление заботы США о мировом пра-
вопорядке пошло более быстрыми темпами после 1980 г.
Возрожденное ЦРУ развязало тайную (или не столь уж
тайную) войну против Никарагуа, нарушив тем самым и
закон о нейтралитете 1794 г., объявивший преступлением
снабжение или подготовку вооруженной экспедиции про-
тив страны, находящейся в состоянии мира с Соединенны-
125

ми Штатами, и запрет конгресса на попытки свержения
никарагуанского режима, и обещания о невмешательстве,
неоднократно дававшиеся Организации американских го-
сударств со времен конференции в Монтевидео в
1933г., когда Соединенные Штаты первыми подписались
под декларацией, что «ни одно государство не имеет права
вмешиваться во внутренние или внешние дела другого го-
сударства», и, наконец, Устав Организации Объединен-
ных Наций. После обращения Никарагуа в Международ-
ный суд администрация Рейгана отказалась признавать
юрисдикцию Суда в Центральной Америке на ближайшие
два года, делая это в нарушение соглашения 1946 г., по
которому Соединенные Штаты обязались уведомлять о
любом таком отказе не менее чем за шесть месяцев. Тем
самым администрация, нарушая проводившуюся в течение
сорока лет политику, вышла из-под обязательной юрис-
дикции Международного суда.
В 1983 г. Рейган направил экспедиционные войска
против островной Гренады, предприняв эту акцию без
предупреждения, без утверждения конгрессом и в нару-
шение уставов ООН и Организации американских госу-
дарств. Предлог — спасение американских граждан —
был вполне основательным с точки зрения международно-
го права, однако истинной и неприкрытой целью являлась
ликвидация неугодного режима. Юридический фиговый
листок не произвел впечатления ни на британского пре-
мьер-министра, ни на Генеральную Ассамблею ООН. Тот
факт, что население Гренады и соседних островов привет-
ствовало вторжение, имел, конечно, политическое значе-
ние, но не менял принципа.
По иронии судьбы, 7 декабря 1941 г. навсегда оста-
нется для американца символом злодейства. Однако Япо-
ния, совершив внезапное нападение на Пёрл-Харбор, по
крайней мере выбрала себе достойного противника. В ок-
тябре 1962 г., когда Комитет начальников штабов выска-
зался за внезапное нападение с целью ликвидации ядер-
ных ракет на Кубе, Роберт Кеннеди успешно парировал
это предложение как «Пёрл-Харбор наоборот». «В тече-
ние 175 лет, — заявил он группе, дававшей советы пре-
зиденту, — мы не были нацией такого типа. Нападать ис-
подтишка не в наших традициях... Мы боролись за нечто
большее, чем просто выживание... Такое коварное воен-
126

ное нападение противоречило бы всему нашему наследию
и нашим идеалам»33. Популярность коварных нападений
Рейгана на Гренаду и Ливию показала, сколь далеко мы
зашли после 1962 г.
Несомненно, случаются ситуации, когда незаконные
действия наций, оказавшихся в смертельной опасности,
оправданы: saluspopulisupremalexest(«Благо народа —
наивысший закон». — (лат.). — Перев.). Но такие ситуа-
ции редки. Гренада к ним не относится. Нарушение меж-
дународного права при каждом удобном случае на осно-
вании лишь идеологической одержимости и гипотетиче-
ских опасений представлялось бы отказом от американ-
ских стандартов поведения и принятием норм, которые в
нашем представлении олицетворяет Советский Союз. «Ес-
ли вы собираетесь провозгласить новый закон, согласно
которому Соединенные Штаты должны вмешиваться вез-
де, где коммунизм правит вопреки воле народа, пусть да-
же такое положение сложилось в силу внутренних при-
чин, — указала г-жа Тэтчер, — то тогда нашему миру
предстоят действительно ужасные войны». По моей оцен-
ке, большинство американцев отмахнулись от таких мыс-
лей как от надоедливого и пустого крючкотворства. В од-
ной из редакционных статей в «Уолл-стрит джорнэл» с
одобрением приводилось высказывание, сделанное на не-
коем званом обеде: «Толковый разговор о Гренаде пол-
учится у нас лишь в том случае, если тот из присутствую-
щих, кто занимается международным правом, согласится
держать рот закрытым». «Чего здесь не хватает, — про-
комментировал эту фразу сенатор Мойнихэн, — так это
имевшегося некогда у нас осознания того, что в наших же
интересах укреплять роль права в мировых делах»34.
В 1983 г. Рейган откровенно подтвердил «право стра-
ны проводить тайные операции в тех случаях, когда она
считает, что это наилучшим образом отвечает ее интере-
сам». В 1985 г. он добавил сюда новый принцип: «Поддер-
жка борцов за свободу является самообороной и полно-
стью соответствует уставам ОАГ и ООН». «Борцами за
свободу» Рейган называет партизан, воюющих на нашей
стороне. Он применял этот свой принцип к «каждому кон-
тиненту, от Афганистана до Никарагуа»35. Советский Со-
юз действует по тому же принципу, с той лишь разницей,
что он предпочитает выражение «национально-освободи-
127

тельные войны». В итоге каждая из сверхдержав, таким
образом, провозглашает, что она вправе действовать на
мировой арене так, будто для нее закон не писан. Но муд-
ро ли поступают Соединенные Штаты, отказываясь от
нейтральных стандартов международного поведения? Со-
ответствует ли нашим интересам имитация советской мо-
дели или же в наших интересах было бы избрать иной
путь, призвав на помощь идеи мирового правопорядка?
Отрицать то, что Соединенные Штаты глубоко заинте-
ресованы в функционировании права в международных
делах, значит признать правильным тот курс, который в
более сложных, чем Гренада, случаях (то есть при более
многочисленных потерях среди американских военнослу-
жащих) конгресс и общественное мнение, скорее всего,
не поддержат. «Обречена на неудачу политика, намеренно
нарушающая наши обязательства и наши принципы, наши
договоры и наши законы, — писал Уолтер Липман после
событий в заливе Кочинос. — Американская совесть —
это реальность. Любую политику, не отвечающую чаяниям
американцев, она сделает неуверенной и неэффективной,
даже если и не сумеет ее предотвратить»36.
IX
Нравственные ценности действительно играют фунда-
ментальную роль при проведении внешней политики. Од-
нако, за исключением крайних случаев, эта роль заключа-
ется не в том, чтобы обеспечить абстрактные и универ-
сальные принципы при проведении внешнеполитических
решений. Скорее, она заключается в том, чтобы освещать
и направлять концепции национального интереса. Правед-
ность тех, кто свободно применяет свои личные мораль-
ные критерии к сложным проблемам международной по-
литики, весьма и весьма легко вырождается в абсолюти-
зацию и фанатизм. Безусловное признание того, что и у
других наций есть свои собственные законные традиции,
интересы, ценности и права, является началом подлинной
нравственности государств. Стремление к ценностям, об-
щим для всех государств, и закрепление этих ценностей в
международных документах обязательного характера и
институтах являются средством создания международной
политики, основанной на нравственности.
128

Мало что вызвало в мировом общественном мнении боль-
ше надежд, удивления и цинизма, чем выдвижение прав
человека в качестве международной проблемы. Для кри-
тиков оказалось легким делом разоблачать сомнитель-
ность, тенденциозность и противоречивость кампании за
права человека. Тем не менее, несмотря на всю свою не-
последовательность, эта кампания прочно закрепила про-
блему прав человека и в повестке дня мировой политики,
и в совести человечества. Это — очень примечательное
достижение, если рассматривать его на фоне тех мрачных
веков, в течение которых бесчеловечность в отношениях
между людьми воспринималась как нечто заурядное. Оно
тем более примечательно, что произошло это в один из
самых бесчеловечных веков. Интересно, однако, как да-
леко может продвинуться кампания за права человека,
следуя нынешним курсом. В какой момент ее противоре-
чия начнут мешать реализации ее намерений? И что ждет
ее в будущем?
I
Идея прав человека, грубо говоря, сводится к тому, что
все индивиды на этой земле имеют равное право на
жизнь, свободу и стремление к счастью. Это современный
постулат. Апологеты его любят выискивать истоки этой
идеи в религии, особенно в так называемой иудео-христи-
анской традиции. На деле же для периодов религиозного
расцвета было характерно безразличие к правам человека
в современном смысле, причем доминировало не только
смиренное отношение к бедности, неравенству и угнете-
нию, но и восторженное оправдание рабства, принужде-
ния, пыток и геноцида.
Христианство закрепило за человеческим страданием
почетную и необходимую роль в драме спасения. Испыта-
130

ния, ниспосылаемые в этом мире на человечество, пред-
ставлялись как назначенные Всевышним с целью испыта-
ния грешных смертных. С религиозной точки зрения все
происходящее на земле значит ничтожно мало по сравне-
нию с тем, что должно произойти впоследствии. Мир все-
го лишь постоялый двор, в котором люди на своем пути в
вечность проводят ночь. Так что же из того, что пища
здесь скудна, а хозяин — скотина? До конца XVIII в. пыт-
ка считалась обычным следственным приемом как в сис-
теме католической церкви, так и в большинстве европей-
ских государств1.
Несомненно, у идеи естественных прав имелись клас-
сические прецеденты, например в философии стоиков.
Однако гуманизм — принцип, согласно которому естест-
венные права имеют непосредственное, конкретное и все-
общее применение, — является продуктом последних че-
тырех столетий. Токвиль убедительно объяснил гумани-
стическую этику распространением идеи равенства. В ари-
стократических обществах, писал он, представители вы-
сших классов вряд ли считали, что те, кто ниже их, «при-
надлежат к той же самой расе». Когда средневековые хро-
нисты «повествуют о трагической кончине человека благо-
родного, их печаль безутешна; в то же время они без тени
скорби преспокойно рассказывают об убийствах и пыт-
ках, совершаемых в отношении людей обыкновенных».
Токвиль вспоминает «жестокий юмор», с которым милей-
шая мадам де Севинье, одна из наиболее цивилизованных
женщин XVII в., описывала колесование бродячего скри-
пача «за жульничество и кражу гербовой бумаги». Было бы
неправильно, заметил Токвиль, считать мадам де Севинье
женщиной бесчеловечной или вовсе садисткой. Скорее, у
нее «отсутствовало ясное представление о том, что страда-
ния может испытывать и тот, кто не является достойной
персоной».
Однако, как только люди начали относиться друг к дру-
гу как равный к равному, возникло новое настроение «об-
щего сопереживания». А там, где сохранялось неравенст-
во, как это имело место на американском Юге, там сохра-
нялась и бесчеловечность. «Тот же самый человек, кото-
рый преисполнен человечности к окружающим, которых
он считает равными себе, — отмечал Токвиль, описывая
рабовладельца, — становится бесчувственным, как только
131

исчезает равенство. Его мягкость поэтому следует припи-
сать ощущению равенства в положении, но не цивилизо-
ванности или образованности»*.
Таким образом, равенство породило «сочувствие», кото-
рое д-р Джонсон определил как «сознание того, что мы од-
ной породы со страдающим, что и нам может грозить та же
беда»2. Это была новая мысль, и культ сочувствия все более
не давал отмахиваться от менее удачливых, относить их к су-
ществам какой-то иной породы. Высшие слои и церковь ста-
ли наконец уделять внимание положению угнетенных, бед-
ных и убогих. Именно в эпоху наступления равенства про-
изошли отмирание религиозных преследований, отмена пы-
ток и публичных наказаний, освобождение рабов.
Поскольку церковь традиционно освящала иерархич-
ность и неравенство и традиционно отвергала земное сча-
стье, ранние трактовки прав человека, как, например, в рабо-
тах Вольтера и позднее, рожденные Великой французской
революцией, имели четкую антирелигиозную окраску. Лишь
позднее, когда религия сама пошла на уступки гуманистиче-
ской этике и согласилась считать «царство божие» вполне
достижимым в рамках истории, стало возможным утвержде-
ние, что иудео-христианская религия предусматривает и да-
же предписывает стремление к счастью в этом мире. Осно-
вополагающие документы по правам человека — американ-
ская Декларация независимости и французская Декларация
прав человека — были написаны политиками, а отнюдь не ре-
лигиозными деятелями. Возрождение религиозного абсолю-
тизма в XX в., будь то в церковной или светской форме,
принесло с собой возрождение пыток и других чудовищ-
ных нарушений прав человека.
II
Соединенные Штаты были основаны путем провозгла-
шения «неотъемлемых» прав человека, и с тех самых пор
Alexis de Tocqueville. Democracy in America, II,
Third Book, ch.I. С ее обычной проницательностью Гарриет Бичер-
Стоу в «Хижине дяди Тома» неоднократно отмечала взаимосвязь
между равенством и гуманизмом. Так, Сент-Клер говорит о своем
отце: «Среди равных ему не было человека более справедливого и
щедрого; однако он считал негра... промежуточным звеном между
человеком и животным и основывал все свои идеи справедливости
и доброты на этой гипотезе».
132

права человека находят особенный отклик в сознании
американцев. Распространение этой идеи на сферу внеш-
ней политики также не является нововведением послед-
него времени. С 1776 г. американцы неизменно сходи-
лись на том, что Соединенные Штаты должны быть мая-
ком прав человека в этом погрязшем в грехах мире. Воп-
рос всегда заключался в том, каким образом Америке сле-
дует выполнять эту миссию. Первоначально считалось, что
Америка спасет мир не путем вмешательства, а личным
примером.
В своем знаменитом праздничном выступлении 4 июля
1821 г. Джон Куинси Адаме следующим образом провоз-
гласил выбор, сделанный Америкой: «Повсюду, где уже
развернулось или будет развернуто знамя свободы и не-
зависимости, — заявил Адаме, — там будет ее сердце, ее
благословение и молитвы. Но она не устремлена за свои
рубежи в поисках чудовищ, чтобы уничтожить их. Она
желает свободы и независимости для всех, не ущемляя
никого. Она отстаивает и защищает лишь свое. Она воз-
даст хвалу общему делу, возвысит голос одобрения и бла-
гожелательного сочувствия тому, кто последует ее приме-
ру. Ей хорошо известно, что, единожды встав под чужие
знамена, она безвозвратно вовлечет себя во все войны,
замешанные на интересе и интриге, личной алчности, за-
висти и амбициях, которые, похитив знамя свободы, рас-
крашивают себя в его цвета. Основополагающие принци-
пы ее политики безрассудно изменятся от свободы к си-
ле... Она может стать диктатором мира. Она не будет бо-
лее владеть своим собственным духом»3.
В 1847 г. Альберт Галлатин, последний из числа вели-
ких государственных деятелей начального периода суще-
ствования республики, вновь заострил внимание на этих
вопросах. «Вашей миссией было, — напомнил он своим
соотечественникам, — стать моделью для всех остальных
правительств и всех остальных менее благополучных на-
ций... прилагать все ваши способности к постепенному со-
вершенствованию ваших собственных институтов и обще-
ственного устройства и также посредством вашего приме-
ра оказывать наиболее благоприятное моральное влияние
на человечество»4 (выделено мной. — А.Ш.-мл.).
Затем, в декабре 1849 г., сенатор от штата Мичиган
Льюис Касс, кандидат в президенты от демократической
133

партии на выборах 1848 г., а позднее государственный
секретарь при президенте Бьюкенене, предложил резо-
люцию, поручающую комиссии по иностранным делам
рассмотреть вопрос о «целесообразности» разрыва дипло-
матических отношений с Австрией в знак протеста против
кровавого подавления австрийскими и русскими войсками
революции в Венгрии в 1848 г. Он назвал это событие
«жесточайшим актом деспотизма, жертвами которого ста-
ли человеческая свобода и людские жизни».
Лайош Кошут, президент недолго просуществовавшей
Венгерской республики, вскоре упрекнул американцев за
то, что те ведут бесконечные разговоры о своей освободи-
тельной миссии, избегая в то же время «принять сколько-ни-
будь активное участие в урегулировании состояния внешнего
мира». Однако, если судьба Америки — это то, чем «вы все
ее считаете, — заявил Кошут во время своей поездки по
Америке, — тогда, действительно, эта судьба никогда не смо-
жет быть реализована путем выполнения роли пассивных
зрителей и уступки в силу этой самой пассивности всех пол-
номочий на управление миром амбициозным царям». Амери-
канцы, по словам Кошута, слишком уверовали в силу приме-
ра. «Я пока еще не слыхал о деспоте, который бы поддался
моральному воздействию свободы»5.
Резолюция Касса и вызов Кошута поставили перед ре-
спубликой вопрос о том, как ей выполнять миссию защиты
прав человека. Джон Паркер Хейл, демократ от «свобод-
ного штата»* Нью-Гемпшир, открыл дебаты. «Те, чьи серд-
ца сейчас болят и учащенно бьются, — сказал они ирониче-
ски, — затаив дыхание и переживая смертные муки, ждали
именно такого, как этот, дня, когда правительство наконец
выразит сочувствие миллионам, находящимся под пятой
власти». Но, по мнению Хейла, если репрессии в Венгрии в
самом деле воспринимаются как проблема нравственная,
то в резолюции следовало бы говорить не о «целесообраз-
ности» прекращения отношений с Австрией, а о «долге».
Касс, однако, заверил сенат, что американская торговля с
Австрией весьма незначительна, «совершенно ясно пока-
зывая стране, что можно продемонстрировать все свое не-
годование и что это обойдется очень недорого». Можно ли
То есть штата, где рабовладение было запрещено еще до Граж-
данской войны.— Прим. перев.
134

таким образом подходить к моральной проблеме? Пред-
ставьте себе американского посланника в Турции, куда бе-
жал Кошут, пытающегося ободрить венгерских беженцев
разговорами о том, что «сенат великой Американской ре-
спублики именно сегодня выясняет, во сколько обойдется
демонстрация возмущения по интересующему их поводу».
Будущий историк, по словам Хейла, мог бы начать гла-
ву, посвященную 1850 г., так: «В начале того года амери-
канский сенат, наивысший законодательный орган мира,
собравший мудрейших и великодушнейших людей, какие
когда-либо жили или будут жить, отодвинув в сторону пу-
стяковые местные дела, касавшиеся их собственных кра-
ев, образовали из себя некий трибунал и приступили к
суду над нациями Земли, допустившими жесточайшие ак-
ты деспотизма».
Предложение Касса, продолжал Хейл, заключается в
том, чтобы «мы выступали в качестве разгневанных судей!
Нам надлежит призвать к ответу нации Земли, и они пред-
станут перед нами в качестве подсудимых, а мы будем
выносить им приговоры». Превосходный принцип. Но по-
чему ограничиваться Австрией?
Хейл высказал надежду, что будущий историк опишет,
как Соединенные Штаты приступили «к суду не над ка-
кой-то второстепенной державой, у которой торговля не-
значительна и санкции против которой обойдутся недоро-
го, но в первую очередь над Российской империей, объя-
вив ей приговор». В конце концов Ко шута победила рус-
ская армия. «Я не соглашусь судить Австрию, пока мы не
вынесем приговор некоторым более крупным преступни-
кам. Я не желаю, чтобы наши действия уподобились ловле
частыми сетями, которые улавливают мелкую рыбу, но
упускают крупную». Я хочу судить русского царя, заявил
Хейл, не только за то, что он сделал с Венгрией, но и «за
то, чтб он сделал давным-давно, отправив несчастных
ссыльных в сибирские снега... Когда мы сделаем это, мы
покажем, что, поднимая свой гневный голос против более
слабой державы, мы делаем это вовсе не из трусости».
«Закончив суд над Россией, — продолжал Хейл, — да-
вайте на этом не остановимся. Я думаю, мы должны при-
звать к ответу... Англию за то, как она судила Смита
О'Брайена и ирландских патриотов... Я хочу отправиться
затем в Индию и судить Англию за угнетение народов, же-
135

стокость и войны, которые она там вела». Если принцип хо-
рош, у него должно быть универсальное применение. «По-
сле того как мы покончим с Россией и Англией, следует
призвать к ответу Францию... Я хочу отправиться в Алжир
и поинтересоваться, что" Франция совершила там... Затем,
сэр, пока суд заседает... я буду судить Испанию... Давайте
покажем, что мы действуем всерьез, а не просто демонст-
рируем наше негодование там, где просто не смогут разо-
злиться в ответ и где это, скорее всего, ничего не будет
стоить».
А затем, когда мы вынесем приговоры нациям христи-
анского мира и «они будут лежать у наших ног, корчась в
смертных муках», давайте тогда «спустимся вниз с судей-
ских кресел и выступим сами в роли ответчиков», ибо «в
столице Образцовой Республики... в пределах видимости
флага свободы, который реет над нашими головами... по-
купают и продают мужчин, покупают и продают женщин,
содержа их на двадцать пять центов в день, пока не по-
дойдет время перевезти их на какой-либо другой рынок».
Принцип резолюции Касса, гласящий, «что свобода явля-
ется правом, дарованным человеку Богом, и что попытка
отобрать ее у человека руками другого человека есть не-
правое дело», должен быть реализован прежде всего в
своей собственной стране.
Генри Клей, еще не сделавший к тому времени боль-
шой карьеры, предложил свою точку зрения на этот воп-
рос. Он был поражен «несоответствием» между тем, что
Касс говорил по сути вопроса, и тем, что предлагалось в
качестве средства решения. Касс пространно рассуждал о
«крайностях австрийского деспотизма», но, по его заклю-
чению, достаточно было лишь отозвать «мелкого исполня-
ющего обязанности, которого, как оказалось, мы имеем в
Вене. Почему так? Куда естественней было бы немедлен-
но объявить Австрии войну». Но действительно ли разум-
но полностью прекращать контакты с Австрией? Почему
бы не послать в Вену видного американца с целью замол-
вить за венгров слово? А почему бы не «выдвинуть какой-
то оригинальный план по оказанию помощи и поддержки
тем, кто покинул Венгрию»?
В любом случае, заявил Клей, резолюция Касса призы-
вает нас оценивать нации по тому, «согласуется ли их по-
ведение с нашими понятиями и суждениями о том, что
136

является правильным и должным в управлении людскими
делами». Она предполагает «право вмешательства во внут-
ренние дела других наций... Но где установить предел? Вы
можете заявить, что, если Испания не отменит инквизи-
цию, а Турция — многоженство, Соединенные Штаты
прекращают все отношения с ними. Где, я вновь спраши-
ваю, нам следует остановиться? Почему бы нам не высту-
пить в защиту страдающей Ирландии? Почему не обеспе-
чить защиту страдающих людей везде, где мы только их
сможем обнаружить?» Пусть сенат поразмыслит над тем,
предостерег Клей, что, следуя этой дорогой, мы можем
«открыть новую область противоборства, которое, воз-
можно, приведет к войне и к ответным действиям со сто-
роны иностранных держав, которые, видя, как мы берем
на себя роль судей их поведения, возьмутся в свою оче-
редь судить наше поведение»**.

Этот старинный спор служит напоминанием о том,
как мало продвинулась Америка в решении вопроса о
том, как наилучшим образом отстаивать права человека в
мире, со времени заседания конгресса 3 1 -го созыва. Ре-
золюция Касса выражала собой глубокое и вызывающее
восхищение своей непосредственностью побуждение
американцев продемонстрировать сочувствие жертвам
деспотизма в других странах. Реакция на это Хейла и
Клея свидетельствовала о наличии по-прежнему стойких
сомнений на этот счет. Входит ли в сферу действия
внешней политики реагирование на морально-этические
проблемы или же ее задача — способствовать реальным
переменам в реальном мире? Может ли тихая диплома-
тия быть более эффективной, чем публичное осужде-
ние? Должны ли Соединенные Штаты, поднимая вопрос
о правах человека, применять единый принцип ко всем
без исключения, а не только к малым и слабым странам?
Не поставит ли активное отстаивание прав человека под
угрозу другие национальные интересы и не увеличит ли
это опасность войны? По какому праву мы вмешиваемся
во внутренние дела других стран? Следует ли ожидать,
что все страны разделят американскую концепцию прав
человека? Не питает ли привычка выносить оценки ино-
137

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Сосредоточиться на проблемах своей частной жизни
Другое в идеологической
Которых можно отожде ствлять с историей
Шлезингер А. Циклы американской истории США 6 поколение