<<<     ΛΛΛ     >>>   

Обречен ли вследствие этого мир жить по анархическому
закону джунглей? Не обязательно. Вышеприведенная ар-
гументация подводит нас, скорее, к выводу о том, что
внешнеполитические решения должны, как правило, при-
ниматься на другой основе, отличной от моралистической.
Теперь осталось рассмотреть вопрос, что представляет со-
бой эта другая основа.
Тех, «кто действует по принципу незаинтересованно-
сти, — писал Джордж Вашингтон в годы революции в
Америке, — можно сравнить с каплей в море». Вашинг-
тон признавал силу патриотизма. «Но я осмелюсь утвер-
ждать, — писал он, — что большую и длительную войну
никогда нельзя вести, опираясь лишь на один этот прин-
цип. Он должен подкрепляться перспективой интереса...
Мы должны принимать человека с его страстями, таким,
каков он есть по природе своей»15. Что истинно в отно-
шении людей, считал Вашингтон, тем более истинно в
отношении наций: доверие должно заканчиваться там,
где начинается интерес. Короче говоря, там, где зарож-
дающееся международное сообщество не способно ре-
гулировать отношения между нациями, более надежная
основа для внешнеполитических решений лежит не в
попытках определить, что правильно и что неправильно,
а в попытках определить национальный интерес.
Идея национального интереса ушла из сознания нации
после того, как Соединенные Штаты исключили себя из
системы европейского баланса сил. Когда в 1917 г. Аме-
рика возвратилась в нее, Вильсон, выдающийся междуна-
родный моралист, отверг объяснение причин вступления
Америки в первую мировую войну национальным интере-
сом. Тридцать лет спустя, когда «холодная война» развея-
ла вильсоновские грезы о мире, в котором не будет места
политике силы, возрождение взгляда на внешнюю полити-
ку с точки зрения национального интереса стало почти
откровением. На какое-то время национальный интерес
казался ключом к внешнеполитической головоломке. Апо-
столы этого учения представали в облике реалистов. Они
воспринимали межнациональные страсти исторически.
Они рассматривали международную политику как борьбу
за власть. Они отвергали нытье и сентиментальность. И
Джордж Вашингтон совершенно очевидно был прав, гово-
ря, что каждая нация должна проявлять заботу о своем
113

интересе, в какой бы трактовке это ни подавалось. Ни
одна нация не может существовать, отказавшись от само-
сохранения как главного стержня ее политики; вряд ли в
международных отношениях стоит полагаться на какую-
либо нацию, действующую вопреки собственным нацио-
нальным интересам. Без вектора национального интереса
в международных делах не будет никакого порядка и
предсказуемости.
Более того, у каждой нации есть набор вполне опреде-
ленных стратегических интересов. Достаточно упомянуть
о примерах преемственности внешней политики России,
будь то при царе или комиссарах. Что касается политиче-
ской, экономической и культурной сфер, то тут определе-
ние национального интереса вызывает уже больше спо-
ров. И все же даже в этих областях нации, переживая
смены режимов и идеологий, сохраняют заметную преем-
ственность. Пример — Франция в период от де Голля до
Миттерана.
Ясно, что национальный интерес не выдумка. Но, как
отмечают некоторые критики, он в то же время не явля-
ется чем-то самоочевидным. На практике мы ведем беско-
нечные споры насчет того, что отвечает национальным ин-
тересам в конкретных ситуациях. Ганс Моргентау, вели-
кий теоретик проблемы национального интереса, утверж-
дал, что немецкие лидеры дважды на протяжении жизни
одного поколения предали национальные интересы Герма-
нии, однако вряд ли кайзер и Гитлер оценивали свою де-
ятельность подобным образом. В 60-е годы Моргентау,
Кеннан, Нибур и Уолтер Липман — выдающиеся предста-
вители реалистической теории — осудили американское
участие во вьетнамской войне как не соответствующее
национальным интересам. Однако Линдон Джонсон при-
нял решение «американизировать» эту войну, объясняя
это тем, что «мы сочли, что этого требуют наши националь-
ные интересы»16. История, правда, подтвердила правоту
реалистов. И тем не менее кто в тот период мог неопро-
вержимо доказать, что на самом деле соответствует наци-
ональным интересам? Когда, в какие времена государст-
венные деятели полагали, что они действуют во вред на-
циональным интересам своих стран? Не только государст-
венные ведомства, но и корпорации, профсоюзы, лобби-
сты — как внутренние, так и иностранные — всегда пред-
114

ставляли свои собственные узкие интересы в качестве на-
циональных. Итак, критики пришли к заключению, что
идея национального интереса угрожающе растяжима. От-
нюдь не обеспечивая четких ответов на каждый сложный
вопрос в международной практике, этот критерий оказал-
ся субъективным, сомнительным и ведущим к злоупотреб-
лению.
Еще более сильные возражения имеются у моралистов.
Они считают, что использование национального интереса
как основы национальной политики порочная идея. По их
мнению, это развивает у нации ее худшие черты, откры-
вает путь для международного разбоя. Преследование ис-
ключительно национальных целей неизбежно ведет к аг-
рессии, имперской политике, войне. Во имя национальных
интересов совершено столько же ошибок, сколько и во
имя доказательства национальной праведности. Короче .го-
воря, ссылка на национальный интерес дает право на без-
нравственность в отношениях между нациями.
На практике часто так и происходит. Однако с принци-
пиальной точки зрения национальный интерес предписы-
вает свою собственную нравственность. В конце концов
ценимые Джорджем Вашингтоном порядок и предсказуе-
мость в международных делах образуют предпосылки для
выработки международных моральных норм. Что еще бо-
лее важно, национальный интерес при тщательном анали-
зе его оказывается сдерживающим мотивом поведения.
Любой, даже самый непреклонный защитник идеи нацио-
нального интереса должен признавать, что и у других на-
ций тоже есть свои законные интересы. Признание рав-
ных прав ставит препятствия агрессии. Идея национально-
го интереса, если только она не трансформирована при-
внесением в нее духа морального превосходства, не спо-
собна стать источником идеологических «крестовых похо-
дов» во имя достижения глобальных целей.
Этот самоограничительный фактор основан не только
на признании интересов других наций. Он подкрепляется
тенденцией к самоисправлению в системе равновесия
сил, — тенденцией, которая, по крайней мере в том слу-
чае, когда неравенство в силах не слишком велико, не
дает национальному интересу вырастать до степени нео-
бузданного национального эгоизма. Ибо национальный ин-
терес связан с идеей международного баланса сил. Исто-
115

рия показала, как часто наглое поведение агрессивного
государства вызывает противодействие со стороны других
государств, полных решимости восстановить баланс сил.
Национальная мания величия оказывается противореча-
щей долгосрочным национальным интересам. Государст-
вам, безудержным в своих агрессивных намерениях,
обычно приходится в принудительном порядке пересмат-
ривать свои понятия относительно того, в чем заключают-
ся их подлинные национальные интересы. В нашем столе-
тии это случилось с Германией и Японией. С течением
времени это может произойти даже с Советским Союзом
и Соединенными Штатами.
Основываясь на данной идее, можно предположить,
что национальный интерес, проработанный с реалистиче-
ских позиций, будет побуждать скорее к просвещенной,
нежели агрессивной политике. Так, Гамильтон, будучи ис-
тинным реалистом, подчеркивал, что его цель «не реко-
мендовать нациям проводить абсолютно корыстную, осно-
ванную на чистом интересе политику, а показать, что по-
литика, направляемая их собственным интересом, на-
сколько это позволяют справедливость и добросовест-
ность, является и должна быть для них преимуществен-
ной» (выделено мной. —Л.Ш.-мл.)17.
Идея национального интереса не представляется ни аб-
солютно субъективной, ни абсолютно аморальной. Одна-
ко возникает еще одно возражение: не станет ли она со
временем устаревшей идеей, — идеей, отставшей от уст-
ремленного вперед быстрого хода истории? Не является
ли точка зрения реалистов в действительности экстрапо-
ляцией, берущей за исходную точку систему межгосудар-
ственных отношений, господствовавшую в Европе в XVIII
и XIX вв.? Идеи, которыми оперирует реализм, — нацио-
нальный интерес, баланс сил, raisonsd'etat(государствен-
ные соображения. — (фр.).—-Перев.), ограниченные цели,
проводимая профессиональной элитой и оберегаемая от
переменчивых внутриполитических эмоций внешняя пол-
итика — все это, возможно, не более чем производное от
специфических условий определенной исторической эпо-
хи, эры абсолютной монархии, когда государства догова-
116

ривались о правилах игры, а граждане не помышляли о
демократическом контроле за внешней политикой. Реа-
лизм вполне может не соответствовать веку нынешнему,
с его демократизацией внешней политики, тотальными
войнами, абсолютными вооружениями, идеологическими
«крестовыми походами», вторжением в устоявшуюся сис-
тему международных отношений новых государств, не
признающих старых правил игры, и ростом транснацио-
нальных сил — от международных организаций до много-
национальных корпораций и террористических банд, под-
тачивающих силы национальных государств.
Из всех этих перемен демократизация внешней поли-
тики наиболее существенно повлияла на судьбу идеи на-
ционального интереса. Классический баланс сил был ме-
ханизмом, которым управляли профессиональные дипло-
маты. В XIX в. дипломатия, по выражению Дж.М.Янга,
сводилась к тому, «что один чиновник сказал другому чи-
новнику»18. «Правительства созданы для того, чтобы
иметь дело с правительствами, а не с частными лицами или
с общественным мнением за рубежом»19, — заметил мо-
лодой Генри Адаме, когда он во время Гражданской вой-
ны служил одним из секретарей в американской миссии
в Лондоне. Но когда Адаме десятилетие спустя вернулся
в Вашингтон, он обнаружил там не один, а три государст-
венных департамента — официальный, номинально воз-
главлявшийся государственным секретарем (который в
данном случае «как будто исчез»), второй — на Капито-
лийском холме в комиссии сената по иностранным делам,
где царил Чарлз Самнер, и третий — в военном министер-
стве, с самим президентом Грантом во главе 20. Двумя
десятилетиями позднее Адаме жаловался на возросшее
влияние иностранных лобби — германской и русской мис-
сий и ирландского «Клан-на-Гэл»^1.
К XX в. монополии профессионалов не осталось и в
помине. Эра правительства как единого целостного субъ-
екта в международных делах, рационально подсчитываю-
щего издержки и выгоды, пришла к концу (в той степени,
в какой модель «рационально действующего лица» вооб-
ще когда-либо соответствовала реальности). Отныне в ус-
ловиях демократии творцам политики пришлось считаться
с бюрократами-соперниками в сферах исполнительной
власти, со скептиками из числа законодателей, с группами
117

давления — идеалистическими и коррумпированными,—с
национальным и зарубежным общественным мнением.
Усиление экономической взаимозависимости наций и рас-
пространение идеи об ответственности правительства за
экономику умножили количество групп, претендующих на
право определять национальный интерес во внешней по-
литике. Для того чтобы разобраться с этой трансформа-
цией дипломатии, появилась новая научная литература,
изучающая «бюрократическую политику» и «внутренние
ограничители».
Демократизация внешней политики, несомненно, ос-
ложняет процесс решения международных вопросов.
Дипломаты-профессионалы с еще большей горечью, чем
когда-либо прежде, повторяют сетования Токвиля на то,
что для проведения внешней политики требуются те каче-
ства, которые при демократии наиболее дефицитны.
«Лишь с большим трудом демократия способна прораба-
тывать детали важных мероприятий, твердо придержива-
ясь принятого плана, и проводить его в жизнь, несмотря
на серьезные препятствия. Она не способна сочетать свои
шаги с секретностью или терпеливо ожидать их последст-
вий»22.
Однако, как хорошо понимал Токвиль, демократизация
была неизбежна. В конечном счете действительно ли это
такое бедствие? Плохо ли то, что те, кому прикажут уби-
вать и умирать, должны иметь право голоса при формиро-
вании политики, определяющей их судьбу? К тому же ис-
тория отнюдь не свидетельствует о том, что профессиона-
лы всегда правы, а народ всегда не прав. Обязательное
условие согласия народа может даже облегчить прави-
тельствам задачу настойчиво проводить свою политику,
требовать необходимых жертв, твердо придерживаться
принятого плана и терпеливо ожидать последствий.
Также совсем необязательно демократизация внешней
политики подразумевает отказ от упора реалистов на ин-
терес и силу. Несомненно, демократизация делает внеш-
нюю политику уязвимой для тех неожиданных вспышек
моралистской демагогии, которые преобразуют меропри-
ятия, диктуемые строго национальными интересами, в
«крестовые походы». И все же концепция национального
интереса способна обеспечить точку опоры и определен-
ные рамки для проведения дискуссии относительно при-
118

менения этой цели. Именно сама эта дискуссия обеспечи-
вает данной идее ее воплощение и законное право на су-
ществование в условиях демократии. А комплексное вли-
яние демократических сил на внешнюю политику часто
усиливает подспудное моральное воздействие идеи наци-
онального интереса. «Дайте людям взять себе в голову,
что некая политика эгоистична, и они не поддержат ее, —
пишет ЭДж.П.Тэйлор. — ...демократическая внешняя по-
литика должна быть идеалистичной, или по меньшей мере
ее надо обосновывать в духе великих всеобщих принци-
пов»23.
В данном случае такой реалист, как Теодор Рузвельт,
мог сказать: «Для нации и неумно, и неправильно не счи-
таться со своими собственными потребностями; а также
глупо — а возможно, и порочно — думать, что другие
нации пренебрегут своими. Однако для нации порочно
считаться лишь со своим собственным интересом и глупо
считать, что это единственный мотив, который побуждает
к действиям любую другую нацию. Нашей постоянной
целью должно быть возвышение этических норм нацио-
нальной деятельности точно так же, как мы стремимся
возвышать этические нормы индивидуальной деятельно-
сти»24.
Все человеческие действия подвержены моральной
оценке. И вполне возможно, что, неудержимо стремясь
обосновать свои действия абстрактными моральными
принципами, нации тем самым невольно отдают должное
мировому общественному мнению, потенциальному меж-
дународному консенсусу, который, как мы все должны
надеяться, однажды выкристаллизуется в правовые нормы
и институты. Вот что имел в виду Джефферсон, когда в
Декларации независимости было заложено требование
уважительного отношения к мнению человечества.

Несмотря на опасность абсолютизации, критика наци-
ональной политики с нравственных позиций имеет свою
ценность. Умудренные государственные деятели сознают,
как важно сохранять различия между тем, что предписы-
вает нравственность, и тем, что диктуют обстоятельства,
чтобы тем самым сохранять целостность идеалов в мире,
119

где действует суровая необходимость. В 1962 г. делега-
ция Всемирного совета церквей вручила президенту Кен-
неди резолюцию, призывающую к прекращению ядерных
испытаний. В своем ответе Кеннеди сослался на то, что
Советский Союз возобновил испытания. Один из членов
делегации под впечатлением президентского анализа про-
блемы спросил: «Господин президент, если вы действи-
тельно возобновите испытания, чем мы могли бы помочь
вам?» Кеннеди ответил: «Возможно, ничем». «Данная ре-
акция, — отметил по этому поводу богослов Джон К.Бен-
нет, — сильно отличалась от обычной, когда, чем сомни-
тельней решение, тем сильнее стремление заручиться цер-
ковной поддержкой. Кеннеди... не хотел, чтобы церковь
была всего лишь неким моральным эхом государства, да-
же несмотря на то, что в качестве представителя государ-
ства он, возможно, чувствовал себя вынужденным следо-
вать курсу, вызывавшему у него нравственное беспокой-
ство»^.
Именно через посредство идеи национального интере-
са моральные принципы наиболее действенно участвуют в
формировании внешней политики. Функция нравственно-
сти не в том, чтобы задавать направление политике, а в
том, чтобы обеспечивать широкий обзор, благодаря кото-
рому концепция национального интереса становится чет-
кой и цивилизованной. Нравственность в первую очередь
заключается в том содержании, которое нация вкладывает
в свою идею национального интереса.
Нравственное содержание национального интереса оп-
ределяется тремя факторами: национальными традициями,
политическим руководством и общественным мнением.
Смысл нравственных ценностей во внешней политике за-
ключается не в том, чтб нация говорит, а в том, что она
делает. Нравственность в основе своей — это вопрос со-
хранения верности лучшим идеалам нации. Если внешне-
политический курс предусматривает действия, несовме-
стимые с моральными нормами нации, то либо нация со
временем откажется следовать данному курсу, либо ей
придется отречься от этих норм. Демократия оказывается
в большой беде, когда она занимается двойной бухгалте-
рией, применяет во внутренней политике один аршин, а во
внешней — другой. Развивающаяся в итоге этого мораль-
ная шизофрения ведет к потрясениям в масштабе всей
120

страны. Это случилось с Францией в ходе войны в Алжи-
ре. Это случилось и с Соединенными Штатами в ходе вой-
ны во Вьетнаме.
К тому лее это был не первый случай, когда критика с
нравственных позиций заставила американцев глубже за-
думаться над содержанием понятия национального инте-
реса. «Соединенные Штаты завоюют Мексику, — писал в
1846г. Эмерсон, — но это будет все равно что проглотить
мышьяк. Мексика отравит нас»26. «Моему патриотиз-
му, — писал Уильям Грэхэм Самнер во время испано-аме-
риканской войны, — претит утверждение, что Соединен-
ные Штаты так и не стали великой нацией, пока в ходе
трехмесячной кампании они не разбили наголову столь
бедное, обанкротившееся, старое государство, каким бы-
ла Испания. Придерживаться такого мнения — значит от-
казаться от всех американских моральных норм... и при-
нять те нормы, представителем которых является Испа-
ния». Он назвал свое эссе «Завоевание Соединенных
Штатов Испанией»27. Наблюдая за покорением американ-
цами Филиппин, Марк Твен сардонически пояснял чело-
веку, сидевшему в темноте: «Мы действовали подло, од-
нако лишь ради того, чтобы из явного зла могло получить-
ся настоящее добро... Мы предали честь Америки и зама-
рали ее лицо перед всем миром, однако все это делалось
для того, чтобы было лучше». Он призывал и дальше раз-
махивать своим флагом, но «с белыми полосами, выкра-
шенными в черный цвет, и с черепом и скрещенными ко-
стями вместо звезд»28.
Короче говоря, нравственность во внешней политике
состоит не в том, чтобы проповедовать свои ценности тем,
кого считаешь ниже себя по развитию, а в том, чтобы
самому жить в соответствии с этими ценностями. Нравст-
венная сила любой внешней политики является производ-
ной от моральных основ национальной общности, а испы-
тываются эти жизненные основы характером политиче-
ской деятельности внутри страны. Американские лидеры,
оказавшие в XX в. наибольшее воздействие на мир, —
Вильсон, Франклин Рузвельт, Кеннеди — были влиятель-
ны именно потому, что, с точки зрения окружающего ми-
ра, их внутриполитическая деятельность давала им право
говорить о справедливости и свободе за рубежом. Их от-
крытость миру, абстрактные принципы, которым они под-
121

чинили американскую политику, отражали зримые реалии
их внутриполитической деятельности. «Новая свобода»
Вильсона подтверждала реальность его «четырнадцати
пунктов», так же как «новый курс» Рузвельта — реаль-
ность его «четырех свобод». Так идеалы сами по себе,
подвергаясь проверке конкретным действием, становятся
инструментом национальной мощи и тем самым превраща-
ются в неотъемлемый компонент национального интереса.
Тем не менее язык морали есть нечто такое, чем ос-
мотрительный государственный деятель пользуется с ос-
торожностью. А государственному деятелю, который вы-
ступает с позиций морали, лучше быть уверенным, что по-
ведение его нации не противоречит его словам. Политика,
оперирующая в отношениях с внешним миром принципа-
ми, которые правительство игнорирует в общении с соб-
ственным народом, — это дипломатия Пекснифа. Внешняя
политика нравственна лишь в том случае, если она являет-
ся продолжением того, что исповедуется внутри страны.
VII
Существуют определенные международные вопросы
столь четкого нравственного характера, что политические
решения по ним неизбежно должны иметь в основе своей
моральные оценки. Это такие вопросы, как рабство, гено-
цид, пытки, зверства, проблемы расовой справедливости
и прав человека. Некоторые из них уже имеют свое чет-
кое определение в международных документах. Другие
сами выходят на передний план, когда последствия реше-
ний по таким вопросам перекрывают интересы отдельных
наций и ставят под угрозу само будущее человечества.
Крайним случаем здесь является ядерная война. Дан-
ное исследование начинается с ужасающего вопроса Ро-
берта Кеннеди. На этот вопрос так и не найден ответ. Воз-
можно, его и не существует. Односторонний отказ от
ядерных вооружений — это бегство от самого вопроса,
бегство, рождающее новые вопросы, столь же ужасные,
как и те, которые оно якобы разрешает. Сдерживание по-
средством наращивания ядерных арсеналов является
практическим ответом до тех пор, пока оно сохраняет мир
при наличии ядерного оружия. Но это опасный путь. Когда
хранители арсеналов лелеют ложную мысль о том, что
122

вполне допустимо использовать ядерное оружие, а ядер-
ную войну можно выиграть, сдерживание ведет прямиком
к Армагеддону. Если «сдерживание как способ существо-
вания» не оправдает себя, мы окажемся во тьме, причем
как с точки зрения возможности анализа, так и в самом
прямом смысле, ибо никто не может предвидеть характер
ядерной войны. Возможно, призрак «ядерной зимы», ко-
торая не разбирает правых и виноватых, обрушиваясь и на
агрессора и на жертву, станет окончательным средством
сдерживания.
Что касается менее значимых вопросов, то есть два
средства снятия напряженности между моральными и
политическими подходами. Первое средство — осмотри-
тельность, качество, подразумеваемое веберовской эти-
кой ответственности. В каких случаях использование на-
цией силы за пределами ее границ или оказание воору-
женной поддержки или противодействия революциям в
других странах является оправданным? Ясно, что на такие
вопросы нельзя ответить с помощью априорного мораль-
ного принципа. В каждом конкретном случае здесь требу-
ется индивидуальный подход и оценка последствий аль-
тернативных курсов. Бэрк давно отметил разницу между
государственным деятелем и моралистом: «Последний ру-
ководствуется лишь общей картиной общества; первый —
государственный деятель — учитывает целый ряд обстоя-
тельств, которые он рассматривает в связи с этими общи-
ми идеями. Обстоятельства бесчисленны, бесконечно из-
менчивы и преходящи... Государственный деятель, никог-
да не теряя из виду принципы, должен руководствоваться
именно обстоятельствами»29.
Так, Дэниел Уэбстер, наблюдая за войной за независи-
мость Греции в 20-е годы прошлого века, осудил интер-
венцию Священного Союза, совершенную с целью подав-
ления восстания, однако он не призывал противодейство-
вать ей. Опасность для Америки в силу удаленности кон-
фликта, как объяснил Уэбстер, была незначительной, а
фактор удаленности хотя и не способен изменить прин-
цип, может воздействовать на политику. Интервенция
Священного союза в Греции — это одно, а коснись она
Южной Америки — это было бы совсем другое. Принцип
остается неизменным, но «наш долг в отношении самих
себя, наша политика и мудрость могут диктовать совер-
123

шенно разные курсы, которыми и надлежит следовать в
этих двух совершенно разных случаях»30.
Осмотрительность подразумевает старый богослов-
ский принцип пропорциональности, согласно которому
средства должны разумно соотноситься с целями. Амери-
канская интервенция во Вьетнаме утратила свою послед-
нюю претензию на оправданность тогда, когда используе-
мые средства и масштабы разрушений стали несопостави-
мы ни с интересами США, ни с преследуемыми целями.
Фактически интервенционистская политика была неоправ-
данной с самого начала. Ни одна администрация не зада-
валась сколько-нибудь глубоко вопросом, в чем была уг-
роза национальной безопасности и какая степень затрону-
тости национальных интересов могла бы оправдать ис-
пользование американских войск в войне, ставшей самой
длительной в американской истории, породившей систе-
матический обман лидерами страны и американского на-
рода, и самих себя, обрекшей на смерть тысячи американ-
цев и сотни тысяч вьетнамцев, лаосцев и камбоджийцев.
Во Вьетнаме осмотрительность исчезла, уступив место
ложным стратегическим концепциям и иллюзиям нравст-
венного долга.
VIII
Вторым средством примирения морали и политики яв-
ляется право. Международное право, как ранее отмеча-
лось, носит выборочный и ограниченный характер. Не су-
ществует ни мирового законодательного органа, чтобы его
вырабатывать, ни мирового суда с универсальной юрис-
дикцией, чтобы его толковать, ни мировой полиции, чтобы
обеспечивать его соблюдение. Однако международным
правом нельзя пренебрегать, а постепенное расширение
сферы его применения является необходимым условием
прочного мира. На протяжении большей части своей ис-
тории американцы считали полезным для Соединенных
Штатов установление нейтральных норм международного
поведения — таких, как свобода мореплавания и других в
этом же роде. В прежние времена реалисты обычно даже
критиковали американских государственных деятелей за
излишнюю веру в юридические формулировки.
В последние годы американская приверженность меж-
124

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Америка
Идеология исключала мысль о переговорах с москвой
Которых можно отожде ствлять с историей
С его попытками дикто вать нормы поведения в частной жизни