|
|
<<< ΛΛΛ >>>
вмешательство, ни свободный рынок не покончат с этими
тягостными проблемами. Именно это и приводит двух на-
ших наиболее квалифицированных специалистов по диаг-
ностике болезней общества — Уолтера Дина Бернхэма,
занимающего левые позиции, и Кейвина Филлипса, сто-
ящего справа, — к пессимистическим выводам относи-
тельно будущего демократии как таковой. По мнению ши-
роких общественных кругов, как считают ученые, либе-
ральное правительство, настроенное на активное вмеша-
тельство во все дела общества, имело шанс показать себя
с наиболее выгодной стороны, однако оно упустило этот
шанс и тем самым спровоцировало рейгановскую контр-
революцию. Когда обнаружится, что контрреволюция
только усугубляет беды страны, народ неизбежно придет
к мнению о «двойном провале» — и государства всеобще-
го благоденствия, и свободного рынка. Усилится чувство
раздражения и бессилия. Цикличность утратит свой есте-
ственный упорядоченный характер. Со времен 50-х годов
прошлого века, отмечает Филлипс, не наблюдалось такого
сочетания двойного провала и такой же двойной устаре-
лости, а мы знаем, что тогда произошло. Аккумуляция не-
довольства взорвет традиционный политический порядок
и в американской политической жизни стремительно, и
неминуемо наступят новые и опасные времена. Филлипс
ожидает не возрождения либерального духа «нового кур-
са», а, скорее, прихода националистического правопопу-
листского авторитаризма, направляющего действия все-
проникающего и репрессивного государства. Бернхэм
мрачно предсказывает «нарастающий кризис прав-
ления — кризис... в самих основах конституционного ре-
жима»43.
Возможно, так все и будет. Но апокалиптические пред-
чувствия вызывают все-таки скептическое отношение.
Когда друг Адама Смита ворвался к нему в гостиную с
новостью о сдаче Бергойна под Саратогой, восклицая:
«Нация погибла!»— Адам Смит ответил (как про то рас-
сказывают): «Нация гибнет по многу раз». Демократиче-
ские ценности глубоко укоренились в американской жиз-
ни. Похоже, более глубоко, чем капиталистические цен-
ности. По крайней мере, когда пути демократии и капита-
лизма разошлись, демократические ценности доказали
свою более заметную силу. Колебания нации назад, в сто-
75
рону бесконтрольного частного интереса, носят обычно
характер сдерживающих действий. Колебания в направле-
нии демократии склонны вести к устойчивым изменениям.
Эффект спирали свидетельствует о продолжающемся на-
коплении результатов демократических реформ. Рейга-
новская контрреволюция оставила в основном неприкос-
новенными итоги «нового курса» и даже программы «ве-
ликого общества». В исследовании Макклоски— Заллера
делается вывод о том, что демократические ценности ук-
репились теперь более прочно, чем это было столетие на-
зад, чего нельзя сказать о ценностях капиталистических.
И действительно, когда сегодня капиталисты защищают
себя, они не призывают на помощь традиционные капита-
листические аргументы — наивысшую добродетель лично-
го интереса и священное право частной собственности.
Вместо этого они используют аргументы демократиче-
ские, представляя капитализм как средство достижения
наибольшей пользы для наибольшего числа людей. Конф-
ликт между капитализмом и демократией, пишут Маккло-
ски и Заллер, «скорее всего, будет разрешен в пользу де-
мократической традиции»'^'*.
Мы можем заключить, что общественная целенаправ-
ленность будет иметь по меньшей мере еще одну возмож-
ность проявить себя. В какой-то момент, который насту-
пит около 1990 г., должно произойти резкое изменение
в национальных настроениях и ориентации,— изменение,
сравнимое с теми взрывами новаторства и реформ, кото-
рые последовали после прихода к власти Теодора Руз-
вельта в 1901 г., Франклина Рузвельта в 1933-ми Джона
Кеннеди в 1961 г. В 90-е годы произойдет очередная сме-
на поколений и наступит очередь молодых мужчин и жен-
щин, которые начинали политическую деятельность в годы
президентства Кеннеди.
Если политика, ориентированная на общественные це-
ли, сумеет в 90-е годы справиться с достаточным количе-
ством проблем, то эта фаза будет продолжаться до тех
пор, пока нация вновь не испытает усталости от подъема
и следования велениям долга и пока к власти не придет
молодежь, которая вошла в политическую жизнь при Рей-
гане, что, вероятно, произойдет к концу первого десяти-
летия XXI в. Ибо, как подчеркивает Эмерсон, и консерва-
тизм и реформизм, вырождаясь, доходят до крайностей.
76
Консервативная партия, пишет он, «не защищает чьих-ли-
бо прав, не стремится к каким-либо добрым делам, не
клеймит чьи-либо преступления, не предлагает сколько-
нибудь щедрой политики; она не строит, не пишет, не обе-
регает искусства, не поддерживает религию, не создает
школ, не поощряет науку, не освобождает рабов, не дру-
жит ни с бедным, ни с индейцем, ни с иммигрантом». С
другой стороны, «реформаторство в своей отрицательной
ипостаси склонно к ослиному упрямству, к брыканию ко-
пытами; оно ведет к пустым претензиям, к противоестест-
венной рафинированности, к отрыву от реальной почвы,
что кончается лицемерием»45.
Тем не менее в американской республике консерва-
тизм и реформаторство, капитализм и демократия, част-
ный интерес и общественная целенаправленность объеди-
няют свои силы в деле формирования определенной поли-
тической традиции. Два соперничающих направления в
американском мышлении чаще приходят к соглашению,
нежели спорят. Оба эти течения привержены принципам
личной свободы, конституционного государства и верхо-
венства закона. Оба имеют взаимодополняющие функции,
направленные на сохранение политической системы. Оба
играют собственные и абсолютно необходимые роли в ди-
алектике политической жизни общества. Они неразлуч-
ные партнеры по великому предприятию, имя которому —
демократия. Эмерсон, как обычно, выразил это наилуч-
шим образом: «Об этих непримиримых метафизических
противниках можно с уверенностью сказать, что каждый
из них хорош как половина, но невозможен в качестве
целого. Каждый разоблачает злоупотребления другого, но
в подлинном обществе, в подлинном человеке должны со-
четаться они оба»46. Внешняя политика — это лицо нации, обращенное к миру.
Все государства преследуют здесь одну и ту же цель —
защиту целостности и интересов нации. Но на то, как го-
сударство формулирует и проводит свою внешнюю поли-
тику, сильно влияют национальные особенности. Каждая
несчастливая нация несчастлива по-своему.
Соединенные Штаты вносят свой вклад в этот реестр
особенностей. Как некогда выразился один из первых
американских специалистов-международников Генри
Джеймс, «быть американцем — сложная штука»1. Харак-
тер американца — и, соответственно, американская внеш-
няя политика — полон противоречий и парадоксов. В це-
лом эта политика также подвержена циклическим воз-
вратно-поступательным колебаниям. А американские
внешнеполитические концепции тесно связаны со старым
спором насчет эксперимента и судьбы, — спором между
приверженцами взгляда на Соединенные Штаты как на
одну из множества стран, подверженную, как и все ос-
тальные, возвышенным желаниям и низменным страстям,
и приверженцами взгляда на Соединенные Штаты как на
избранную нацию, благословленную Провидением на спа-
сение погрязшего в грехах мира. Каждый из этих взглядов
порождает определенный склад ума. Первый исходит из
исторического опыта и приводит к эмпирическому подхо-
ду к мировым делам. Второй исходит из теологии и ведет
к секуляризации теологии, а это идеология. Конфликт
между этими двумя подходами выражает раскол в душе
американца между приверженностью эксперименту и
склонностью верить догме.
78
I
С одной стороны, американцы широко известны как
практичные люди, факты предпочитающие теории, судя-
щие о предположениях по результатам и считающие, что
путь к истине лежит через метод проб и ошибок, а не
через дедуктивную логику. «Ни в одной стране цивилизо-
ванного мира, — писал Токвиль, — не уделяется так мало
внимания философии, как в Соединенных Штатах»^. А
когда американцы выработали собственную философию,
то таковой оказался, конечно, прагматизм Уильяма
Джеймса. Джеймс нарисовал картину многообразного ми-
ра, в котором люди способны познавать лишь частичные
и ограниченные истины,—истины, которые приносят им
практическую пользу. В этом мире никто не может обре-
сти монополию на истину в последней инстанции. Он от-
верг монизм — утверждение, что мир может быть понят
с одной, и только одной, точки зрения. Он выступал про-
тив положения о том, что все добродетельные принципы
в конечном счете совместимы; против капитуляции перед
какой-то единой системой взаимосвязанных догм. Короче,
против идеологии.
Тем не менее, подходя к жизни эмпирически, амери-
канцы в то же самое время то и дело проявляют склон-
ность к вселенским обобщениям. Это вовсе не удивитель-
но. В конце концов американские колонисты были взра-
щены на одной из наиболее глубоко проработанных и все-
охватывающих умозрительных систем — на теологии
Кальвина, — и от них их потомкам передалось обязатель-
ное преклонение перед систематизацией и абстрагирова-
нием. Идеи американцев, как обнаружил в 30-е годы про-
шлого века Токвиль, «все либо крайне узкие и четкие,
либо крайне общие и расплывчатые»3. Те, чье мировозз-
рение сформировалось под влиянием кальвинизма, про-
возгласили Америку нацией-спасительницей: в XVIII в. это
нашло отражение в провиденческой теологии Джонатана
Эдвардса, в XIX в. — в теологии экспансии Джошуа
Стронга, в XX в. — в проповеди мирового порядка Вудро
Вильсона и призывах Джона Фостера Даллеса к священ-
ной войне против безбожного коммунизма.
Это несоответствие между экспериментированием и
идеологизаторством создает основу для одного из вариан-
79
тов анализа американского внешнеполитического опыта.
Отцы-основатели были трезвомыслящими и непредубеж-
денными людьми. Они считали, что государства руковод-
ствуются специфическими национальными интересами,
что на практике они морально обязаны поступать так, что-
бы в международных делах сохранялся порядок. «Ни в
одной нации, — заметил Джордж Вашингтон, — доверие
не должно простираться дальше пределов ее интереса»4.
Далее, они считали, что международный порядок зависит
от сохранения баланса между противоположными нацио-
нальными интересами. «В Европе имеется баланс сил, —
писал Джон Адаме. — Он создан природой. Он утвержден
практикой и привычкой и должен существовать вечно. Он
может быть нарушен на какое-то время вследствие слу-
чайного перемещения центра политики; но будут предпри-
ниматься постоянные усилия по восстановлению равнове-
сия... конгресс принял эти принципы и эту систему в чис-
том виде» . Конгресс поступил подобным образом потому,
что он осознал, что поддержание европейского баланса —
гарантия американской независимости. «Никогда не мо-
жет соответствовать нашим интересам, — писал Адаме, —
перспектива объединения с Францией в деле уничтоже-
ния Англии... С другой стороны, мы вовсе не обязаны объ-
единяться с Великобританией в попытках чрезмерного
унижения Франции»6.
Сторонники Джефферсона, хотя и склонявшиеся из
сентиментальных побуждений в пользу Франции против
Великобритании, были в такой же степени рациональны,
когда затрагивались национальные интересы их страны.
«Мы должны занять такое положение между двумя
соперничающими нациями, — писал Джефферсон в
1802 г., — чтобы, оставаясь не вовлеченными до тех пор,
пока необходимость не заставит нас сделать это, мы могли
бы в итоге присоединиться к врагу того, кто поставил нас
перед такой необходимостью». В 1814г., когда Велико-
британия вела войну против Америки, за семь месяцев до
того, как британцы захватили Вашингтон и сожгли Белый
дом, Джефферсон все еще никак не мог заставить себя
приветствовать успехи Наполеона в его борьбе против Ве-
ликобритании в Европе. «Нашим интересам не может от-
вечать сведение всей Европы в единую монархию... — пи-
сал он. — Если бы он вновь продвинулся к Москве, я бы
80
вновь желал ему такого поражения, которое помешало бы
ему достигнуть Петербурга. Даже если бы следствием это-
го стало затягивание нашей войны [с Великобританией], я
скорее согласился бы на это, нежели на то, чтобы вся
мощь Европы сосредоточилась в одних руках»7. В этой
последней отточенной фразе Джефферсон определил тот
национальный интерес, который объясняет американское
вмешательство как в две мировые войны в XX в., так и
последующую «холодную войну».
Я не хочу сказать, что у отцов-основателей начисто от-
сутствовала вера в особую миссию Соединенных Штатов.
Именно ради защиты этой миссии они и желали сохранить
баланс сил в Европе. Они надеялись, что со временем аме-
риканский эксперимент возродит мир, но они не считали,
что их республика неуязвима, что она, говоря словами
Александра Гамильтона, свободна от пороков, слабостей
и зол, поражающих другие нации. Если Америке суждено
спасти мир, она сделает это путем совершенствования
своих институтов, а не через вторжение в другие страны
и наведение там порядка, путем примера, а не вмешатель-
ства. «Она не устремляется за рубеж в поисках чудовищ,
подлежащих уничтожению», — сказал Джон Куинси
Адаме8.
Реализм революционного поколения основывался на
жестких требованиях борьбы за сохранение еще не усто-
явшейся самостоятельности. Он также был основан на до-
вольно пессимистическом взгляде на человеческую нату-
ру и историю. Отцы-основатели относились к новорож-
денной республике как к рискованному и сомнительному
эксперименту. А идея эксперимента, заостряя внимание
на проблеме соответствия предпринятых действий выте-
кающим их них последствиям в столь специфическом кон-
тексте, усиливала исторический подход к общественным
проблемам. И все же — еще один парадокс — для своих
потомков отцы-основатели сыграли роль отрицателей ис-
тории. Американцы поверили, что им действительно по си-
лам перестроить мир по-новому (президент Рейган проци-
тировал знаменитое высказывание Томаса Пейна насчет
«империи зла» в своем выступлении перед евангелистами
в Орландо). Будучи экспериментаторами, отцы-основатели
вместе с тем помогли проложить дорогу для идеологии.
Реализм революционного поколения сошел на нет за
81
столетие, прошедшее от Ватерлоо до Сараева. В течение
этого времени европейский баланс сил сохранялся без
американского вмешательства. Отлучение от европейской
политики способствовало укреплению мифа об американ-
ской невинности и идеологии американской правоты. Для
многих американцев сама мысль о необходимости взве-
шенной, реальной политики с учетом баланса сил стала
отвратительной. Свободные от ответственности, мы стали
мировыми моралистами. Декларации заменили диплома-
тию в качестве средства общения Америки с другими го-
сударствами. «У американцев вошло в привычку, — писал
в 1909 г. Герберт Кроули, — провозглашать доктрины и
политические курсы без какой-либо проработки их по-
следствий, без необходимых механизмов их реализации и
без учета проистекающего из них груза ответственно-
сти»9.
Когда в XX в. Америка вновь вступила в большую игру,
она сделала это, вдохновенно убежденная в том, что ей
суждено спасти мир, и теперь уже не одним только при-
мером. Соединенные Штаты вступили в первую мировую
войну ради поддержания баланса сил; но Вудро Вильсон
не мог заставить себя признаться в том, что, не допуская
концентрации всей мощи Европы в одних руках, США ру-
ководствуются своими национальными интересами. Вме-
сто этого он представлял себя пророком некоего мира,
пребывающего вне сферы действия реальной политики,—
мира, в котором негодный и устаревший принцип баланса
сил уступит место новому радужному объединению сил.
Соединенные Штаты, по словам Вильсона, при своем рож-
дении уведомили человечество: «Мы пришли спасти мир,
дав ему свободу и справедливость»10.
Итак, два направления вели и продолжают вести борь-
бу за преобладание в американской внешней политике:
одно — эмпирическое, другое — догматическое; одно рас-
сматривает международные отношения в исторической
перспективе, другое — в идеологической; одно полагает,
что Соединенные Штаты отнюдь не лишены тех несовер-
шенств, слабостей и зол, которые присущи всем другим
обществам, другое рассматривает Соединенные Штаты
как счастливое царство совершенной мудрости и совер-
шенной добродетели, призванное спасти человечество,
В XX в. соревнование между реализмом и идеологией
82
усложнилось под воздействием двух факторов: того, что
Соединенные Штаты стали одной из мировых держав, и
того, что баланс сил не раз оказывался под серьезнейшей
угрозой. В 1940 г. надо было уничтожить одно очень ре-
альное чудовище, а после 1945 г. — сдерживать другое,
и тоже очень реальное. Но рост американской мощи ук-
репил мессианизм тех, кто верил в то, что Америка —
помазанница божья. Наличие пары рыскающих по миру
реальных чудовищ поощряло опасную склонность искать
повсюду новых чудовищ, подлежащих уничтожению.
II
В этом схематическом обзоре не отмечен должным об-
разом тот факт, что любому американскому президенту
ради обеспечения поддержки своих политических дейст-
вий приходится апеллировать и к геополитике, и к идео-
логии, а чтобы делать это эффективно, президенты обяза-
ны совмещать оба эти направления не только в своих ре-
чах, но и в своей душе. Франклин Рузвельт, ученик одно-
временно и адмирала Мэхэна, и президента Вильсона, с
успехом сочетал национальный интерес с идеологией, хо-
тя в критической ситуации интерес всегда выступал у него
на первый план. Большинство послевоенных президен-
тов — Трумэн, Эйзенхауэр, Кеннеди, Никсон — также
все сходились, с готовностью или нехотя, на признании
приоритета реальной политики над идеологией.
Но приход к власти администрации Рейгана ознамено-
вал собой мощное возрождение мессианизма во внеш-
ней политике. Отказываясь, по крайней мере на словах,
от характерного для отцов-основателей подхода с пози-
ций национального интереса и рассматривая междуна-
родные явления сквозь идеологическую, а не историче-
скую призму, президент Рейган возродил мечту о Соеди-
ненных Штатах как о нации-спасительнице. Откровен-
ный националист, Рейган неоднократно подчеркивал
свою веру в то, что Бог руководствовался своим божест-
венным промыслом, помещая Америку там, где наиболее
свободолюбивые люди и должны были обнаружить ее.
Он не сомневался, что Соединенные Штаты самая благо-
родная страна на свете. Наивысшую гордость он испыты-
83
вал от «нового патриотизма», который он, по его убеж-
дению, разжег в нации.
Если Соединенные Штаты бесконечно добродетельны,
то Советский Союз бесконечно порочен. Он стал, по сло-
вам Рейгана, «средоточием зла в современном мире». Из
этого положения, согласно дедуктивной логике, происте-
кало все остальное. Вся борьба в мире — это борьба
«между праведным и неправедным и между добром и
злом». Когда в мире творится зло, «нам предписано Писа-
нием и Иисусом Христом всеми силами противостоять
ему»11. Советские лидеры «оставляют за собой право со-
вершать любые преступления, лгать, обманывать»12. Они
лично ответственны за многообразные мировые беды. «Не
будем обманывать себя. Советский Союз стоит за всеми
происходящими беспорядками. Если бы не его участие в
этой игре в домино, в мире не было бы никаких горячих
точек» 13. Согласно этой идеологии, Советский Союз, не
удовлетворяясь организацией кризисов по периферии,
может предпринять неожиданное ядерное нападение на
сами Соединенные Штаты, стоит ему достичь соответст-
вующего уровня количественного превосходства в боего-
ловках. А значит, гарантия безопасности в одном — в ус-
тановлении американского военного превосходства. Если
это повлечет за собой гонку ядерных вооружений, то вина
за все ляжет на Москву, а не на Вашингтон, потому что
сердце Америки чисто.
Захват рычагов управления внешней политикой оче-
редной группой идеологов чреват множеством опасно-
стей. Идеологи имеют склонность к неверным подходам.
С эмпирической точки зрения настоящее проистекает из
прошлого и движется по направлению к будущему. Такое
мировоззрение конкретно и исторично. Идеология анти-
исторична. Она живет моделями и заменяет ими реаль-
ность. Несомненно, в качестве интеллектуального упраж-
нения конструирование моделей может помочь в исследо-
вании проблемы. Но не тогда, когда идеальные конструк-
ции ошибочно принимаются за описание реального мира.
Именно это Альфред Норт Уайтхэд назвал «грехом оши-
бочно примененной конкретики». Этим объясняется и тот
факт, что идеология неизменно, рано или поздно — а ско-
рее, довольно быстро, — доводит государственных деяте-
лей до беды. Ошибка идеологии в том, что она оказывает
84
предпочтение поискам сущности перед существованием.
В результате подрывается сам принцип реализма.
Идеология изымает проблемы из бурного потока реаль-
ных перемен и занимается ими в отрыве от непрерывного
водоворота жизни. Так, идеология изображает Советский
Союз застывшим монолитом, невосприимчивым к измен-
чивости исторических судеб, поведение которого опреде-
ляется несокрушимой логикой, неизменной вчера, сегод-
ня, завтра, в воскресенье, в понедельник и во все другие
времена. Мы навеки застыли в 1950 г., и диктатор в Крем-
ле управляет послушной сетью коммунистических партий
и всепланетной агентурой. В свете такой концепции Со-
ветский Союз предстает государством-фанатиком, с неу-
молимой настойчивостью и коварством осуществляющим
некий всеохватывающий план достижения мирового гос-
подства.
Возможно, все это так. Но другие видят истощенную,
безрадостную страну, в которой распространены цинизм
и коррупция, страну, отягощенную неразрешимыми внут-
ренними и внешними проблемами и неуверенно продвига-
ющуюся от кризиса к кризису. Советское руководство
спустя три четверти века после прославленной больше-
вистской революции не может обеспечить народ элемен-
тарными потребительскими товарами. Оно не может поло-
житься на честность бюрократов или верность ученых и
писателей. Оно сталкивается с трудными этническими
проблемами, поскольку нерусские в Советском Союзе,
столь слабо представленные в органах власти, начинают
превосходить русских по численности. Каждый второй
рождающийся в Советском Союзе ребенок — мусульма-
нин. За рубежом Советский Союз имеет дело с враждеб-
ным Китаем на востоке и ненадежными странами-сателли-
тами на западе, тогда как на юге великая Красная Армия
уже семь лет не может справиться с кое-как экипирован-
ными туземцами, отважно сражающимися в горах Афга-
нистана.
Я не хочу сгущать краски, изображая слабость Совет-
ского Союза. Он остается могучим государством, облада-
ющим достаточной силой и жестокостью, чтобы продол-
жать ограничивать потребление, карать инакомыслящих и
производить ядерные ракеты. Но реальных проблем у
СССР так много, что даже у идеологов в Вашингтоне по-
85
явились основания считать Советскую Россию нацией од-
новременно и достаточно сильной, чтобы угрожать всему
миру, и столь слабой, что пара легких тычков способна
привести ее непрочную экономику к полному краху.
Конечно, Советский Союз в гораздо большей степе-
ни, чем Соединенные Штаты, находится под властью
идеологов, даже с учетом того, что советская идеология
за долгие годы обветшала и ритуализировалась. Она в
свою очередь также считает, что противник не изменяет-
ся и не может измениться, рассматривает его как импе-
рию зла, проклятую навеки на первородный грех част-
ной собственности. Каждый режим, анализирующий сво-
его врага не с исторических, а с идеологических пози-
ций, дедуктивно выводит мотивы его поведения из при-
писанных этому врагу сути и цели существования, выве-
денных умозрительно умыслов и планов, тогда как менее
одурманенный аналитик выступает за то, чтобы прини-
мать в расчет такие факторы, как импровизация, неудач-
ное стечение обстоятельств, случайность, неведение, не-
брежность и даже просто глупость. Мы приходим к си-
туации, превосходно описанной Генри Киссинджером:
«Сверхдержавы часто ведут себя как два ощупью проби-
рающихся по комнате тяжеловооруженных слепца, каж-
дый из которых полагает, что ему грозит смертельная
опасность от другого, которого он к тому же считает
вполне зрячим. Обоим следует знать, что часто в недо-
сказанности, компромиссе и неясности заключается
сущность политики. Тем не менее каждый из них скло-
нен приписывать другому последовательность, дар пред-
видения и четкость, которых ему самому, как он знает
по собственному опыту, недостает. Конечно, через ка-
кое-то время эти два слепца могут нанести огромный
вред друг другу, не говоря уже о комнате»14.
III
Истолковывая каждое осложнение местного значения
как глобальное испытание воли, идеология делает все
более возрастающие ставки в ситуациях, которые с тру-
дом поддаются контролю и грозят превращением ограни-
ченных конфликтов в неограниченные. Более того, идео-
логия, доведенная до логического конца, вообще исклю-
86
чает сосуществование. Президент Рейган не уставал по-
учать нас, что мы должны противостоять злу «всеми
силами». Разве можно идти на компромисс со злом, рис-
куя при этом утратить свою бессмертную душу? Идеоло-
гия зовет правоверного на джихад (священную войну
(арабск.). — Перев.), благословляет его на «крестовый
поход» против неверных.
У русских нет никаких оснований жаловаться на по-
добный лексикон. Начиная с 1917г. они сами пользова-
лись примерно таким же языком. Рейган всего лишь
перефразировал Хрущева, обещавшего нас похоронить.
И все же священная война всегда представляла собой
довольно крутой подход к делам человеческим. Особен-
но сомнительным такой подход представляется в эпоху
ядерных вооружений. А ирония заключается в том, что в
то время, как советская идеология обветшала, стала ци-
ничной и коррумпированной, новый американский «кре-
стовый поход» начался со свежими силами и в воинст-
венном настроении. Тем самым вашингтонские идеологи
дали Кремлю незаслуженную возможность предстать ра-
зумным и дальновидным. В частности, американский иде-
ологический уклон способствовал продвижению СССР к
одной из его главных целей — увести Западную Европу
от союза с Соединенными Штатами. Он способствовал,
по словам Жака Делора, главы Европейского экономиче-
ского сообщества, утверждению образа «все более аг-
рессивной и идеологизированной» американской адми-
нистрации, держащей «Библию в одной руке и револь-
вер — в другой»15.
Американская администрация — ив этом заключается
парадокс — приняла участие в отчуждении союзников
Америки, поскольку рейгановская националистическая
идеология — это, помимо всего прочего, новая форма ис-
торического американского изоляционизма. Изоляцио-
низм никогда не означал отделения Америки от всего ми-
ра. Его сущность заключалась в отказе от обязательств по
отношению к другим государствам и утверждении беспре-
пятственной свободы действий для своей нации. Никаких
«связывающих союзов», как сказал Джефферсон в своей
первой речи по поводу вступления в должность президен-
та. В том смысле, какой вкладывал в это слово Джеффер-
сон, изоляционизм может характеризовать как экстравер-
87
<<< ΛΛΛ >>>
Права человека представляют собой лишь один из многих национальных интересов
Шлезингер А. Циклы американской истории США 6 частного
Возрождение взгляда на внешнюю полити ку с точки зрения национального интереса стало почти откровением
|
|
