<<<     ΛΛΛ     >>>   

цессе своих первых испытаний и экспериментов». Говоря
словами Джона П.Диггинса, «в то время как тезис Маки-
авелли берет за данность, что добродетель может господ-
ствовать лишь на протяжении какого-то ограниченного
времени и что время в конце концов ставит добродетель
под угрозу, тезис федералистов предполагает, что время
в основном лечит, а не калечит... Подход Макиавелли по-
лагает данностью то, что течение времени не оставляет
надежды, подход Мэдисона — что оно плодотворно»34.
Таким образом, эксперимент отцов-основателей был
способом избежать мрачной судьбы классических ре-
спублик. Преемники Вашингтона со смешанным чувством
тревоги и надежды периодически докладывали о судьбе
этого эксперимента. В своем последнем послании конг-
рессу Джеймс Мэдисон позволил себе «с гордостью от-
метить, что американский народ безопасно и успешно
пришел к сорокалетию своего существования в качестве
независимой нации». Это, по убеждению президентов
США, имело значение не только для Америки. «Наши ин-
ституты, — сказал в своем последнем послании Джеймс
Монро, — представляют собой важную веху в истории
цивилизованного мира. От сохранения их в первозданной
чистоте будет зависеть все». Вашингтон, сказал Эндрю
Джексон в своей площадной речи, рассматривал Консти-
туцию «как эксперимент» и «был готов отдать, если необ-
ходимо, жизнь за то, чтобы обеспечить его проведение
честно и полностью. Такое испытание состоялось. Успех
его превзошел самые смелые надежды его устроителей».
И все же Джексон усматривал опасность, грозившую экс-
перименту, — опасность, заключавшуюся прежде всего
во «власти тех, у кого деньги», а в еще большей мере—в
распаде самого союза, когда хаос, как он считал, может
заставить народ «подчиниться абсолютному господству
любого военного авантюриста и пожертвовать своей сво-
бодой ради покоя»35.
Тем не менее уверенность — или по меньшей мере
деланная уверенность — возрастала. «В текущем году, —
заявлял в 1838 г. Мартин Ван Бюрен, — исполняется пол-
века нашим федеральным институтам... Американскому
союзу выпало испытать преимущества формы правления,
полностью зависящей от постоянного осуществления воли
народа». «После трех четвертей столетия нашего сущест-
26

вования в качестве свободной и независимой респуб-
лики, — сказал Джеймс Полк в следующем десятилетии,
— уже не надо решать вопрос, способен ли человек к
самоуправлению. Успех нашей восхитительной системы
окончательно опровергает теории тех, кто в других стра-
нах утверждает, что «избранное меньшинство» рождено,
чтобы править, и что большинство человечества должно
управляться силой».
Война с Мексикой, добавил вскоре Полк, «подтверж-
дает, вне всякого сомнения, что народная представитель-
ная форма правления способна справиться с любыми
чрезвычайными обстоятельствами». Через шестьдесят лет
после принятия Конституции Захария Тейлор провозгла-
сил устройство Соединенных Штатов Америки «самой
стабильной и устойчивой формой государственного прав-
ления на земле»36.
Как объяснить этот растущий оптимизм? Частично это
была дань признания, достаточно обоснованная, тому, что
США выжили; частично — ура-патриотизм и тщеславие,
органически присущие нарождающемуся национализму.
Частично это также, несомненно, был призыв, содержа-
щий упрек; не будем отбрасывать то, чего достигли с та-
ким трудом, поскольку президенты того периода, должно
быть, нутром чувствовали, что американскому экспери-
менту предстоит тяжелейшее внутреннее испытание. Ни-
кто не понимал опасности более глубоко, чем молодой
человек, выступавший в 1838 г. в молодежном лицее в
Спрингфилде, штат Иллинойс, с докладом «Сохранение
наших политических институтов». В течение более чем по-
ловины столетия, сказал Авраам Линкольн, Америку пред-
ставляли «как эксперимент с неясным результатом; теперь
его считают успешным». Но в успехе таятся опасности для
него самого: «Когда добыча в руках, кончается удовольст-
вие от охоты». По мере того как память о революции сти-
рается, столпы храма свободы рушатся. «Этот храм обяза-
тельно рухнет, если мы... не заменим их новыми столпами,
вытесанными из твердого камня здравого рассудка».
Убеждение в том, что в жизни нет ничего гарантиро-
ванного, было характерно для президентства Линколь-
на — именно оно и объясняет его величие. В его первом
послании конгрессу был поставлен вопрос, присуща ли
всем республикам «врожденная и неизлечимая слабость».
27

В речи, произнесенной на кладбище в Геттисберге, он оха-
рактеризовал великую гражданскую войну как «испыта-
ние» на предмет того, может ли какая-либо нация, рож-
денная свободной и верящая в то, что все люди сотворены
равными, «быть долговечной»37.

V
В ранний период республики доминирующей была
идея о том, что Америка — это эксперимент, предприня-
тый вопреки истории, чреватый риском, проблематичный
по результатам. Но начала проявляться и контртрадиция.
И, как показывает растущий оптимизм сменявшихся пре-
зидентов, она проявлялась по нарастающей. Контртради-
ция также имела свои корни в этической системе кальви-
низма.
Исторически христианство включало в себя две непри-
миримые идеи: что все люди близки, непосредственно со-
относятся с Богом и что некоторые из них более близки к
нему, чем другие. Вначале, как Кальвин записал в своих
«Институциях», Бог «избрал евреев в качестве своего соб-
ственного стада»; «обещание спасения... касалось только
евреев до того момента, пока стена не была разрушена»3**.
Затем, когда произошло то, что Джонатан Эдварде назвал
«отменой особой божьей заботы о евреях», стена «была
разрушена, чтобы открыть путь для более широкого успе-
ха Евангелия»39. С тех пор избранные люди являлись как
бы отобранными из общего числа и отличными от грешни-
ков. Со временем идея о святых, которых можно отожде-
ствлять с историей, растворилась в трансцендентальное™
постисторического Града Божьего.
Таким образом, св.Августин заложил наряду с «прови-
денческой историей», историей подъема и упадка мир-
ских сообществ, идею «истории спасения» — о путешест-
вии избранных к спасению за пределы истории. В том ве-
ке, когда кальвинисты отправились в Новую Англию,
можно было также наблюдать примитивный апокалипти-
ческий фанатизм, присущий первым христианам. Колони-
сты в Новой Англии ощущали себя покинувшими родной
дом и очаг по призыву свыше для того, чтобы претерпеть
невообразимые лишения и испытания в стране, полной
опасностей. Почему они полагали, что призвал их некто
28

важный и по важным причинам? Страдания сами по себе
казались им доказательством их некой роли в истории
спасения. «Бог заповедал своим людям, — говорил Инк-
рис Мэзер, — что освященные свыше муки будут их уде-
лом... Обычный способ божественного Провидения —
[это] величайшим страданием подготовить к величайшему
снисхождению... Вне сомнения, Иисус Христос особенно
расположен к этому месту и к этому народу»40.
Они не только являлись, по словам Джона Уинтропа,
как бы «градом на холме», с устремленными к нему взо-
рами всех людей. Дело представлялось так, будто в Но-
вую Англию их послало, по выражению Эдварда Джонсо-
на, чудотворное Провидение, ибо «это то место, где Гос-
подь сотворит новое небо и новую землю». «Бог Иисус»
вознамерился «сделать своих воинов Новой Англии под-
линным чудом этого века»41. Натаниэль Готорн поведал
нам, что в последней проповеди преподобного Артура
Диммесдэйла речь шла о «соотношении между божеством
и человеческими сообществами, причем особо говорилось
о Новой Англии, которую они насаждают здесь, в диком
краю». Но там, где еврейские пророки предвидели круше-
ние своей страны, Диммесдэйл поставил своей задачей
«предсказать высокую и благородную судьбу для вновь
собравшихся людей Господа»42. Великий Эдварде пришел
к заключению, что «самая последняя славная эпоха на-
чнется, вероятно, в Америке»43.
Такое геополитическое уточнение того, где наступит
последнее счастливое тысячелетие перед концом света,
такое отождествление Нового Иерусалима с конкретным
местом и народом было редким даже во времена религи-
озного фанатизма с его предчувствием Судного дня. «То,
что в Англии, Голландии, Германии и Женеве, — писал
Сэквэн Бэркович, — было априори антитезисом (святость
и государственность), в Америке стало сдвоенным стол-
пом уникальной федеральной эсхатологии». Ибо старый
мир погряз в несправедливости — еще один позорный
эпизод в длинной цепи позора «провиденческой истории».
Тот факт, что Бог хранил от людей Америку так долго —
до тех пор пока Реформация не очистила церковь, пока
изобретение книгопечатания не распространило Священ-
ное писание среди народа, — свидетельствовал о том, что
он оберегал эту новую землю для некоего высшего про-
29

явления своей благодати. Говоря словами Уинтропа, Бог,
«повергнув перед нашими глазами все другие церкви, ос-
тавил Америку для тех, кого он наметил избавить от
своей всеобщей кары, так же как он однажды послал ков-
чег для спасения Ноя. Эта новая земля наверняка состав-
ная часть, возможно и наивысшее проявление истории
спасения. Америка реальное воплощение божественного
пророчества.
Обещание спасения, похоже, было переадресовано от
евреев к американским колонистам. В XVIII в. это поло-
жение, как и идея первородного греха, претерпело про-
цесс секуляризации. Читая в канун революции клубу бос-
тонских адвокатов свою «Диссертацию о каноническом и
федеральном праве», Джон Адаме увлекся и произнес ши-
рокоизвестную риторическую фразу: «Я всегда с благого-
вением рассматриваю образование Америки как открытие
поля деятельности и замысла Провидения для просвеще-
ния невежественных и освобождения порабощенной час-
ти человечества повсюду на Земле». Поразмыслив, Адаме
раскаялся в таком проявлении чувств и перед публика-
цией документа удалил эту фразу. К началу 80-х годов
XVIII в. он пришел к выводу, что «американцы не имеют
какого-либо особого предначертания, а их характер такой
же, как и у других». Однако Джон Куинси Адаме ухватил-
ся за мысль, от которой отказался его отец: «Кто же те-
перь не видит, что осуществление этого великого дела со-
вершенно не может быть поставлено под сомнение?» А
сын Дж.К. Адамса, Чарлз Фрэнсис Адаме, назвал подчер-
кнутую его дедом фразу «наиболее достойной запомина-
ния»4^
VI
Обретенная независимость придала новый статус тео-
рии Америки как «избранной нации» (Беркович) или «на-
ции-искупительницы» (Э.Л.Тьювсон), которой Всевышний
доверил задачу нести свой свет погрязшему в грехах миру.
Преподобный Тимоти Дуайт, внук Джонатана Эдвардса,
назвал американцев «этой избранной расой»47. «Божья
благодать в отношении Новой Англии, — писала Гарриет
Бичер-Стоу, дочь священника и жена священника, — это
предвещение славного будущего Соединенных Штатов...
30

призванных нести свет свободы и религии по всей земле
и вплоть до великого Судного дня, когда кончатся войны
и весь мир, освобожденный от гнета зла, найдет радость
в свете Господа»'*8.
Патриотический пыл распространял далеко за рамки
евангелической общины идею об американцах как из-
бранном народе, на который возложена священная мис-
сия. Джефферсон считал, что на государственной печати
США должны быть изображены чада израилевы, ведомые
столпом света49. «Здесь заново будет рай расцве-
тать...»50,—писал Филипп Френо, одним из первых утвер-
ждая миф об американской невинности.
«Мы, американцы, — писал юный Герман Мелвилл, —
особые, избранные люди, мы — Израиль нашего времени;
мы несем ковчег свобод миру... Бог предопределил, а че-
ловечество ожидает, что мы свершим нечто великое; и это
великое мы ощущаем в своих душах. Остальные нации
должны вскоре оказаться позади нас... Мы достаточно
долго скептически относились к себе и сомневались, дей-
ствительно ли пришел политический мессия. Но он при-
шел в нас»51.
Вера в то, что американцы избранный народ, не подра-
зумевала уверенного и спокойного продвижения к спасе-
нию. Как это вполне ясно было из Библии, избранный на-
род подвергался суровейшим испытаниям и принимал на
себя тягчайшее бремя. Соперничавшие теории — Америка
как эксперимент, Америка как судьба — подтверждали,
таким образом, веру в процесс испытания. Но согласно
одной из них, проверку проходила деятельность, а соглас-
но другой — религиозная вера. Таким образом, Линкольн
и г-жа Стоу, исходя из разных постулатов, сходились во
взглядах на Гражданскую войну и божественное предоп-
ределение. «Теперь, когда Господь поверг рабство на-
смерть, — писал в 1865 г. брат г-жи Стоу, Эдвард, — он
открыл путь к спасению и освящению всей нашей соци-
альной системы»52.
Считалось, что царство божие грядет очень скоро и на-
станет непременно в Америке. От идеи спасения у себя в
стране был один лишь короткий шаг к идее спасения мира.
Древние евреи, греки и римляне, писал преподобный Джо-
шуа Стронг, независимо друг от друга развили духовные,
умственные и физические качества человека. «Ныне впер-
31

вые в истории человечества эти три великие линии разви-
тия проходят сквозь пальцы одной преобладающей расы
для того, чтобы образовать, переплетясь между собой,
единую наивысшую цивилизацию новой эры, совершенст-
во которой будет означать, что это и есть вполне царство
божие... Все объединятся в единой англосаксонской расе,
показывая, что эта раса в исключительной степени соот-
ветствует намеченному и потому избрана богом для подго-
товки полного торжества его царствия на земле»53. От это-
го был еще один короткий шаг к тому, что преподобный
Александр Блэкберн, раненный при Чикамауге в 1898г.,
назвал «империализмом правого дела»54, а от Блэкбер-
на — к мессианской демагогии Альберта Дж. Бивериджа:
«Бог готовил англоязычные и тевтонские народы в течение
тысячи лет не для пустого и ленивого самосозерцания... А
из всей нашей расы Он отметил американский народ как
нацию, избранную Им для того, чтобы в конце концов быть
ведущей в деле возрождения мира»55.
Таким образом, создавалось впечатление, что в лице
Соединенных Штатов Америки Всевышний создал нацию,
уникальную по своей добродетельности и великодушию,
свободную от мотивов, которыми руководствуются все
остальные государства. «Америка единственная идеали-
стическая нация в мире, — заявил Вудро Вильсон в ходе
своего паломничества в западные штаты в 1919г. — Сер-
дце этого народа чистое. Сердце этого народа верное...
Это великая идеалистическая сила в истории... Я, напри-
мер, верю в судьбу Соединенных Штатов глубже, чем в
любое иное из дел человеческих. Я верю, что она содер-
жит в себе духовную энергию, которую ни одна другая
нация не в состоянии направить на освобождение челове-
чества... [В ходе великой войны] Америка обладала неог-
раниченной привилегией исполнить предначертанную
судьбу и спасти мир»56.
А еще сорок лет спустя теория об Америке как спаси-
тельнице мира получила высочайшее утверждение от Джо-
на Фостера Даллеса, еще одного пресвитерианского ста-
рейшины, и с этого момента страна на всех парах устреми-
лась вперед, к ужасам Вьетнама. «История и наши собст-
венные достижения, — провозгласил президент Джонсон
в 1965 году, — возложили прежде всего на нас ответст-
венность за защиту свободы на Земле»57. Так это обманчи-
32

VII
Почему убеждение в предрасположенности людей к

порче, а государств — к гибели и проистекающая из этого
идея об Америке как эксперименте уступили место за-
блуждению насчет священной миссии и освященной свы-
ше судьбы? Первоначальное убеждение произрастало из
реалистических концепций истории и человеческой нату-
ры,—концепций, которые увядали по мере того, как ре-
спублика процветала. Ярко выраженная историчность
мышления отцов-основателей не выдержала испытания
временем. Хотя первое поколение независимой Америки
прибыло в Филадельфию с грузом исторических приме-
ров и воспоминаний, его функцией было именно освобож-
дение своего творения от действия законов истории. Как
только отцы-основатели сделали свое дело, история стала
строиться на новой основе и на американских условиях.
«В нашей власти, — заявил в «Здравом смысле» Томас
Пейн, — начать все сначала». Эмерсон определил себя как
вечного искателя без прошлого за спиной. «Прошлое, —
писал Мелвилл в «Белом бушлате», — мертво, и ему не
суждено воскреснуть; но Будущее наделено такой жиз-
нью, что оно живо для нас даже в предвкушении его»59.
Процесс самовлюбленного отказа от истории, активно
комментировавшийся иностранными путешественниками,
был закреплен одновременным уходом — после 1815г. —
от участия в борьбе между державами Старого Света. Но-
вая нация в основном состояла из людей, оторвавшихся от
своих исторических корней, бежавших от них или враж-
дебно относившихся к ним. Это также способствовало от-
ходу республики от установок и принципов светского тол-
33

кования истории. «Вероятно, ни одна другая цивилизован-
ная нация, — было отмечено в «Демокрэтик ревью» в
1842 г., — не порывала со своим прошлым так основа-
тельно, как американская»60.
Однако по сравнению с XX в., прошлое столетие было
пропитано историческим духом. Сегодня, несмотря на все
меры по сохранению исторических памятников и много-
численные празднования юбилеев по рецептам шоу-бизне-
са, мы в основе своей стали, в том что касается интереса и
познаний, народом без истории. Бизнесмены согласны с
Генри Фордом-ст., что история — это чепуха. Молодежь
больше не изучает историю. К ней поворачиваются спиной
ученые, весь энтузиазм которых сосредоточен на отрица-
ющих историю бихевиористских «науках». По мере ослаб-
ления исторического самосознания американцев в образу-
ющийся вакуум хлынула мессианская надежда. А по мере
либерализации христианства, отходящего от таких осново-
полагающих догматов, как первородный грех, оказалось
удалено еще одно препятствие, мешавшее вере в благоде-
тельность и совершенство нации. Идея эксперимента от-
ступила перед идеей судьбы как основы жизни нации.
Все это, конечно, было и спровоцировано, и закрепле-
но фактами использования национальной мощи в наше
время. Все нации предаются фантазиям о своем прирож-
денном превосходстве. Когда они, подобно испанцам в
XVI в., французам в XVII в., англичанам в XVIII в., немцам,
японцам, русским и американцам в XX в., начинают дей-
ствовать согласно своим фантазиям, процесс этот имеет
тенденцию превращать их в угрозу для других народов.
Американцами эта бредовая идея овладевала в течение то-
го долгого времени, пока они не принимали участия в де-
лах реального мира. Когда же Америка вновь вышла на
мировую арену, ее подавляющая мощь закрепила в ее со-
знании это обманчивое видение.
Таким образом, теория избранной нации, нации-спаси-
тельницы, стала почти официальной верой. Хотя контртра-
диция расцвела в полную силу, традиционный подход не
исчез вполне. Некоторые продолжали считать идею счаст-
ливого царства совершенной мудрости и совершенной до-
бродетели обманчивой грезой о Золотом веке, при этом,
вероятно, недоумевая, зачем Всевышний стал бы особо вы-
делять американцев. «У Всевышнего, — настойчиво под-
34

черкивал Линкольн в своей второй инаугурационной
речи, — свои собственные цели». Он отчетливо сознавал,
что говорит, поскольку вскоре написал Тэрлоу Уйду, раз-
делявшему его ироничное отношение: «Людям отнюдь не
льстит, когда им показывают, что между ними и Всевыш-
ним имеется различие в замыслах. Однако отрицать это...
значит отрицать существование Бога, правящего миром»61.
В послевоенный период Уолт Уитмен, некогда слагав-
ший оптимистические оды во славу демократической ве-
ры, разглядел впереди мрачное и грозное будущее. Экс-
перимент оказался в опасности. Штаты стали полем «бит-
вы, наступления и отступления между убеждениями и ус-
тремлениями демократии и грубостью, порочностью и
капризами людей». Америка, предупреждал Уитмен, впол-
не может «оказаться наиболее грандиозной неудачей на-
шего времени»62. Эмерсон также потерял присущую ему
ранее уверенность в эксперименте. «Это дикая демокра-
тия, — сказал он в своем последнем обращении к обще-
ственности, — бал правят посредственности, нечестивцы
и мошенники»63.
Глубоко символичен тот факт, что и четвертое поколе-
ние Адамсов серьезнейшим образом засомневалось в том,
что Провидение, создав Америку, в конечном счете реа-
лизовало великий замысел по освобождению человечест-
ва. По мнению Генри Адамса, неудача эмбарго Джеффер-
сона означала потерю невинности. «Америка начала мед-
ленно, осознавая, как это больно, приходить к убежде-
нию, — писал он, — что она должна нести общечеловече-
ское бремя и вести борьбу на той же самой кровавой
арене с помощью используемых другими расами видов
оружия, что она не может больше обманывать себя на-
деждами на то, что ей удастся избежать действия законов
природы и жизненных инстинктов»64. Таким образом, сто
лет спустя он подтвердил вывод своего прадеда о том, что
у американцев нет никакой особенной, освященной свы-
ше судьбы.
Его соотечественники были против такого вывода. «Вы,
американцы, воображаете, что не подпадете под действие
общих законов», — ворчал циничный барон Якоби в «Де-
мократии» Адамса6^. Но Брукс, брат Адамса, свободно со-
ставлял уравнения из таких понятий, как централизация и
скорость социальных процессов, ставил под сомнение воз-
35
2*

можность того, что на какую-либо нацию не действует за-
кон роста и упадка цивилизации. Генри, ухватившись за
подсказку своего брата, попытался развить его мысль «до
предела заложенных в ней возможностей», до крайней
точки, которая, по его предсказанию, должна была прий-
тись на 1921 г. Год этот, как напоминает мне профессор
Джеймс а.филд-мл., дал республике Уоррена Дж.Гардин-
га. Генри Адаме кончил тем, что стал эсхатологом наобо-
рот, уверенным, что наука и технология стремительно ве-
дут планету к Апокалипсису без искупления в Судный
день.
«При таком темпе увеличения скорости и момента си-
лы, какой получен в результате вычислений на основе дан-
ных за последние пятьдесят лет, — писал он Бруксу в
1901 г., — нынешнее общество должно себе свернуть
свою чертову шею во вполне определенном, хотя и отда-
ленном времени, в пределах следующих пятидесяти лет».
Странным было ощущение, которое он испытывал, — «это
тайная уверенность, что стоишь на грани величайшей ми-
ровой катастрофы. Ибо все это означает такое же паде-
ние Западной Европы, как в четвертом веке»67. Он стал
воображать себя св.Августином, правда потерпевшим не-
удачу. («Я стремлюсь к тому, чтобы ассоциироваться со
св.Августином... Моя идея о том, как все это должно быть,
оказалась мне не по силам. Лишь св.Августин осознавал
это».) СвАвгустин находил утешение в своем видении
Града Божьего. Однако закон термодинамики оставлял
место лишь для Града Хаоса. С Соединенными Штатами,
как и со всеми остальными, было покончено. В конце кон-
цов Адаме также отказался от теории эксперимента в
пользу теории судьбы; но, с его точки зрения, судьба эта
была не только предопределенной, но и зловещей. «Никто
нигде, — писал он за несколько недель до того, как раз-
разилась первая мировая война, — ...не ждет ничего от
будущего. Жизнь такая же, как в IV в., только без св.Ав-
густина»^8.
Всегда трезво мыслящий Уильям Джемс сохранял веру
в эксперимент. Ему претили фатализм и абсолютизация,
которых требовал «идол национальной судьбы... которую
по какой-то непостижимой причине стало позорно ставить
под сомнение или отрицать». Нас учат, говорил Джемс,
«быть миссионерами цивилизации... Мы должны распрост-
36

ранять наши идеалы, насаждать наш порядок, навязывать
нашего Бога. Индивидуальные жизни — ничто. Наш долг и
наша судьба зовут нас, и цивилизация должна идти все
дальше. Может ли существовать более уничтожающая
оценка всего этого надутого идола, именуемого «совре-
менная цивилизация»? Апофеоз Америки наступил так
скоро, что прежняя американская натура не могла не ис-
пытать шока». Трудно с уверенностью сказать, что подра-
зумевал Джемс под «прежней американской натурой», но
он явно отвергал предположение, что Соединенные Шта-
ты обладали священным иммунитетом к соблазнам и кор-
рупции. «Ангельские движения души и хищнические инс-
тинкты, — указывал он, — одновременно умещаются в на-
шем сердце точно так же, как они владеют сердцем других
стран»69.

VIII

Так борьба между реализмом и мессианством, между
теориями эксперимента и судьбы продолжается до насто-
ящего времени. Ни один из современных нам критиков
контртрадиции не произвел большего эффекта, чем Рай-
нольд Нибур, с его уничтожающей христианской полеми-
кой, направленной против всей идеи «спасения посредст-
вом истории»70. По предположению Нибура, Соединен-
ные Штаты воплотили иллюзии либеральной культуры по-
тому, что «мы имели религиозную точку зрения на свою
национальную судьбу, которая истолковывала появление
и существование нашей нации как попытку Бога дать не-
кое новое начало истории человечества». Пуритане посте-
пенно перенесли акцент с божественного благорасполо-
жения, оказываемого нации, на добродетель, которую на-
ция якобы приобретает посредством божественного бла-
горасположения. Нибур определил мессианство как «ис-
порченное выражение поисков человеком абсолюта сре-
ди опасностей и случайностей своего времени» и предо-
стерег относительно «глубокого слоя мессианского созна-
ния в разуме Америки», Миф о невинности фатально опа-
сен для мудрости и благоразумия. «Подобно индивиду-
умам, нации, которые, по своей собственной оценке, ха-
рактеризуются полной невинностью, совершенно невыно-
симы в общении с окружающими». Пусть нация, считаю-
37

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

В течение которых бесчеловечность в отношенияхмежду людьми воспринималась как нечто заурядное
Консерватизм все время сдерживает
Причем прежде всего во внешней политике
Шлезингер А. Циклы американской истории США 6 поколение