<<<     ΛΛΛ     >>>   

В настоящее время во всем мире и в нашей стране проявляется большой интерес к Японии, достигшей потрясающих успехов в экономическом, техническом развитии, занявшей одно из первых мест в мире по этим показателям. Возникает вопрос о том, могла ли она совершить свой колоссальный рывок гораздо раньше, если бы не изолировалась от внешнего мира более, чем на 200 лет? И каков бы был в таком случае современный облик Дальнего Востока, а может быть, и мира? Известно, что незадолго до этого (первая половина XVII в.) Япония только стала единым централизованным государством. Здесь выдающуюся роль сыграл Тоётоми Хидзёси (его называют «японским Наполеоном» или «японским Иваном Грозным»), сумевший покончить с политической раздробленностью страны и создавший единую державу (см. Искендеров А.А., Тоётоми Хидзёси. М., 1984). После его смерти (1598 г.) власть оказалась в руках одного из его сподвижников Токугава Иэясу, провозгласившего себя в 1603 г. сегуном (военным правителем). Вплоть до революции «Мэйдзи» (1867 г.) Японией правил сегунат Токугава.
Став сегуном, Иэясу провел серию реформ направленных на закрепление успеха: дайме (крупные феодалы) сохранили некоторые свои традиционные права, но признали авторитет сегуна и каждый второй год вместе с семьей находились в заложниках в Киото. Ремесло и торговля были изъяты из-под юрисдикции дайме и переданы в подчинение правительству вместе с городами. В результате аграрной реформы крестьяне еще крепче были прикреплены к земле. Были четко проведены границы между сословиями (самураи, крестьяне, ремесленники, торговцы).
147
В основу своей внешнеполитической деятельности Току-гава положили принцип изоляции Японии от внешнего мира. Однако вывод, что сегуны были особенно предрасположены к политике изоляции в силу консерватизма, присущего их мировоззрению, отнюдь не является обоснованным. Изясу Токугава заботился о развитии заморской торговли и на первых порах находился в дружеских отношениях с христианскими миссионерами. Стремление к тому, чтобы быть единоличным правителем страны и обеспечить себе полную лояльность подвластных, привело постепенно сегуна к ограждению островного государства от внешних сил. Американский историк Дж. Холл пишет: «В процессе перехода Токугава к политике изоляции можно увидеть переплетение трех тенденций: 1) стремление к установлению внутренней политической стабильности; 2) желание иметь монополию в области заморской торговли; 3) страх перед христианством» (Hall J.W. Japonia od czasow najdawnejszych do dzisiaj. W.. 1979. S. 156).
Вначале Изясу Токугава стремился к развитию торговых отношений с иными странами и терпеливо вел переговоры с китайцами, испанцами, англичанами и голландцами. Однако ему не удалось превратить Эдо в торговый порт, так как европейские купцы предпочитали порты Кюсю, а китайцы отклонили предложение Изясу об установлении официальных торговый контактов и создании торгового флота, пользующегося правительственными лицензиями. Эти неудачи склонили Изясу и его преемников к монополизации существующей торговой деятельности посредством системы выделенных портов и предоставления концессий купцам. Так, в 1604 г. союз купцов, торгующих шелком в Осака, Киото и Нагасаки, получил специальное монопольное право на импорт и торговлю шелковой нитью.
Тем временем снова дала знать о себе проблема христианства — Изясу, хотя и относился дружественно к миссионерам, никогда не отменял запрета этой религии, наложенного в 1587 г. Хидзёси. В 1612г. этот вопрос поднял один из дайме с острова Кюсю—последователь христианства. Это привело к тому, что правительство потребовало от всех вассалов рода Токугава и всех, живущих в их поместьях, отречения от чуждой религии. Дайме Такаяма Юко был изгнан в 1614 г. из страны в рамках усиления акций по очищению Японии от сторонников христи-анства (см. Dunti С J. Evryday Life in traditional Japon. Tokyo. 1982. P. 7-8).
С того момента стремление к монополизации заморской торговли и страх перед христианством действовали уже вкупе, подталкивая сегунат в направлении к политике строгой изоляции. В 1616г. заморская торговля была ограничена портами в Нагасаки и Хирадо. В 1622 г. новая волна преследований христиан привела к смерти 120 христианских миссионеров и неофитов. В 1624 г. из Японии изгнали испанцев, годом раньше англичане сами отказались от попыток получить право на торговлю в Стране восходящего солнца. С той поры все японцы, подозреваемые в приверженности христианству, подвергались неслыханным пыткам и, тысячи новообращенных вынуждены были отказаться от своей веры. Католическая церковь насчитала свыше трех тысяч случаев мученической смерти японских христиан в это время. Такая реакция сегуната на христианство объясняется его страхом перед возможным колониальным захватом европейскими державами Японии. «Еще в Европе почти ничего не знали о Японии, а ее элита уже прекрасно была осведомлена о том, что происхо-дит в большинстве европейских государств, и давала себе отчет в том, какую политику европейские страны проводят в Азии» (Frederic L. Zycie codzienne w japonii u progu nowoczesnosci. W.. 1988. S. 7).
Вместе с тем японцы не упускали случая воспользоваться техническими достижениями европейцев. Например, в 1543 году были скопированы мушкеты голландских купцов, после чего резко возросло их число, значительно изменив характер феодальных войн. Англичанин У. Адаме, которого в 1600 г. силой задержали в Японии, посвятил японских кораблестроителей в секреты европейской техники судостроения.
Следует иметь в виду, что, изолировав Японию от внешнего мира, Токугава отнюдь не практиковали строгую и полную изоляцию. Они понимали, что контролируемые контакты с европейцами могут принести немало пользы стране. Известно, что среди всех европейцев ими были выделены голландцы, через которых в Японию проникала европейская наука и культура. Не надо забывать о присущей японцам способности перенимать все полезное у других народов и использовать в своих целях. Неудивительно, что образованные японцы, освоившие европейскую науку и культуру, использовали их активно и осознанно для совершенствования экономики отечества. «Однако изоляция страны,—подчеркивает Л. Васильев,— не вела ее к быстрому прогрессу. Если в XVII в. реформы и укрепление внутренней стабильности привели к относительному процветанию экономики Японии, то XVIII век принес с собой упадок и начало экономического кризисах (Васильев Л.С. История Востока. М., 1993, т. 1, с. 443).
Действительно, ограничив торговые отношения с европейскими державами, правительство Токугавы снизило потенциал экономического развития Японии. Трудно оценить, однако, к каким последствиям могла привести политика свободных контактов страны с Европой. Неясно также и то, привело ли бы поддержание живого общения с Западом и Китаем к усилению внутренней борьбы дайме с сегунатом или нет (см. HaLL J. Op. cit. S. 158). Во всяком случае эта изоляция на первых порах обеспечила Японии мир, благодаря которому она сумела создать эффективную политическую организацию и достигнуть успехов в сфере экономики и культуры.
Представляет поэтому интерес промоделировать такой неосуществленный сценарий мировой цивилизации, когда Япония отказалась бы от политики изоляции, продолжающейся свыше 200 лет.
Допустим, что правящая элита Японии не испугалась возможной колонизаторской политики ведущих европейских стран по отношению к своим землям. Проистекает это из ряда обстоятельств, к которым, в первую очередь, относятся культурные факторы и особенности японского национального характера. В этом случае сегуны стремились бы получить как можно больше информации о состоянии дел в Европе, и поэтому они организовали в Англии, Франции, Испании и других европейских странах свои посольства (естественно, открыв доступ европейским дипломатам в своей стране) и стали регулярно посылать способных юношей из сословия самураев и торговцев на получение образования в западноевропейских университетах. Эти постоянные контакты позволили сегунату сделать вывод о том, что в Японии и Западной Европе протекают практически идентичные процессы в сфере культуры. Действительно, имеется ряд поразительных аналогий явлений, которые наблюдаются приблизительно в одно и то же время в Европе и Японии. «Правда, в конце XVI и в XVII в. мы обнаруживаем в Европе поздний Ренессанс, унаследовавший вдохновение у более раннего Ренессанса предшествующих веков. В какой-то степени то же самое можно сказать и о Японии, поскольку некоторые из описанных нами событий уходят корнями в эпоху Аси-кага. Во многих конкретных случаях параллели настолько очевидны, что если мы имеем право называть европейский культурный подъем Ренессансом в самом широком смысле этого слова, то, вероятно, с таким же правом можно применять этот термин и к японскому культурному процессу этого времени» (Кирквуд К. Ренессанс в Японии. М., 1988, с. 257).
Для нашего аспекта рассматриваемой проблемы существенными являются следующие параллели. Во-первых, и Японии, и Европе присуща высокоразвитая феодальная система, имеющая множество похожих признаков. Во-вторых, и Япония, и Европа вступили в эру исследований и мореплавания, что в конечном счете привело к значимым переменам в интеллектуальной и торговой сферах. Одни осваивали Средиземное море, Атлантический, Индийский и Тихий океан, другие (японцы) — Тихий океан, Японское море, Желтое море, Восточно-Китайское и Южно-Китайское, Охотское море.
«Средиземное море, — отмечает У. Дэйвис,— продолжало сохранять свое значение для торговли. Государства, такие, как Венеция и Генуя, которым выпало счастье находиться на его побережье, стали могучими торговыми державами... Венеция и Генуя превратились в крупнейшие рынки мира... Географические открытия повлекли за собой огромные перемены. Из Средиземного моря мореплаватели проникли в Атлантику. Сразу же на первое место выдвинулись такие страны, как Голландия и Англия, до того находившиеся на периферии торгового мира. Открытие пути в Индию через мыс Доброй Надежды наряду с захватом Константинополя турками почти положили конец средиземноморской торговле. Появились приборы, способствующие развитию навигации и, следовательно, сильно повлиявшие на торговлю. Улучшилась конструкция судов. Быстроходная галера, оснащенная двумя-тремя рядами весел и имевшая небольшую осадку, была великолепна для использования в спокойных водах внутренних морей, но совершенно неприемлема для плаваний в Атлантике. Поэтому появился новый тип корабля, способный противостоять самым ужасным ветрам и медленно, но надежно совершать кругосветные путешествия» (Davies W. How to Read History. L., 1924. P. 105-106).
Аналогичные тенденции были присущи и Японии —на протяжении тысячи лет осуществлялись контакты с Китаем. Их активность значительно возросла в конце XVI столетия. С этого же времени японские корабли вышли в Тихий океан, и перед японскими путешественниками открылся громадный мир.
В-третьих, Версаль, Лондон и Киото представляли собой центры монархий и аристократии. В них доминировали дворы с их хорошим вкусом, рафинированностью и изяществом. Одновременно в них же или их торговых двойниках (Париже, Лондоне и Осака) возникла буржуазия, которая не только занималась торговлей, но и стремилась насладиться жизнью, совмещая гедонизм с прагматическим подходом к миру. «Она определяла ритм жизни на бульварах Франции, в кофейных домах Лондона (где только за время жизни одного поколения их появилось две тысячи) или в оснащенных фонарями чайных домиках быстро растущих «кварталов развлечений» Киото и Осака. Этот класс начал ощущать собственную силу и значимость своей роли в общественной жизни страны» (Кирквуд К. Указ, соч., с. 261). Именно эти крупные центры внесли немалый вклад в формирование вкусов и нравов японского и европейских народов.
В-четвертых, и в Японии, и на Западе в это время происходят активные поиски в сфере религии и этики. В Японии подвергся реформам буддизм, который заменило конфуцианство, ставшее идеологией государства и относившееся к светским проблемам подобно английскому пуританству. Для культуры Западной Европы и Дальнего Востока XVIII столетия характерны взлет гуманизма и рост секуляризма, когда прагматизм и богатство вытеснили из душ людей небесные помыслы и заставили их обратиться к сугубо земным делам.
И Япония, и страны Запада прошли в целом одни и те же фазы культурного развития, присущие переходу от феодальной системы к буржуазному обществу. «Экономические факторы способствовали подъему среднего сословия,— отмечает К. Кирквуд, — и простолюдины приобрели в общественном механизме большую силу. Аристократия, а в сущности — автократия, все еще существовала, но под натиском денег она теряла свою, основанную на военной мощи, позицию исключительности. Наряду с переменами в отношениях между социальными группами произошло изменение самого характера культуры: из величавой собственности привилегированных сословий она стала достоянием масс и приняла общедоступную форму» (Кирквуд К. Указ, соч., с. 263).
Важно именно то, что и на Дальнем Востоке, и на Западе одновременно существовал переходный период. Как раз эту особенность и использовала японская элита, которая сумела получить в свое распоряжение практически чуть ли не весь научно-технический потенциал Запада. Все новинки в области науки и техники моментально воспроизводились в Японии и находили свое место в начавшейся экспансии, за счет которой сегунат смог решить внутренние проблемы.
Политика сегуната, в целом направленная на увековечивание господства феодалов, под влиянием происходящих изменений вынуждена была выпустить пар из котла.
153
Бурно развивалось городское хозяйство, представленное ремеслом и мануфактурной промышленностью, увеличились объемы торговых операций, возросло значение торгово-ростовщических домов.
Новые экономические отношения проникали и в деревню, где поднялась роль ремесла и активизировались отхожие промыслы. Разбогатевшие крестьяне и городские буржуа начали скупать землю. Товарно-денежные отношения стали выходить за рамки феодальной регламентации, так как ряд феодалов стали заниматься торговыми и финансовыми операциями. «С другой стороны, в Японии шел процесс обнищания основной части самого многочисленного ее сословия — крестьянства, жестоко страдавшего от растущих феодальных поборов и повинностей. Разорение и люмпенизация коснулись и части мелкого дворянства. Все это вело к сужению круга лиц, материально заинтересованных в сохранении существующих порядков (Гайдар В. Революции Мэйдзи 125 лет // Знакомьтесь —Япония. 1993. № 1.С. 49). Поэтому, по примеру западноевропейских держав, Япония тоже включилась в процесс захвата колоний. Это позволило снять внутреннее социальное напряжение — энергия нищих крестьян и люмпенизированных самураев была направлена на завоевание новых колоний и освоение их ресурсов.
Колониальная экспансия Японии в первую очередь устремлялась на Север, где находились территории, еще не ставшие добычей Португалии, Испании, Англии, Голландии и Франции. Отряды японских «конкистадоров» высадились на Дальнем Востоке и, не входя в соприкосновение с могущественной китайской империей, захватили колоссальный регион от Уссури до Камчатки и от Байкала до Аляски. Именно русские в поисках пушнины, этап за этапом овладевавшие бассейнами Оби, Енисея и Лены, в 1689 натолкнулись на берегу Амура на китайские посты (см. Бродель Ф. Время мира. М., 1992. С. 468-469)и японские поселения недалеко от Лены. В Сибири, на Дальнем Востоке и Аляске японцы приучили нанайцев, эвенков, коряков, чукчей, эскимосов и представителей других малых народов Севера платить дань собольими и лисьими шкурками. Управлять этой огромной территорией было нетрудно в силу малочисленности проживающего на ней населения. Следует отметить, что японцы довольно легко вписались в местное монголеидное население не только из-за принадлежности к одной расе, но и в силу близости синтоистской религии туземным верованиям. Со временем здесь распространился и буддизм в его японском варианте, ибо буддизм гибко приспосабливается к иным религиям, поглощает их и незаметно входит в сознание аборигенов.
В Японию пошел поток леса, пушнины, рыбы и других товаров, которыми так богаты Сибирь, Дальний Восток и Аляска. Меха продавались в Китае и Европе, принося большие доходы японским купцам и обогащая казну сегуна. Стараниями японских крестьян, работающих уже на самих себя, все плодородные земли были аккуратно возделаны и приносили щедрый урожай пшеницы, сои и других сельскохозяйственных культур. Не приходится говорить уже о том, что Камчатка с ее прекрасной природой и гейзерами была превращена в райский уголок. Не случайно со временем здесь выросли шикарные курортные комплексы, притягивающие желающих отдохнуть и туристов со всего мира.
Японская колониальная экспансия продвигается и в противоположном направлении — на юг, где находились Австралия и Новая Зеландия. И здесь японцы основывают свои поселения, чтобы осваивать и использовать несметные природные богатства южного континента. Гораздо позже знаменитый капитан Дж. Кук пытался пристать к восточному берегу Австралии; «Эта часть Австралии была гористая, и там росли огромные деревья. Несколько дымков показывало, что берег населен: жители, довольно многочисленные, поспешно убегали, как только англичане начинали готовиться к высадке» (Берн Ж. Мореплаватели XVIII века. М., 1993, с. 147). Однако первыми, кого увидели члены экипажа корабля Дж. Кука, оказались вооруженные солдаты японской армии во главе с офицером-самураем. От него Дж. Кук узнал, что японцы нашли общий язык с австралийскими аборигенами на религиозной почве — именно синтоизм великолепно стыкуется с анимистическими верованиями туземцев. Правда, не все аборигены отнеслись добродушно к японцам: аборигены восточной части Арнемленда были свирепыми и непокорными людьми: «В западной части полуострова происходили вооруженные столкновения с китайцами — торговцами лесом, а также с японцами: но в основном с японцами — искателями жемчуга соприкасались аборигены Восточного Арнемленда: вплоть до 30-х годов здесь имели место случаи убийств как японцев, так и европейцев» (Берндт P.M., БерндтК.Х. Мир первых австралийцев. М., 1981. С. 395-396). Австралия и Новая Япония (Зеландия) стали представлять собой одну из жемчужин растянувшейся на весь азиатско-тихоокеанский регион Великую Японию.
С начала XVII века сегунат поощряет торговлю с Аннамом (Северным Вьетнамом), Сиамом (Таиландом) и Китаем. С торговцами в Аннам и Сиам проникают японские миссионеры, где им пришлось столкнуться с первыми в Индокитае католическими миссионерами-французами. В результате изворотливости японцев французы были вытеснены из Аннама и Сиама, в них остались только единицы французских священников и торговцев.
В конце XVIII столетия Аннам потряс политический кризис, связанный с восстанием тэйшонов (см. Васильев Л .С. История Востока. М., 1993. Т. 2, с. 59-60), что послужило поводом для усиления вмешательства японцев в дела этого государства. Официальный представитель Японии принимает активное участие в невзгодах свергнутого с трона Нгуен Аня и, апеллировав за помощью к сегуну, добивается организации военной экспедиции в Индокитай, которая помогает подавить восстание тэйшонов.
С этих пор установились весьма тесные связи Японии и Вьетнама, относящихся к конфуцианскому кругу культур. Не пропали и усилия японских миссионеров, чей синтоизм и буддизм нашел отклик среди местного населения (не надо забывать, что сюда буддизм в свое время занесли буддийские проповедники из Индии).
Благодаря гибкой политике Япония сумела превратить Индокитай в свой протекторат, ставший для нее важным рынком сбыта и опорной базой в Юго-Восточной Азии. Японское присутствие в Индокитае умерило колониальные аппетиты Франции и Англии, более того, отсюда Страна восходящего солнца стала активно проникать в Индию.
Индия представляла собою единственное крупное государство (точнее даже группу государств, объединенных общей цивилизацией, религиозными традициями и социально-кастовых принципов внутренней структуры), которое стало колонией (см. Васильев Л.С. Указ. соч. Т. 2, с. 26). Как всегда, сегунат получил от своих информаторов достаточно исчерпывающие данные о положении дел на индийском субконтиненте. Он сумел воспользоваться промахами Аурангзеба, который, как приверженец ислама, стремился выкорчевать ростки идей и настроений, посеянных его великим прадедом Акбаром. Он запретил живопись, музыку и танцы, приказал разрушить до основания многие индусские храмы, а из их камней выстроить мечети (см. Han-sen W. Pawi tron. W., 1980). Более того, самой последней каплей, переполнившей чашу унижений и оскорблений, был запрет Аурангзеба ездить на слонах индусам даже самого знатного происхождения.
Наибольшую ненависть Аурангзеб вызвал введением когда-то отмененной Акбаром ненавистной джизии (унизительный налог на индусов-паломников). По стране прокатилась волна народных выступлений, в том числе и восстание маратхов, славившихся своей быстрой конницей и образовавших независимое от Моголов государство со столицей в Пуне.
Посланцы сегуна устанавливают дружественные контакты с правителем маратхского государства Шиваджи и, когда скончался в 1707 году Аурангзеб, то именно маратхи оказали немалую помощь японцам в овладении ситуацией на индийском субконтиненте. Ведь Могольская империя стала фактически распадаться, три преемника Аурангзеба превратились в марионеток враждующих между собою раджей и махараджей. Эта практически не затухающая междоусобица подготовила почву для проникновения в страну японцев и последующего ее превращения в колонию.
В такой ситуации японцы сравнительно легко, без особых затрат и потерь, в основном руками самих индийцев (тех же маратхов и других), захватывают власть и устанавливают свое господство в Пенджабе после победы над сикхами в 1849 г. Для них не возникает проблемы управления гигантской колонией, ибо они правили так, как это было определено веками и понятно всем азиатским народам. Японцами учтены и новые обстоятельства, вызванные тем, что присоединение Индии Японией явилось следствием сложных экономических и социальных процессов во всем мире, ведущих к образованию мирового капиталистического рынка с включением в него колонизуемых стран. Ведь Страна восходящего солнца к этому времени превратилась в конституционную монархию с мощной промышленностью и прекрасно оснащенной армией и флотом. Поэтому Японии не составляет особого труда вытеснить из Индии британскую Ост-Индскую компанию и остановить английскую и французскую экспансию в азиатско-тихоокеанский регион.
Молодой японский капиталистический хищник принимает участие и в опиумной войне, когда английские и французские отряды под командованием X. Гранта взяли Пекин (см. Харботл Т. Битвы мировой истории. Словарь. М., 1993, с. 144). Это означало открытие Китая для европейской колониальной экспансии, к которой подключается и Япония. Воспользовавшись упадком маньчжурской династии Цин, она не только поставила свою подпись на документах целой системы неравноправных договоров с Китаем, предоставлявших иностранному капиталу торговые, таможенные и другие экономические, политические и правовые льготы, но и заняла Маньчжурию.
Таким образом, завершается создание Великой Японии, охватывающей практически чуть ли не весь азиатско-тихоокеанский регион. Не следует забывать и тот существенный момент, что она обладала высокоразвитой экономикой и огромным финансовым капиталом, что выдвинуло ее на одно из первых мест в мире.
Однако такого рода сценарий мировой цивилизации
тоже оказался неосуществленным.

Африка — не колония европейцев

В последнее время все более возрастает интерес к истории Черной Африки, к многообразию ее племен, культур и цивилизаций. Исследователи (европейские и африканские) стремятся выяснить ее роль в генезисе цивилизаций Средиземноморья, определить ее место в будущем. Многие сходятся на том, что имеется доля истины в утверждении: «Африка еще не открыта». Но уже сегодня нам известно об африканском континенте неизмеримо больше, чем знали древние или даже ученые первой половины XX столетия. И это дает основание предполагать, что в истории Черной Африки тоже имелись свои неосуществленные сценарии развития той или иной культуры и цивилизации. Отечественный специалист по цивилизациям Ю. Кобщанов в предисловии к книге С. Кулика «Черный феникс: Африканские сафари» пишет следующее о возможностях этого континента: «По этнокультурному разнообразию и богатству исторических истоков, своего рода «культурно-историческому генофонду», Африку, по-моему, можно сравнить только с Азией. В этом отношении она намного превосходит Европу, доколумбову Америку, Австралию с Океанией. На Черном континенте находилась колыбель человечества. Здесь же, в долине Нила, зародился, а затем успешно развивался в течение тысячелетий египетский очаг цивилизации, значение которого для цивилизаций Европы, Азии, конечно, самой Африки трудно переоценить» [118, 6].
159
Очевидно, что в контексте создаваемой всеобщей истории полученная информация за последние полвека позволит рассматривать конкретные структуры и институты Африки и Европы«как вариации на одну тему» [60, 171J. Не следует забывать того основополагающего факта, что истоки западной цивилизации, по сути дела, восходят к культуре Древнего Египта (А. Диоп), которая является негритянской. К югу от него, тоже на Ниле, в древности и средние века процветал нубийский очаг цивилизации, к юго-западу, в оазисах вели-чайшей в мире пустыни, — сахарский, к юго-востоку, на Эфиопском нагорье, — эфиопский очаг. Между ними и за ними обитали не затронутые цивилизацией скотоводческие племена кушитов и нилотов, пигмеи и бушмены, а также другие племена и народы Тропической Африки. В средние века на огромной территории банту, которые умели выплавлять железо и мотыжить землю, создали несколько десятков раннефеодальных княжеств и царств, а на просторах южных саванн основали обширные империи (из них наиболее известна Мономотапа). Мы не говорим уже о таких типично традиционных африканских царствах, как Бурунди и Нгване в Свазиленде с их яркой, своеобразной культурой, или о суахилийской цивилизации восточноафриканского побережья. При рассмотрении всей этой многокрасочной картины становления цивилизаций на Черном континенте необходимо учитывать «стадиальный» компонент понятия «цивилизация», ибо не существует «некоего универсального обязательного набора элементов культуры, знаменующих выступление того или иного народа на пороге цивилизации» [114, 5].
Археологические данные свидетельствуют о том, что в Африке существовали центры древних цивилизаций (о них до этого почти ничего не было нам известно). Благодаря раскопкам Килвы (Танзания), города-государства Восточной Африки предстали в совершенно ином виде, а руины столицы Древней Ганы Кумби-Сале оказались немыми свидетелями давно исчезнувшей цивилизации. Обнаруженные на безводных сейчас нагорьях Центральной Сахары десятки тысяч прекрасных наскальных картин и фресок дают ценные сведения о развитой культуре Африки. В ходе историко-культурного развития народов континента, рождения и становления тех или иных цивилизаций необходимо учитывать и взаимодействие культур, например, негритянских с европейской и исламской [29, 4].
Особого внимания заслуживает колониальный период в истории Черной Африки, который зачинатели африканской историографии Аде Аджайи и Жозеф Ки-Зербо назвали периодом «колониальной аномалии» на континенте и расценили «как своего рода сошествие во ад, заслуживающее только забвения» [70, 40]. На наш взгляд, эту «колониальную аномалию» невозможно предать «забвению», ибо она «вписана» в определенную фазу глобального процесса, важными составляющими которого являются как европейская, так и неевропейские цивилизации. Именно европейская цивилизация в XVI столетии начала колониальную экспансию, причем здесь обычно выделяется два основных периода: ранняя и постпромышленная экспансия. По мнению В.А. Зарина, исходными причинами европейской колониальной экспансии являются укрепление абсолютистской власти на стадии позднего феодализма (вот почему сначала развертывается испано-португальская колониальная экспансия) и завершение формирования предпосылок капиталистического развития Западной Европы [77, 125]. Данные причины вызвали усиление внешней агрессивности европейских государств, направленной и на Новый Свет, и на Восток, в том числе и Тропическую Африку.
Возникла колониальная система, принесшая неисчислимые бедствия многим народам мира, относящимся к кругу неевропейских цивилизаций.
На африканском континенте появление и закрепление европейских колонизаторов и связанная с ними трансатлантическая работорговля с ее опустошительными последствиями затормозили развитие Африки, а в некоторых ее регионах даже прервали [29, 99]. В результате длительной «охоты на чернокожих», где европейским работорговцам оказывали помощь многие африканские племенные вожди, через Атлантику для нужд Нового Света было вывезено свыше 10 млн. рабов [97, 30], по другим оценкам — 14 млн. [163, 122], по самой максимальной оценке — 60 млн человек [163, 211]. Если принять среднюю цифру, то это означает потерю для африканской демографии примерно 112 или потенциальных человек.
161
Теперь представим себе совершенно фантастический несбывшийся сценарий мировой истории — Черная Африка не колонизована европейцами и работорговля не приняла такого гигантского размаха (не следует забывать, что некоторая меньшая часть рабов продавалась в арабский регион).
Такой сценарий возможен либо в случае, когда сохранился евразийский культурный и экономический баланс, что не позволило появиться новому евроатлантическому пространству, в рамках которого западная цивилизация на-чинает обгонять Восток, либо просто не возникла во всемирной истории «аномалия», каковым является именно развитие Европы от античности до наших дней, ибо остальной мир являет собою норму [233, 167]. Иными словами, такой сценарий в принципе мог бы осуществиться при наличии соответствующих исторических условий.
В данном случае неосуществившийся сценарий мировой истории имеет как бы два лица — одно связано с Западом, другое определяет мир Африки.
Рассмотрим первое лицо этого «неправдоподобного» сценария, в соответствии с которым резко замедляется развитие капитализма по обе стороны Атлантики.
Итак, торговли африканскими рабами практически не существует, ибо у самих африканцев рабство существовало в незначительных размерах; в рабов обращали только военнопленных или должников [144, т. I, 397). Следовательно, работорговля не приносит никакой значительной прибыли, и поэтому она не субсидируется ни англичанами, ни испанцами и португальцами. Нет заказов на строительство специальных невольничьих кораблей с особыми межпалубными помещениями — нет и роста Ливерпулю, он остается небольшим городом. Более того, начало промышленной революции не оказало существенного влияния на развитие хлопкопрядильной промышленности Ланкашира в Англии, так как хлопок для ланкаширских фабрик поставляли большие плантации южных штатов Северной Америки. Из-за нехватки рабочих рук невозможно их расшнрение, поэтому не стимулируется и развитие хлопкопрядильной промышленности Англии.
В пресловутом «торговом треугольнике» Атлантики — вывоз металлических изделий, тканей, кож, различных видов огнестрельного оружия и рома из Англии на побережье Гвинейского залива, попытки обменять их на черных рабов в большинстве случаев неудачны. В случае успеха они отправляются в Америку, преимущественно в Вест-Индию. Отсюда сахар, патока и ром направляются в Англию или североамериканские колонии, поставлявших, в свою очередь, в Вест-Индию продукты питания и изделия из дерева. Плантационное хозяйство, и начавшееся было становление рабовладения в Вест-Индии, хиреет. Весьма слабая торговля рабами не создает значительных источников увеличения производимого продукта и замедляет накопление капитала Великобритании. Падение вест-индской торговли, практическая неэффективность атлантического «торгового треугольника», прекращение реэкспорта отдалило «коммерческую революцию», сопровождаемую созданием международной финансовой системы для обслуживания торговых контрагентов, не позволило Лондону стать транзитным портом мировой торговли, превзошедшим Амстердам.
Поскольку на юге Северо-Американских штатов плантации из-за недостатка рабочих рук не получили широкого распространения, поскольку ему в своем развитии пришлось стать на путь Севера, где доминировала промышленность (хотя и пришлось развивать сельское хозяйство фермерского типа). Это значит, что хлопок и табак Юга не занимают значительного места в торговле с Европой. Переориентация экономики юга приводит к укреплению союза Северо-Американских штатов, и они избежали возможной гражданской войны.
Не менее существенно и то, что Соединенные Штаты Америки не знают ужасных и кровопролитных столкновений на расовой почве, что в них представления не имеют о сожжении негров на костре или их линчевании. В конце XX . столетия здесь достаточно спокойно —никаких проявлений расовой ненависти со стороны негров к белым, никаких массовых столкновений с многочисленными жертвами и значительными разрушениями. Тем самый Америка не теряет контроля над собственным развитием, ибо не существует такого дестабилизирующего мощного фактора, как расовая проблема на основе отношений белых и черных, этого горючего и легко воспламеняющегося материала. Напротив, Америка достаточно эффективно использует наличие в ее многонациональной державе незначительный процент негров в экономических, политических и культурных связях с могущественными государствами и высокоразвитыми цивилизациями Черной Африки.
Имеют значение для англоамериканской цивилизации и культурные контакты с богатыми и своеобразными культурами африканского континента, особую значимость приобретает традиционное мироощущение негров в решении глобальной экологической проблемы. Ведь «африканец верит в священное увековечивание порождающих сил его линии происхождения...», он исходит из веры в то, что «нечеловеческие элементы природы (деревья, животные и неорганические сущности) представляют собой продолжение, а также средства жизни тех, кому они принадлежат» [148, 30]. Именно подобного рода концепция жизни начинает играть плодотворную роль в решении одной из трудных глобальных проблем.
Достижения культур цивилизаций и народов Черной Африки дополняют плоды «англопротестантской цивилизации» (Э. Урбанский). Американцы очарованы блеском иной, негритянской культуры. Англопротестантской цивилизации, созданной колонистами из Англии и других англосаксонских стран, не хватает глубокой традиционной, европейской культуры. В отличие от Латинской (Иберийской) Америки, куда испанцы принесли блестящую культуру Возрождения, англосаксы привезли с собой бедную пуританскую культуру с ее строгой моралью и утилитаризмом [278,46-47]. Поэтому американцы потянулись к негритянской культуре с ее музыкой, танцами, живописью и мифологией. Знаменательно, что молодые американские музыканты обратились «к гармонической архитектонике блюзов и популярных песен, заложивших фундамент для развития джаза» (созданного неграми), что они заново «открыли красоту звучания неэлектронных инструментов» [157, 29]. В целом можно сказать, что африканские культуры оказали благотворное влияние на молодую североамериканскую культуру.
Теперь рассмотрим второе лицо неосуществленного сценария— эволюция мира Черной Африки, не обескровленной трансатлантической работорговлей.
С начала XVI века на подъеме находится внутриафриканская торговля, а в XVII столетии увеличился товарооборот транссахарской торговли по дорогам Западного и Центрального Судана. Это увеличило богатство Северной Африки, через которую товары из стран европейского Средиземноморья проходили на рынки Гао, Джение и Томбукту. Тот же Томбукту, основанный в 1100 г. туарегами, славился своими университетами и процветающей торговлей. Его называли самыми экзотическими именами: «Царица пустыни», «Ключ к Сахаре», «Жемчужина Судана», а один старый суданский летописец следующим образом определил его значение на заре XIVвека: «Это место встречи пироги и верблюда» [41,211]. Под пирогой подразумевается Судан с его плодородием и изобилием во всем, тогда как верблюд означал всю Северную Африку со всеми ее богатствами и Европу, представленную складами с товарами в портах «варварских» государств. Томбукту выступал в качестве посредника между югом и севером, он соединял берберр-арабский мир и страну «черных». Но Томбукту был не только торговым центром, он был также интеллектуальной столицей этого громадного региона вплоть до середины XX века.
В социокультурном регионе побережья Бенинского залива не позже X-XIV вв. появились первые государственные образования, затем образовалась держава, или «империя», состоявшая из городов-государств, государств и догосудар-ственных образований различных этносов. Подавляющее большинство городов в странах побережья Бенинского залива были созданы йоруба или при их участии, ибо это самый урбанизированный народ в Тропической Африке средневековья. Недаром подчеркивается, что «йоруба живут в городах столько, сколько помнят себя, и презирают своих соседей, у которых не было городов и царей» [251-252]. Со временем здесь ^возникли мощные государства и блестящие цивилизации с их великолепной культурой, причем знаменитое искусство Ифе и Бенина получило импульс для своего дальнейшего развития. Так как в этих цивилизациях жизнь каждого индивида была гарантирована от нападений диких зверей и вражеских набегов, то с них взяли пример и другие народы Тропической Африки.
В Восточной Африке тоже процветают великолепные цивилизации, своими корнями уходящие в седую древность. Достаточно упомянуть Эфиопию, где когда-то существовала аксумская цивилизация с дворцами в шесть и даже четырнадцать этажей — целые небоскребы в Африке, воздвигнутые в начале нашей эры. А изумительные храмы, созданные по распоряжению христианского царя Лалибэлы (1190-1228 гг.): их особенность в том, что их не строили, а ваяли. Мы не говорим уже о прекрасной исламской цивилизации суахили, расположенной на восточноафриканском побережье. Обитатели этого региона — от сомалийского города Варшейка до мозамбикского мыса Делкаду — имеют общие обычаи, традиции, религию, национальную психологию и самобытную, зрелую и самостоятельную культуру.
Суахилийская цивилизация, унаследовавшая много элементов арабо-мусульманской культуры, оригинальная эфиопская цивилизация, представляющая редкий пример преемственности культуры на протяжении двух с половиной тысяч лет, превосходит западную цивилизацию по целому ряду параметров. А чего стоит философия догонов с их необычной космологией! Хотя есть и нецивилизованные бушмены.
Но многое из этого так и не осуществилось из-за европейского колониализма.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Сво им детям от нее отдельные части восточных римских про винций
Молотов осознавали угрозу нападения германии
Поликарпов В. Если бы... Исторические версии истории 3 активности
При их разработке необходимо неуклонно исходить из законов развития экономической системы социализма
Викинги же