<<<     ΛΛΛ     >>>   

68
потом она всегда становится у передней стены: стоя там с опущенными на пол глазами и сложив по бокам свешенные вниз руки, она отдает терпеливые уста поцелуям собеседников, которые подходят к ней по степени своего достоинства и от которых так и разит неприятным запахом всего, что они ели и пили.
Впрочем, на пиру у Нащокина не было многого из подобных вещей: жена его не выходила к нам, собеседников было мало, да и то все подчиненные его воинской власти, изъявлявшие свое уважение к нему скромным молчанием. А сам он вовсе не глупый подражатель наших обычаев, с дружескою любезностью уволил нас от способа пить и закона напиваться допьяна.
Однако ж показал, что не совсем еще свободен от московского духа, когда за чарою высказал нам жалобу на то, что начальник литовского войска Михаил Пац держит в тесной осаде один городок в противность условиям перемирия, и настоятельно просил нас написать к нему, чтобы он оставил это покушение. Мы ему отвечали, что никакой посланник его цесарского величества не пытался уладить это перемирие, да и воюющие стороны не принимали императора в посредники мира, а потому нам и нельзя вмешиваться в это дело от его имени; это невозможно также и частным образом никому из нас, потому что не только нет у нас никакой дружбы с Пацем или с другим каким литовцем, но даже и в лицо их не знаем. Он с любопытством осведомился, по какой дороге мы приехали сюда? И, услыхав, как мы колесили в нашем путешествии, возразил, для чего же мы не направились ближайшею дорогой прямо в Москву чрез Польшу и Литву? Заодно уже и без всякой потери времени по опасному пути поехали бы мы сначала в Польшу, а то еще угодно ли будет королю ее принять это предложение цесаря? Мы дали такой ответ, что эти страны по случаю разорений, причиняемых столькими войсками, да еще в продолжение стольких лет, были тогда непроходимы и для одного пешего путника, по недостатку в съестных припасах. А император был уверен, что польский король тоже примет его миролюбивое предложение. Да и не наше дело было предлагать это королю, так как другой цесарский посланник при нем исполнит эту обязанность в свое время.
Многие из москвитян никогда и ничего не делают даром и, меряя одним только аршином своих нравов души других, не в состоянии постигнуть, чтобы кто-нибудь хотел быть бескорыстно добрым, и беспрестанно мучат себя подозрениями: оттого-то и бывает, что чистую правду чьей-нибудь бесхитростной речи эти подозрительные софисты обращают в худую сторону своими бесполезными тонкостями. Особливо, если услышат, что те, с кем они имеют дело, люди образованные. Потому что тогда считают все подозрительным в этих людях, как бы скрывающих лукавство под личиною простодушия,

 69
точно так же, как Саул начал остерегаться Давида, узнавши его благоразумие.
Так и Нащокину, хотя и одаренному острым умом, хотелось выведать, не отправляемся ли мы к его царю с предложением миролюбивого цесарского посредничества, уже в уверенности, что поляк примет его? Он подозревал стачку между польским королем и цесарем, никак не допуская в душе, чтобы последний послал нас из чистого усердия остановить кровопролитие между христианами, скорее же оба они уговорились, что, в благодарность за оказанную недавно помощь против самого могущественного из захвативших Польшу государей, сам цесарь или кто-нибудь из державнейшего дома будет преемником короля, почему он и предлагает дело о замирении, стараясь для своих же выгод, либо все же уж не по простому расположению к государям различных исповеданий, из которых с одним посредник мира связан узами общих обрядов веры и кровного родства.
На другой день с подлинно странною московскою вежливостью он пожелал проводить нас, отъезжавших, с милю от города верхом.
26 апреля, оставив за собою Нейгаузен в сорока милях от Мариенбурга, мы выбрались из ужасных ливонских лесов на лежащие на припеке солнца печорские поля в московских владениях и, проехав по ним 10 верст (версты — московские мили, немного поменьше итальянских), мы прибыли к монастырю Печоре, который в 1581 году напрасно старался взять Георгий Фаренсбах по приказанию польского короля Стефана.
Итак, мы были уже в московской России, у народа, исповедующего Иисуса Христа, только по греческому обряду, давно уже при несомненной Божией помощи осужденному непогрешимым судом истинной и единственной его невесты, римско-католической церкви. Этот греческий обряд передал москвитянам рожденный вне брака сын Святослава князь Володимир, после своего крещения, в царствование греческих императоров Василия и Константина в 6496 году от сотворения мира, по общему у москвитян с греками летосчислению, а в 987 году нашего искупления, в Херсоне, по турецкому названию Сари Гермени, поселении жителей понтийской Гераклеи на Скифском полуострове. С тех пор они крепко держатся этой веры, в которую, впрочем, вкралось со временем немало отступлений от греческой. Таково было отступление сына Владимирова Ярослава, который в 1044 году хотел окрестить, по осужденному еще до VIII века обычаю монтанистов, кости своих дядей: Олега и Ярополка, идолопоклонников, погубленных двоекратным братоубийством. Когда мы услыхали, что в монастырской церкви хранится образ Пресвятой Девы, выросший на дереве и славный многими чудесами, нам пришло благочестивое желание поклониться ему как

70
счастливому предзнаменованию при нашем въезде в Россию. Вот мы и попросили пристава позволить нам войти в церковь. На словах он позволил это, а на деле отказал. Потому что послал наперед предупредить ключаря, чтобы отнюдь не давал нам этого позволения, и когда мы подошли к церкви, он никак не мог добиться для нас входа туда. После уж узнали мы, что москвитяне запрещают людям иноземной веры входить в свои церкви (что делали они в старину, то и вперед будут делать). И если кто из любопытства проберется туда тайком, они сей же час выводят его, схвативши за плечи, и выметают после него пол, чтобы очистить его от осквернения поганым прикосновением. Да даже не хотят вносить в церкви и книги Ветхого Завета, чтобы не осквернить своих церквей, говоря, что в этих книгах написано много непристойного и предосудительного. Частные люди изгоняют их даже и из своих домашних божниц, а монахам вовсе запрещено читать оные (кроме Псалтыри и нескольких мест из Пророков).
В этом монастыре, так же как и в прочих, весьма многочисленных в Московии, монахам предписаны самые строгие правила, по достохвальному уставу Василия Великого. Потому что мясо запрещено им совсем. Дозволены только рыба, яйца и молочные кушанья, да и того не положено по понедельникам, середам и пятницам в продолжение всего года, если только эти дни не праздничные, так же и во весь сорокадневный (Великий) пост (кроме годовых праздников Благовещения и торжественного входа Господня в Царский град). Тогда не позволено также пить водку, ни чистую, ни с водою, ни пиво, а утолять жажду только чистой водой или кислой, от положенной в нее закваски и называемой на русском наречии квасом. Всем им велено бывать за общею молитвою в церкви в установленные часы, и ночью, и на рассвете. Однако ж эти священнейшие установления обращают в посмеяние почти все монахи, нарушающие их даже в монастырских стенах, а всего чаще вне их: вкусно накормленные у знакомых или родных, они потопляют в питье разных напитков уныние духа, навеянное строгим воздержанием. А тут поднимают ссоры, споры, волокитство и, откинув всякое приличие, слоняются по городским улицам, то пешком, то верхом, то в дрянных тележонках, нередко сами и правят, в платье, испачканном тысячью пятен и замаранном в глубокой грязи: так и учат народ, чтобы он истребил в себе предвзятое мнение об их святости не зельем каким-нибудь, а положительным сведением, и не ставил бы в грош их, пренебрегая должным, при других условиях, уважением к монашескому призванию. В числе монахов в каждом монастыре имеется игумен и старший по нему, да два-три монаха в священническом сане и исправляют божественную службу по очереди. Но и они тоже не выше других по святости, да еще, как бы подружившись с боже-

71
ством, по случаю частого совершения жертвы, грешат гораздо бесстыднее, не будучи связаны ни страхом, ни благоговением. И это тем еще более, что самые важные преступления между ними обыкновенно наказываются только очень легким выговором.
В бытность мою в Москве был такой случай: в темнице сидел один молодой человек, поповский сын, за кражу из церкви святых икон, украшенных драгоценными каменьями. Он запирался в этом, был приведен к допросу и, не в силах будучи перенести боли от пытки, признал себя виновным в святотатстве, прибавив еще, что долгое время жил в блудной связи с одним священником, монахом того монастыря, из которого были украдены иконы. Когда позвали того в суд и поставили перед распутником, он не отперся от преступления, извиняя его преувеличенной человеческой слабостью. Пожалуй, кто-нибудь, вспомнив Божию кару нечестивым пяти городам, вообразил себе костер, сложенный в возмездие за открытое, да еще и сознанное, преступление. Но хотя это было бы здесь кстати, только вышла бы неправда. Напротив, этот добродетельный смертный освобожден был от уголовного наказания, а лишь посажен на несколько дней в смирительный дом и потом сослан на 42 дня в другой монастырь просеивать муку для очищения ее от отрубей. По окончании срока этой работы он должен был подходить в монастыре к келье каждого священника и, стуча в дверь ее, повторять: «Господи, помилуй!», потом получать от каждого по три удара по спине плетью и таким образом мог очистить себя от преступления. А мальчик возвращен был отцу его попу, чтобы помещик попа вознаградил на свой счет убыток, причиненный покражею церкви, в урок себе: пусть вперед смотрит построже за своей прислугой и тем останавливает ее от дурных дел. Однако ж все же он не утратил своего господского права на этого преступника, как бы закабаленного ему за уплаченные за него деньги до тех пор, пока своею службою тот не выкупит себя из кабалы, на основании законов, определяющих цену таких заработков. Говорят, что монастыри наделены такими богатыми вкладами благочестивых людей, что вместе с высшим духовенством владеют будто бы третьей частию всех поместьев в Московии.
Мы выехали из Печоры после обеда и на другой день проехали те поля, на которых магистр ордена Меченосцев в Ливонии Вальтер фон Плеттенберг с небольшим 12-тысячным войском разбил Василия Ивановича, великого князя московского, имевшего в строю против него 100 тысяч русских и 30 тысяч татар: с потерею одного только воина Плеттенберг истребил неприятелей чуть не всех наповал. Потом, сделавши 40 верст, мы прибыли в Псков. Еще за милю расстояния от него мы заметили на открытом поле 300 всадников, ожидающих нашего приезда, и в числе их несколько пехотинцев. Почти все они были офицеры, судя по платью на них и убору лоша-

72
дей, выряженные напоказ. Меж тем как мы сидели в карете, один из них, их начальник, не сходя с лошади, сказал нам, чрез переводчика, что они присланы принять нас боярином князем Иваном Андреевичем Хованским, главным воеводою псковским, по царскому указу. Когда, изъявив нашу благодарность, мы продолжали путь к городу, они ехали впереди нас. Приблизившись к реке Великой, в древности Турунту, омывающей стены города с юга, мы переехали ее на лодках; а когда вышли на берег, подошли к нам главные лица из всадников и, подав правые руки, поздравили нас с благополучным приездом. На противоположном берегу стояли в большом числе пешие и конные войска: последние из них, конники, провожали нас, пока мы ехали все в карете, до отведенного нам помещения, по городским улицам, на которых по обе стороны были поставлены 50 рот мушкетеров. Для караула даны нам 50 стрельцов, или телохранителей; впрочем, они не запрещали выходить никому из нашего общества.
Сам князь Хованский не прислал никого посетить нас от своего имени, не почтив нас и подарком: такое нарушение обычаев мы приписали неудовольствиям, бывшим у него с Нащокиным, отчего он и не хотел поступить по его примеру из пренебрежения к нему. Потому что москвитяне никогда не посвящали ни алтарей, ни храмов дружбе, священнейшему божеству у всех народов, ценят ее не по делам, а по выгоде, всегда готовые, по предписанию Вианта, так любить, как будто тотчас же должны будут возненавидеть. Но, подстрекаемые завистью, они проводят время в ссорах между собою, отыскивая случая, как бы насолить друг другу, и только попадись он, они уж превосходно умеют за него взяться. Впрочем, мы узнали, что Хованский до того не мог одолеть своего любопытства, что принял нас за городом, находясь между всадниками неузнанный, а потом, скрыв себя под крестьянским кафтаном, поддерживал личным старанием нашу карету, приходившую в опасное положение в излучинах улиц. Это тот Хованский, что известен всему свету своими поражениями: бешено смелый, увлекаясь безрассудною горячностью, он всегда налетает или наступает на неприятеля, никогда не взвесив сил его на весах рассудка; невежда во всех военных науках, тем не менее считается достойным начальствовать войском, потому что ведет свой род от князей Корецких на Волыни, чрез Василия Александровича, внука Дмитрия Корыбута, сына Ольгерда, великого князя литовского. Потому что, по московскому обычаю, между военными начальниками принимается в уважение род, а не опытность, и хотя бы храбрость и благоразумие провели кого-нибудь по всем степеням долговременной военной службы до самой высшей, хотя бы он прославился тысячью побед над неприятелями, все же должен уступить какому-нибудь навернувшемуся лентяю и трусу,

73
которому достались познаменитее предки, и этот, чуть мерцающий собственным светом, затмевает его славное имя, как ни сияй оно ярко.
Мы отправились из Пскова 28 апреля и, сделав 300 верст, 1 мая прибыли в деревню Сольцу, на реке того же имени, там сели в лодки и поплыли потом по реке Шелоне; по ней вошли в озеро Ильмень и, проехав 70 верст, мимо хорошо населенного берега, 3 мая пристали в Великом Новгороде. По случаю накрапывавшего дождя, мы не стали дожидаться лошадей, которых должен был выслать нам наместник воеводы, и проехали в отведенное нам помещение, чрез расставленные до него с берега по обеим сторонам улицы 35 рот пехоты. Этим городом протекает река Хезин, называемая у русских Ловатью, до впадения ее в озеро Ильмень, а потом носит название Волхова, до впадения ее, чрез озеро Ладогу, в Чудский залив.
На другой день, который был середа, в этом же городе наместник воеводы прислал к нам во время нашего обеда двенадцать стоп разных напитков и двадцать семь блюд с кушаньем, соответствующим русскому воздержанию. Потому что москвитянам предписано много постов, которые, впрочем, они соблюдают строго. Круглый год по середам и пятницам они изгоняют со своих столов мясо, яйца и молочные кушанья, а в остальные дни дозволяют всякую пищу, только у людей поблагочестивее не бывает сахару, да и то не всякого, а только заостренного наподобие кегля и вылитого в виде обелиска, потому что они наслышаны, что такой сахар обыкновенно очищается яичным белком. Сорокадневный пост начинают с мясопустной недели, на которой, однако ж, не едят только мяса, а рыбу всякую, также яйца и молочное, разрешая эти кушанья также в середу и пятницу; многие из них до того предаются тогда пированью, что во всю неделю, не скрывая своего опьянения, словно жрецы Вакха, в бешеном исступлении слоняются по улицам и доводят себя до множества гнусных и преступных дел. А на следующей неделе каются, и так как судебные места закрыты, то почти все запираются у себя дома, и многие довольствуются одним ржаным хлебом да чистой или заквашенной водой (квасом). В прочие недели прибавляют соленую, а по желанию и свежую, рыбу. Потом следует Петров пост, с 8-й недели после Пятидесятницы и до годового праздника Петра и Павла. После того пост Девы Марии (Госпожинки), с 1-го числа августа и до праздника взятия на небо Божией Матери (Успения). А тут пост Филиппов, названный так потому, что начинается около праздника св. Филиппа, которому посвящено 14 число ноября, и продолжается до Рождества Спасителя. В буднишний день Усекновения Предтечи постятся решительно до самого захождения солнца, а день Богоявления Господня, хотя бы оно приходилось и в воскресенье, чтут воздержанием от одного мяса. От строгого

74
правила постов никто не может разрешить кого бы то ни было. Матери не увольняют от них маленьких детей и даже младенцев. А монастыри и все высшее духовенство, как подчиненные монашескому уставу, еще крепче обязаны строжайше соблюдать посты. Зато в продолжение 14 дней после Рождества Христова всегда дозволяют себе есть мясо, также и 7 дней до мясопустной недели и столько же после праздника Воскресения и Пятидесятницы.
Правда, что в неделю Пасхи все без разбору, как знатные и незнатные, так и простой народ обоего пола, так славно веселят свой дух, что подумаешь, не с ума ли сошли они. Потому что все ничего не делают: лавки и мастерские на запоре; кабаки и харчевни настежь; в судебных местах тишина; в воздухе раздаются буйные крики; при встрече друг с другом где-нибудь в первый раз, если это люди знакомые, то говорят один другому: «Христос воскресе!» Другой отвечает: «Воистину воскресе!» — и потом, придвигая лицо к лицу, целуют друг друга (многие сначала подают один другому яйца, или вареное вгустую, или деревянное, снаружи раскрашенные разными красками). А все попы и прочие церковники, взявши для облегчения себя какого-нибудь мальчика носить за ними святую икону либо крест, в лучшей одежде ходят по перекресткам городов и деревень бегом, посещают всех прихожан и других знакомых и упиваются с ними до совершенного опьянения. На больших улицах так много увидишь лежащих мужчин и женщин, мертвецки пьяных, что невольно подумаешь, столько ли милости Божией принесет им строгий их пост, сколько они навлекут на себя Его негодования нарушением законов воздержания такою необузданною распущенностью. Колокола потрясают воздух беспрестанно звоном и днем и ночью, потому что звонят не одни сторожа в назначенные часы для призывания народа к псалмопению и совершению таинства или для возбуждения набожности, а пьяные и всякие прохожие, из суеверного убеждения, якобы таким звоном они доставляют самое приятное удовольствие теням своих родных или знакомых.
Царь во все первые три дня занят приемом к целованию своей руки вельмож и прочих придворных. Вельможи и все старающиеся добиться для себя их положения исправлением придворных должностей подносят ему несколько собольих мехов, вместе с хлебом и солью, но, удержав у себя хлеб и соль, все другое он отдает им назад с благодарностью.
Прочие подходят к нему без подарков и, целуя его сжатую в кулак правую руку, подставляют ему свои, тоже правые, в которые и опускает он из кулака по два яйца каждому.
После обеда у наместника воеводы нас отвезли в карете к лодкам с таким же военным парадом, и мы проплыли еще 20 верст до деревни Новолуки, где и переночевали у попа, или священника.

75
Когда правнук Рюрика, рожденный вне брака, Владимир решился сделаться христианином и выбрал крестным отцом себе Василия, правившего тогда Востоком сообща с братом Константином, константинопольский патриарх Николай Хризоберг поставил митрополитом в Русь грека Михаила и поручил ему крестить святым крещением Владимира и его подданных. С того времени главами церковной иерархии в Московии всегда были константинопольские патриархи. Это продолжалось до тех пор, когда один из них, Иеремия, рыскал взад и вперед по России для сбора денег, чтобы купить на них благосклонность Оттоманской Порты и согнать с патриаршества униата Митрофана; в презренной бедности, стеная под турецким игом, он догадывался, что московский народ, славный в мире тогдашними завоеваниями татарских царств: Казанского, Астраханского и Сибирского, и поражением, нанесенным Селиму, турецкому императору, будет когда-нибудь освободителем Востока и самым могущественным защитником греческой веры, и потому легко сдался на очень ценные просьбы этого народа, чтобы, из снисхождения к его тщеславию, благоволил ему иметь собственного патриарха, совсем независимого от константинопольского. Может быть, у Иеремии было в виду 17-е правило Халкидонского собора, которое предписывает, чтобы во всяком возобновленном городе церковные и епархиальные чины тоже подчинялись гражданским и общенародным постановлениям. Итак, в феврале 7097 года от сотворения мира и в 1588 году от Р. X. Иеремия лично посвятил в Москве Иова в сан первого русского патриарха, в царствование в Московии Феодора Ивановича, сына Ивана Васильевича. В 1605 году Димитрий, опозоренный у москвитян известным именем обманщика Гришки Отрепьева, согнав Иова с его патриаршего престола, принудил его удалиться в стены его монастыря и поставил Игнатия, исповедовавшего, по сказанию московских летописей, римскую веру. Преемник растерзанного чернью Димитрия, Василий Шуйский тоже удалил и Игнатия с патриаршего престола в московский монастырь Чуда архангела Михаила, чем и очистил он место Гермогену, митрополиту казанскому, возведенному в патриархи с согласия того же Василия и духовенства, так как Иов отказался от этого сана. Но это было несчастием для Гермогена: из общей ненависти к нему и возвысившему его Шуйскому бешеная чернь заключила его в подземной яме и погубила там голодною смертию. После того выбрали наконец Филарета, ростовского митрополита, при содействии сына его великого князя Михаила и по совету церковных властей: за ним по порядку следовали Иоасаф, Иосиф и в настоящее время Никон. Все они правят с неограниченною властию, судят всякие дела, относящиеся к духовенству, церковному послушанию и христианским правам, и никогда не получают у царя отказа на просьбы об утверждении своих приговоров.

76
После патриарха считаются четыре митрополита: новогородский, казанский, ростовский и сарский, который проживал в Московском замке (в Кремле) и по царскому приказанию исправлял должность патриарха, находившегося тогда в ссылке.
Затем следуют архиепископы: вологодский, рязанский, суздальский, тверской, астраханский, сибирский, архангельский и псковский.
За ними идут епископы: коломенский и вятский, и ряд их заключают протопопы, протодиаконы, попы и диаконы.
Кроме этих духовных лиц, москвитяне считают еще митрополита киевского, архиепископа смоленского и епископов мстиславского и полоцкого. Но так как право на эти области оспаривают у них поляки и литовцы, то надобно еще подождать будущего мирного договора между ними или обыкновенного решения войны.
Все духовные сановники избираются к пастырскому посоху из среды монахов. Никому из них нельзя жениться или жить вместе с женою, взятою прежде, а тем менее возлежать с нею. При всем том таинства совершают все, хотя другое предписано в Уставе протоиереям, священникам и диаконам. Потому что перед посвящением они необходимо должны взять себе в жены девицу, а потом и жить с нею по супружескому закону, и только в день, следующий за ночью, в которую было у них совокупление, священники воздерживаются от служения. В видах предохранения от того, определяют многих священников в каждую церковь, в которой поставлен только один алтарь и богослужение каждый день совершается по одному разу; впрочем, никто не обязан служить 4 раза в неделю. В случае смерти жены священнику запрещено совершать таинство, если патриарх или митрополит не разрешат его от этого закона на какое-нибудь время (что я и видел в свою бытность в Москве); такие допускаются только к прочим церковным службам, в качестве простых прислужников (причетников). Тут не поможет и вторая взятая жена: даже и в том случае они не допускаются к священнодействию, как простые миряне, не имеющие больше ничего общего с духовенством и низведенные с высокой вершины священнического сана в самое презренное состояние низкой черни, из которого возвышаются все. Одеждою не отличаются от мирян, кроме только круглой скуфейкой, возложенной при посвящении епископом на священническое гуменце, которой они никогда не должны снимать, разве только когда подстригают волосы, в коей и священнодействуют, распустив с макушки, по обычаю назарян, кругом по плечам длинные волосы. Но эти простые священники все до того унижают свой сан, что, постоянно грубея в нечистоте и грязи, сами правят своими тележками, в самых людных городах едят на улицах, точно в какой уединенной столовой; а если кошелек туго набит, то заходят и в

77
кабак опоражнивать там чарку за чаркой до скотского опьянения. Все они до одного какие-то полоумные и называют погаными людей другого, а не русского, исповедания. Оттого-то и наш поп не хотел нам подать руки, в обыкновенный знак радости гостям, чтобы не осквернить ее прикосновением наших рук.
К этому суеверию заблудшего ума он прибавил еще другое. Всякие изображения в пренебрежении у москвитян, кроме тех только, которые при церковном алтаре; но доски, с написанными на них греческой или русской кистью ликами святых, выменянные на золотые или серебряные деньги (покупать их неприлично), они делают своею собственностью и, окропив святою водою, так чтут их, что придешь, пожалуй, в недоумение, какого рода у них это почитание икон. Их много в доме всякого частного лица: отведя им место в углах столовых и опочивален и украсив их по средствам каждого золотом, серебром и жемчугом, москвитяне выставляют их для поклонения домашним и приходящим. Зажигают у образов свечи и совершают перед ними свои молитвы, обыкновенно краткие, потому что, когда осеняют себя крестным знамением, складывая вместе три пальца, большой, средний и указательный на правой руке и кладя ее сперва на грудь, потом на правую, затем на левую сторону, они повторяют много раз: «Господи, помилуй!» на своем наречии, с опущением молитвы Господней, которой не умеет прочесть никто из поселян, а из горожан, да даже и из монахов, весьма немногие. Когда же муж захочет исполнить свой долг с женою, он обязан закрыть образа покрывалом. Если москвитянин входит в покой к другому, то, не здороваясь ни с кем, кого бы ни застал там, несмотря на его значение, он тотчас же, окинув взглядом углы, смотрит, есть ли где образ. А не видя его, спрашивает: «Есть ли какой тут Бог?» Когда укажут образ, он чествует его троекратным наклонением головы, осенив себя крестным знамением, и только тогда уже исполняет долг вежливости к окружающим. А при уходе, по исправлении своего дела, он опять таким же образом оказывает почтение образам. Монахам или священникам никак не дозволяется исправлять свои моления к Богу без присутствия образов. Если надобно будет крестить дитя или венчать свадьбу, принимать присягу или предавать земле прах покойника, тут же должны находиться и образа. В церквах образа размещаются по внутренним стенам, кругом повешенные набожностью частных лиц. Если владелец образа застанет перед ним кого-нибудь за молитвой, этот богомолец сей же час услышит брань себе: «С чего это ты забрал себе в голову перехватывать даром воровскими своими молитвами милости образа, которые по праву следуют тому, кто его выменял? Заведи себе сам какого-нибудь бога да и молись ему, сколько душе угодно, а чужими не пользуйся!» Он и не надейся унять такого ругателя, пока не

78
успокоит его уплатой чего-нибудь из цены той вещи, на которую был выменян образ. Буди же кто лишен будет, по приговору церкви, общения с прочими христианами, тому же наказанию подвергается и его святый образ, который тогда выносится из церкви и вручается отлученному отнести домой к себе; после же, когда примирится с церковью, принимают туда и его образ. Потом, если какая-нибудь икона, по ветхости, будет источена червями, и краски на ней слиняют, то набожность запрещает бросать или сожигать ее: лучше пустить ее по течению воды, чтобы пристала там, куда приведет ее судьба; либо зарыть оную на каком-нибудь кладбище, как бы уже умершую для их употребления. В 1570 году, по смерти Елены, дочери Ивана, великого князя московского, сына Василия Темного, и вдовы польского короля Александра, русские предложили литовцам освободить бывшего в плену у них, по праву войны, Фому Махенича с 50-ю его товарищами, за выкуп образа Божией Матери, написанного, по словам их, евангелистом Лукою. Этот образ, увезенный Еленою в 1494 году из отцовской божницы, долгое время сохранялся потом в Вильне у униатских монахов чина Василия в храме Пресвятой Троицы. Так и хозяин наш, может быть, опасался, не дурно ли он поступит с образами, если оставит их между погаными, или не добились ли бы мы у них даровых милостей нахальными своими молитвами, а потому взял да и вынес их из нашей спальни, спрятав в своих внутренних комнатах.
Но, кроме образов святых, во всей Московии нельзя видеть других изображений. А изваяний ровно нет никаких, так что память дедов и внуков, а часто и родителей, у детей погибает разом с их смертью. На крыльцах домов тоже не ставят никаких изваяний, представляющих предков, славных знаменитыми делами, не вешают по стенам комнат и их изображений, которые служили бы побуждением к добродетели для потомков и воспламеняли в них благородное соревнование.
5 мая мы должны были сделать еще шесть верст озером Ильменем, чтобы пристать на лодках к монастырю Ponadeglie. Усердно стараясь продолжать наш путь, после 300 верст езды по лесистой дороге мы прибыли 12 мая в город Торжок. По недостатку в военных людях для нашего приема, их должны были заменить городские жители, вооруженные серпообразными секирами и копьями.
Тут мы опять сели в лодки и переехали реку Тверцу, которой покатое русло, по случаю растаявшего снега, было еще возможно для плавания, хотя не раз и становились мы на мель между камнями; сделав же 24 версты, въехали в р. Волгу, а после переправы через нее и двухдневного плавания нас привезли в город Тверь.
Река Волга, у древних Ра, у татар Едиль, обязана своим началом болоту Фрянову, в Волконском лесу, в Ржевском княжестве, а

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Давая ежегодно щедрое жалованье дьякам всех приказов алексей продолжение
Он тоже принял святое крещение при восточных императорах василии государь алексей
В царствование греческих императоров василия московии великого
Священник всю ночь чувствовал на себе тяжесть