<<<     ΛΛΛ     >>>   

Борьба Иосифа Волоцкого с заволжскими старцами

В 1489 г. единомышленник Иосифа Волоцкого, новгородский архиепископ Геннадий обратился с посланием к ростовскому  архиепископу. В письме содержалась просьба привлечь к борьбе с ересью «жидовствующих» «заволжских старцев» Нила Сорского и Паисия Ярославова, живших в его епархии и известных своей ученостью. Для этого он предлагал ученым старцам приехать, чтобы обстоятельно побеседовать и обсудить все волнующие вопросы.
Однако, встреча не состоялась. Совершенно очевидно, что Нил и Паисий не сочли для себя возможным встать на сторону Геннадия. Свидетельством того можно считать то обстоятельство, что впоследствии ни Геннадий, ни Иосиф Волоцкий, ни их сторонники ни разу уже больше не обращались к Нилу Сорскому и к его сподвижникам ни за консультациями, ни за какой-либо иной помощью в деле борьбы с «новгородской ересью». Таким образом практически с самого начала борьбы православной церкви с новой генерацией инакомыслящих христиан пролег отчетливый водораздел между Иосифом Волоцким и Нилом Сорским. Их отношения в данном случае обозначились в виде антитезы.
Главной причиной того, что иосифляне не нашли общего языка с «заволжскими старцами» явилось то, что у тех и других оказались разные воззрения на то, как следует относиться к движению новых богоискателей.
В 1490 г. встревоженные высшие церковные иерархи добились созыва собора, надеясь консолидировать свои усилия и направить их  против «еретиков».
Перед его началом Геннадий направил его участникам послание, в котором предлагал применить инквизиторский метод решения возникшей религиозно-общественной проблемы – сжечь всех еретиков. Однако, акция новгородского архиепископа не имела успеха. Более того, уже во время собора у многих из его участников и в первую очередь у «иосифлян» появились опасения, что собор может утвердить в правах «еретическое» учение и таким образом откроются широкие возможности для  религиозно-церковной реформации.
Причиной тому была позиция Нила Сорского, воспротивившегося замыслу жестокой расправы.  Та поддержка, которая была оказана его сторонникам митрополитом Зосимой, привела к тому, что приговор «еретикам» был существенно смягчен.
Нил Сорский, занимающий активную общественно-церковную позицию, требовал от церкви отказа от насилия по отношению к инакомыслящим. Он считал обвинения Иосифа далекими от истинного христианства, поскольку Сын Божий, проливший  свою святую кровь на кресте, учил прощать покаявшихся грешников. То время когда суровый закон Ветхого Завета служил мерилом всех человеческих действий, сменилось новым временем благодати. Христос открыл людям Новый Завет любви, не позволяющий брату судить брата, поскольку над всеми  один Судья грехов человеческих – Бог.
Нил считал, что раскаявшихся еретиков не следует отторгать от церкви. К покаявшимся не должно проявлять жестокости, они должны быть прощены. Он  выступил против тех, кто хотел вынести на соборе постановление о том, чтобы предать всех еретиков смерти через сожжение. В результате было принято решение ограничиться анафемой по отношению к трем священникам-вольнодумцам. 
Только спустя 14 лет, когда Нила  уже одолели старческие немощи и он не мог принять активного участия в деятельности Собора 1504 г., победила позиция иосифлян и многие “жидовствующие” были приговорены либо к заточению либо к смерти.
Впоследствии, уже в ХХ в. Г. П. Федотову удалось облечь суть отношений между Иосифом Волоцким и Нилом Сорским, а также между сторонниками того и другого в предельно лаконичную и вместе с тем почти исчерпывающую формулу-антитезу, которая заслуживает того, чтобы быть приведенной полностью: «Противоположность между заволжскими «нестяжателями» и «осифлянами» поистине огромна, как в самом направлении духовной жизни, так и в социальных выводах. Одни исходят из любви, другие из страха – страха Божия, конечно, - одни являют кротость и всепрощение, другие строгость к грешнику. В организации иноческой жизни на одной стороне – почти безвластие, на другой – строгая дисциплина. Духовная жизнь «заволжцев» протекает  в отрешенном созерцании и умной молитве, - осифляне любят обрядовое благочестие и уставную молитву. Заволжцы  защищают духовную свободу и заступаются за гонимых еретиков, осифляне предают их на казнь. Нстяжатели предпочитают трудовую бедность имения и даже милостыне, осифляне ищут богатства ради социально организованной благотворительности. Заволжцы, при всей бесспорности русской генеалогии их – от преп. Сергия и Кирилла – питаются духовными токами православного Востока, осифляне проявляют яркий религиозный национализм. Наконец, первые дорожат независимостью от светской власти, последние работают над укреплением самодержавия и добровольно отдают под его попечение и свои монастыри и всю русскую церковь. Начала духовной свободы и мистической жизни противостоят социальной организации и уставному благочестию» (Федотов Г. П. Святые Древней Руси. Париж, 1985. С. 176 – 175).
Эта антитеза фиксирует тот внутренний раскол, который образовался в православии, и с которым православная церковь так и не сумела совладать ни в тот решающий момент, когда он только обозначился, ни позже. Именно это раздвоение того, что прежде было единым, стало одной из предпосылок возникновения и существования антитезы византизма и евангелизма.
Существенный оттенок в обозначенной антитезе позиций Иосифа Волоцкого и Нила Сорского усмотрел уже упоминавшийся нами выше о. Иоанн Кологривов. Он отметил, что оппозиция возникла не сразу, что в истории русской христианской духовности был такой период, когда обе олицетворяемые этими личностями  тенденции еще не обособились и существовали вместе, соединенные в фигуре  Сергия Радонежского (ок. 1314 - 1392), сочетавшего в своей личности черты активного деятеля и созерцателя. После него среди его учеников и последователей, не обладавших религиозной гениальностью, уже не обнаруживался столь органичный и мощный синтез этих двух начал. Более того, в силу социальных, исторических, этнографических и др. причин религиозный активизм и религиозная созерцательность распределились географически каждая по-своему. Сторонников и носителей созерцательного духа оказалась больше на русском севере, а тех, кто тяготел к активной церковно-общественной деятельности, гораздо больше было в южных частях Древней Руси.  Но вот «наступает день, когда обе тенденции, обе духовные школы, происшедшие от Преп. Сергия, становятся окончательно чуждыми одна другой и сталкиваются в открытой борьбе. Это – конфликт, в котором оказались противопоставленными Преп. Нил Сорский и Преп. Иосиф Волоколамский, конфликт трагический для русского монашества и для всей русской святости… Столкнулись две различные религиозные концепции: идеал общественного воздействия на мир и идеал отказа от мира ради духовного совершенствования, - отказа, доходившего в большинстве  случаев до полного и безоговорочного отрицания мира и его потребностей» ((Иоанн (Кологривов). Очерки по истории русской святости. Брюссель: Жизнь с Богом, 1961. С. 194).
Если Г. П. Федотов изобразил противостояние Иосифа Волоцкого и Нила Сорского как статичную, фиксированную оппозицию богословских, этических и социальных воззрений, то о. Иоанн Кологривов представил ее как динамичную  антитезу, простершуюся в историческом времени, имеющую свой исток, свою логику развертывания и кульминационный пункт столкновения. Подобный социодинамический подход позволяет предположить, что возникшая антитеза не исчерпывается фигурами Иосифа и Нила и что с их уходом с исторической сцены обе тенденции продолжали существовать и порождать не менее острые и драматичные коллизии в религиозно-духовной,  церковно-политической  и социоморальной жизни российского общества.

Победа иосифлянского византизма

Фигуры Нила Сорского и Иосифа Волоцкого примечательны тем, что обе они были рождены кризисным состояние религиозно-духовной жизни. По большому счету оба они были устремлены к одной общей цели, оба хотели бы вывести православную Церковь из состояния духовного неблагополучия. Это сближало и объединяло их, несмотря на то, что по всем основным вопросам церковно-общественной жизни они были оппонентами. «Все в них, - писал о. Иоанн (Кологривов), - было различно – характер, направление их религиозности, поведение, методы действия, - все, кроме преследовавшейся ими цели.  Если Нил стремился реформировать изнутри, покорить мир преобразованием и воспитанием нового человека, то Иосиф хотел достичь того же  результата путями внешнего воздействия и общественного служения. Они были противниками, но их обоих уже при жизни почитали святыми и обоих церковь прославила как святых после их смерти» (Иоанн (Кологривов). Очерки по истории русской святости. Брюссель: Жизнь с Богом, 1961. С. 168).
Аналогичным образом мы можем рассуждать и тогда, когда предметом сравнений-сопоставлений выступает антитеза византизма и евангелизма, олицетворениями которой были Иосиф Волоцкий и Нил Сорский.  Каждое из этих двух духовных течений обладало своими созидательными возможностями. Однако, у них были различные, направленные в разные стороны  культуротворческие векторы. Московский византизм имел государствоцентристскую природу и направлял  духовно-практическую активность Иосифа Волоцкого в сторону церковно-государствпенного строительства. Для евангелизма Нила Сорского определяющую роль играли личные отношенгия с живым Богом.
Для иосифлян невозможны были такие отношения с нестяжателями, которые строились бы на началах  духовного союза. Главная причина этого заключалась в том, что иосифляне ценили во властных и церковных структурах дух системы и стремились подавить все те проявления личностной активности, которые в эту систему не вписывались. Они отвергали альтернативную позицию русских богоискателей, опирающуюся на индивидуальный религиозный опыт, восходящий к евангельским заповедям. Это неприятие привело к тому, что в Ниле Сорском и его последователях увидели не социальных партнеров, а оппозиционеров, с которыми следовало бороться всеми доступными способами, чтобы в конечном счете их уничтожить.

ПЕТЕРБУРГСКИЙ АРИСТОКРАТ ВАСИЛИЙ ПАШКОВ
(Евангельское пробуждение аристократического Петербурга в 1870-е гг.)

Духовное возрождение полковника-кавалергарда

Существует огромное количество литературных, публицистических и художественных, портретов русских аристократов. Среди них можно обнаружить большое разнообразие всевозможных типов. Однако, о типе русского аристократа, который был бы евангельским христианином, читающая российская публика  XIX – XX вв. имела весьма смутное представление.
Следует особо подчеркнуть, что к началу 1870-х гг. в России  успели смениться несколько поколений аристократов, проживших свою жизнь вне какого-либо направляющего влияния православной Церкви. Состояние безверия или сугубо внешнее следование православным обрядам позволяло беззаботно существовать большей части российской элиты. Если бы не те события 1870-х гг. в Петербурге, о которых речь пойдет ниже, эта тенденция сохранялась бы либо в прежнем, либо во все более усугубляющемся виде. Однако, Бог рассудил иначе, и многим из тех, на кого правительство привыкло опираться, суждено было пережить внутреннее, духовное преображение. Практически все они вынуждены были пройти через три основных этапа духовной жизни.
Первый из них представлял собой состояние детской, полусознательной православности. На второй стадии юности и зрелости душа аристократа часто становилась  добычей вольтерьянского скепсиса, т.е.  фактического безверия. Третий этап оказывался самым важным, поскольку включал евангельское пробуждение дремлющего духа. Но этим дело не заканчивалось. Нередко столичный титулованный аристократ становился активным участником регулярных богослужений, горячим молитвенником, неустанным проповедником благой вести, и начинал выполнять функции, которые в православной церкви выполняли только священнослужители.
В обычных условиях русский аристократ XIX в. только в очень редких, исключительных случаях мог перейти в духовное сословие, принять сан священника. Для такого перехода, сопровождавшегося существенным понижением его социального статуса, требовалось разрешение самого императора. Все это делало подобный переход практически нереальным. Но то, что было невозможно касательно православной Церкви, оказалось реальностью в евангельском христианстве. Богач В. А. Пашков, граф А. П. Бобринский, барон М. М. Корф и др. никогда не согласились бы стать православными священниками, но они же с огромным воодушевлением взяли на свои плечи груз обязанностей, выполнение которых делало их положение равнозначным статусу протестантского пастора.
То, что произошло с петербургским аристократом Василием Александровичем Пашковым (1834 – 1901), заслуживает особого разговора. Он  принадлежал к высшему столичному обществу, входил в ближайшее окружение Александра II на правах его личного друга. Это был богач, красавец, гвардейский офицер, дослужившийся до чина полковника. Он вел бурную светскую жизнь, любил балы, охоту, лошадей. Не существовало препятствий, которые могли бы помешать удовлетворению любых его прихотей, поскольку он располагал огромными средствами, был владельцем медных рудников на Урале, имел в Петербурге и Москве большие дома, напоминающие дворцы. Ему  принадлежали крупные поместья во многих российских губерниях – Московской, Петербургской, Киевской, Тверской, Тульской, Тамбовской, Рязанской, Новгородской, Нижегородской, Воронежской, Ярославской, Оренбургской и др.
Один из современников оставил характерный словесный портрет полковника-аристократа: «Красивый брюнет, роста выше среднего, с манерами и обращением чистого аристократа, он имел приятный мягкий тенор, большие выразительные глаза. К делам веры, церкви и религии В. А. Пашков был совершенно равнодушен, а в вопросах канонических по-детски невежествен; о набожности никогда не зарождалось и мыслей в голове В. А. Пашкова, страстного охотника, любителя танцев, балов, крупного игрока в карты и лихого наездника».
Хотя Пашков и был по натуре человеком благородным, способным к возвышенным чувствам и поступкам, однако, никакой склонности к размышлениям над духовно-религиозными проблемами в нем не обнаруживалось. Он со скепсисом относился к  тому повышенному интересу, какой питали к проповедям лорда Редстока его жена Александра Ивановна и ее сестра Е. И. Черткова. В глазах полковника Редсток был «бессмысленным болтуном», не заслуживающий траты времени на выслушивание его разглагольствований.
Но случилось неожиданное. Однажды Пашков, вернувшись из Москвы, застал Редстока у себя дома, за обедом. Избегнуть общения оказалось невозможно. Шел разговор о Христе. А когда обед закончился и все перешли в гостиную, то Редсток предложил всем вместе помолиться и встал на колени. Пашкову не оставалось ничего другого, как присоединиться к присутствующим. Впоследствии он вспоминал, что именно тогда, во время молитвы ему впервые довелось прочувствовать на себе действие Святого Духа, пробудившего его дремлющую душу и совесть. В него проникло не только сознание того, что зло пребывает в глубинах его существа, что он опутан множеством грехов, но и желание освободиться от этого темного, гибельного груза. Ему открылось, что своими силами ему не избавиться от грехов, а только с помощью Бога. Только через Христа, протягивающего ему руку помощи и обещающего не вспоминать его прегрешений, он сможет обновить свою внутреннюю и внешнюю жизнь. Он ощутил в своем сердце горячее желание покаяться, освободиться от власти греха, начать новую жизнь, посвятить служению Христу всего себя, все свои силы и средства. Это он и сделал.
Так произошло духовное возрождение Василия Александровича Пашкова, ставшего после покаяния совершенно другим человеком. Эти изменения в нем не смог бы произвести никто из людей. Никакая человеческая сила, никакой земной, социальный, политический, юридический или моральный, авторитет не породил бы тех удивительных следствий, которые произвел в нем Святой Дух.
Позднее, уже находясь в изгнании, Пашков в письме к русскому посланнику в Париже так рассказывал о своем обращении: «Был день в моей жизни, когда я увидел себя осужденным пред престолом суда святого Бога, ненавидящего грех. Слово Его при действии Духа Святого достигло меня и пробудило мою совесть. Теперь я могу свидетельствовать об Иисусе Христе. Свет Слова Божия, Его святого закона осветил все потаенные углы моего сердца и показал мне глубины зла, о существовании которых я не подозревал. Господь пробудил во мне желание освободиться от греха, который связывал меня самыми разнообразными способами. Когда я нашел в Слове Божием, что Господь хочет со мной заключить союз и что Он обещает не вспоминать более моих грехов и преступлений и Духом Святым вписать Свой закон в мое сердце, у меня пробудилось желание получить прощение от святого Бога и на личном опыте пережить освобождение от власти греха».
Поразительные изменения, произошедшие с душой и личностью полковника, не могли не удивлять всех, кто его знал. Он изменился до неузнаваемости, стал другим человеком, совершенно не похожим на прежнего. Вот как характеризовал этого нового Пашкова его друг М. М. Корф: «Василий Александрович Пашков получил высшее образование, но религиозные вопросы его совершенно не интересовали. Он даже уезжал из Петербурга в Москву, чтобы только не быть втянутым в общий круг верующих. Духовное пробуждение коснулось его жены, Александры Ивановны, а еще раньше его свояченицы, Чертковой Елизаветы Ивановны. Кругом горел огонь духовного пробуждения. Наконец, и сам В. А. Пашков был сломлен ясными доводами уверовавших, указаниями Священного Писания, и обратился к Господу. Через месяц после обращения Пашкова и я уверовал. И несмотря на то, что он был 10 годами старше меня, мы сделались с ним на всю жизнь близкими друзьями. Мы делились друг с другом своими духовными переживаниями, совместно работали в Божьем винограднике и очень хорошо понимали друг друга. Эта дружба длилась до самой последней минуты жизни моего любимого друга. И даже, когда он пред смертью уже не мог говорить, то молча, крепким рукопожатием, давал понять, что мы встретимся у ног Господа. Он был человек молитвы. Несмотря на то, что он имел огромную переписку, посещал больных, тюрьмы, устраивал собрания, ложился поздно, но, вставая рано утром, все же по два часа проводил в чтении Слова Божьего и молитве. Он всецело подчинял свою волю воле Божией. В нем можно было видеть исполнение слов Иоанна Крестителя: "Ему должно расти, а мне умаляться". Его "я" с каждым разом становилось незаметнее, умирало, но зато Христос все яснее прояснялся в нем и чрез него, и занимал в нем все больше и больше места. По совести могу сказать о нем, что он научился у ног Христа быть кротким и смиренным сердцем. Его общение со Христом было просто, непринужденно, и он святыню своего служения Богу и людям совершал в страхе Господнем. Скромность и самоотвержение выделяли его из среды остальных верующих. Если он фактически являлся руководителем всего духовного движения, то это потому, что он всегда держался в своей жизни указания: левая рука не должна знать, что делает правая. В нем действительно проявилась сила Святого Духа и любви. В своем обхождении он со всеми был равен. У него не было лицеприятия. Поэтому Господь и мог чрез него так много сделать. Он пользовался уважением от всех знающих его. Даже К. П. Победоносцев, по настоянию которого он был выслан из России, уважал его. И когда однажды встретил его за границей, даже обнял его, хотя и считал его опасным человеком для православной России. В больницах, тюрьмах и между бедными его деятельность протекала без устали. Было немало чудесных примеров обращения через его служение. Он о них не провозглашал, но воздавал всю славу своему Спасителю. Пашков был могучим орудием в руках Господа. Он не только себя отдал на служение Господу, но и все свое имущество посвятил для этого великого дела».

Евангелизационная и благотворительная деятельность

После обращения Пашкова к Христу, его огромный дом на Выборгской стороне стал местом проведения регулярных молитвенных собраний. Отставной полковник оказался незаурядным организатором. Его яркая личность и открывшийся дар проповедничества притягивали к нему людей. Он охотно  свидетельствовал о своем духовном возрождении, о том, что пережил под воздействием Святого Духа. Эти собрания привлекали все больше интересующихся. В иные дни дворцовые залы особняков Пашкова, предназначенные для великосветских балов, вмещали до полутора тысяч человек.
В 1875 г. Пашков начал издавать еженедельный духовный журнал «Русский рабочий», который просуществовал 11 лет, вплоть до 1885 г. В нем публиковались статьи, в которых ясно и доходчиво раскрывались смыслы библейских истин.
В 1876 г. Пашков вместе с М. М. Корфом основали «Общество поощрения духовно-нравственного чтения». Его членами стали возрожденные христиане. Оно начало издавать и распространять по всей России переводные брошюры евангельского содержания. Вышли в свет около двухсот наименований брошюр, в том числе такие, как "Мытарь и фарисей","Сегодня или никогда!", "Истинная радость", "Что вы думаете о Христе?", "Примирился ли ты с Богом?", "Два слова о Библии". Были переизданы известные книги Дж Буньяна "Путешествие пилигрима" и "Духовная война". В свое время они произвели сильное впечатление на А. С. Пушкина, который в стихотворении "Странник" дал поэтическое изложение первой главы "Путешествия пилигрима". Издавались также духовные сочинения православных писателей – Тихона Воронежского, митрополита Михаила и др. В 1882 г. по инициативе Пашкова и на его средства была издана русская Библия в каноническом составе.
Эта христианская литература пользовалось огромной популярностью. В самых разных уголках России можно было встретить книгонош, предлагающих всем желающим Новый Завет и брошюры религиозного содержания. За восемь лет существования общества тираж изданных им книг и брошюр достиг нескольких миллионов. Всю деятельность по их изданию и распространению Пашков финансировал из своих личных средств.
Издателям приходилось преодолевать значительные трудности и препятствия, которые чинила им церковная цензура. Православные цензоры постоянно выдвигали одно и то же возражение, которое состояло в том, что содержание брошюр излагает учение М. Лютера и может нанести духовный урон русскому православию. Пашков и Корф утверждали в ответ, что их книги основываются на Священном Писании и потому не представляют никакой опасности для православия.
Пашков умело сочетал благотворительную деятельность с евангелизационной. Он открыл в своем доме на Выборгской стороне студенческую столовую. Посещавшие ее студенты и голодные бедняки получали книги Нового Завета и брошюры, приглашались на молитвенные собрания. Желающие могли послушать чтеца, который в столовой вслух читал Евангелие. Здесь же можно было получить ответы на вопросы, касающиеся Священного Писания.
Сам Пашков часто посещал чайные и трактиры, где вступал в духовные беседы с посетителями. Его часто видели в тюрьмах и больницах, где он старался помогать заключенным как материально, так и духовно. В лазаретных беседах с умирающими он уверял их, что к каждому, кто признал свою виновность, покаялся и призвал Христа, непосредственно относятся слова Спасителя: «Ныне же будешь со Мною в раю».
Пашкова растратил значительную часть своего большого состояния на благотворительную деятельность. Он помогал материально нуждающимся студентам и стал фактическим основателем движения, которое позднее оформилось как РХСД – Российское христианское студенческое движение. В своих имениях он строил школы, открывал столовые для бедных, дома для престарелых и сирот и содержал все это на свои средства. 
Княжна С. П. Ливен писала о том, что глубокая убежденность Василия Александровича Пашкова и его личное свидетельство о пережитой возрождающей силе Божией при действии Духа Святого творили чудеса. Его слушатели с глубоким раскаянием падали к ногам Господа и вставали новыми людьми, омытыми кровью Спасителя, возрожденными детьми Божиими... Таким образом, Бог прилагал спасаемых к церкви, и церковь пребывала в радости. «Василий Александрович – продолжала вспоминать Софья Ливен, - не ограничивался собраниями, а ходил в больницы и тюрьмы, чтобы и больным и заключенным принести благую весть о Христе. Бывали поразительные обращения среди преступников, а также и исцеления больных по вере. Еще в раннем детстве я слышала о таких исцелениях по молитве веры. Василий Александрович Пашков, как и граф Корф, обладали этим даром. Я помню, как все близкие находились под впечатлением исцеления одной бесноватой. Злой дух покинул ее после молитвы нескольких братьев, продолжавшейся много часов подряд. Она после этого стала тихой и кроткой ученицей Господней и верным чадом Божиим. По ее молитвам и по примеру ее жизни уверовал в Господа ее муж. Вместе с мужем они были благословенными свидетелями о Господе. Историю ее исцеления я нашла среди бумаг семьи Пашковых и передала ее, как она была записана в 1887 году».

Выступление православного оппонента

Г. Пашков в своих беседах проповедует, что Иисус Христос только временно принял на Себя человеческую плоть, что для спасения не нужно добрых дел, что все средства, какими человек-христианин думает достигнуть вечного спасения, суть измышления дьявола; того, кто говорит, что человеку нужно заслужить спасение, г. Пашков признает посланником сатаны, потому что никакими средствами, никакими заслугами нельзя достигнуть спасения. Грешник, по словам г. Пашкова, достигает спасения непосредственно. Подобно блудному сыну, грешнику только нужна решимость пойти к Отцу и он спасен. Таким образом, по учению г. Пашкова, для спасения не надо ни церкви, ни таинств, не надо церковной дисциплины, - все это измышления дьявола, все это стена, разделяющая Бога и человека.
Для нас православно-русских тем ужаснее это учение, что оно проповедуется в то время, когда и без него на Руси царит разгул страстей, не терпящий никакой дисциплины. Да, г. Пашков, вы во время выступили со своим учением. Оно как раз по вкусу нашего времени. Вам предстоит обильная жатва. При этом необходимо заметить, что в числе слушателей г. Пашкова бывают и дети, приводимые их родителями, а также и воспитанницы приюта. Разумеется добра нечего ждать от этих будущих членов общества, воспитанных под влиянием таких разнузданных религиозно-нравственных понятий, какие им проповедует г. Пашков».
По поводу этого письма в следующем номере (№ 13) того же «Церковного вестника» появилась заметка протоиерея Иоанна Янышева «Религиозные мнения г. Пашкова». Приведем ее полностью.
Православный священнослужитель писал: «Письмо В. Попова под заглавием: «Воскресные беседы г. Пашкова» обвиняет его в распространении между населением столицы таких превратных религиозных понятий, к которым православно-верующие и особенно их пастыри не могут и не должны оставаться равнодушными.
Имев неожиданный для меня самого случай беседовать с г. Пашковым о православии гораздо ранее письма В. Попова и не заметив в нем неблагоприятного отношения ни к православной церкви, ни к ее Догматам, я был удивлен заблуждениями, распространение которых приписывается, г. Пашкову письмом В. Попова и с этим письмом в руках счел долгом лично обратиться к г. Пашкову и покорнейше просил его сказать: точно ли он проповедует то, что ему приписывают? Г. Пашков с полной готовностью дал приблизительно такое объяснение по каждому из нижеследующих пунктов.
1. Иисус Христос только временно принял на Себя человеческую плоть (следовало бы сказать: не Иисус Христос, а Сын Божий принял). Г. Пашков решительно отверг, будто бы он так говорил когда-либо; напротив он всегда говорит, что с прославленным телом Иисус Христос вознесся на небо, сидит одесную Отца и ходатайствует перёд Ним за искупленный человеческий род.
2. Для спасения не нужно добрых дел. Г. Пашков видит опровержение этого обвинения в дальнейших словах автора письма, что подобно блудному сыну, грешнику нужна только решительность пойти к Отцу и он спасен. В решительности пойти к Отцу и в самом этом шествии, т. е. в покаянии, г. Пашков видит первое, при помощи благодати дело веры со стороны грешника к его оправданию, а затем необходимыми плодами этой веры и оправдания считает все христианские добродетели, отсутствие которых свидетельствует об отсутствии самой веры.
Когда я напомнил г. Пашкову не о земном, но небесном, вечном спасении или оправдании и о тех делах любви (напоить жаждущего, накормить алчущего, одеть нагого и пр.), о которых Сам Спаситель сказал, что Он по ним будет судить верующих на последнем суде, то г. Пашков признал странным для верующего Слову Божию сомневаться в этом.
3. Все средства, какими человек-христианин думает достигнуть вечного спасения, суть измышления дьявола; тот, кто говорит, что человеку нужно заслужить спасение есть посланник сатаны, потому что никакими средствами, никакими заслугами нельзя достигнуть спасения; для этого спасения не надо ни церкви, ни таинств, не надо церковной дисциплины - все это измышления дьявола. Все эти выражения означают, по мнению г. Пашкова, только ту евангельскую истину, что грехи прощаются человеку единственно по милосердию Божию и по вере в это милосердие; заслужить спасение в этом смысле ничем нельзя. Но что прощение грехов невозможно без веры и покаянного настроения, и что для помилованного грешника, чтобы ему устоять в вере среди искушений внутренних и внешних и, следовательно, чтобы ему проявлять свою веру в добрых делах, необходимы и молитва, и назидание Словом Божиим, и участие в общественном богослужении и таинствах церкви, - это доказывается усилиями самого г. Пашкова читать и толковать Св. Писание, распространять книги назидательного содержания, устроять у себя собрания для молитвы, пения и чтения, возбуждать других к покаянию и вере, внушать им все те добродетели, которые внушаются Словом Божиим.
Вот сущность объяснений г. Пашкова по поводу письма В. Попова. Не берусь решать вопроса, что вызвало г. Пашкова на дело, принадлежащее собственно пастырям церкви, а равно и того: отчего г. Попов, по-видимому, не вполне понял мысли г. Пашкова. Сам я не присутствовал на собраниях его, не слушал его толкований и не видел той странной обстановки этих в сущности богослужебных собраний, о которых говорит письмо. Думается, что г. Пашкову жаль нашего простого, да и не простого народа, который так редко может слышать внятное и раздельное чтение Св. Писания и церковных молитв и еще реже - простое искреннее и задушевное слово назидания, обличения и утешения. А что он мог не точно выражать свои мысли и даже не право мыслить это само собою разумеется при его совсем не богословском образовании.
О том, что я имел намерение изложить и напечатать свой последний разговор с г. Пашковым, я счел долгом предупредить его и получил на это его согласие. Хотя он заявил, что с своей стороны не имеет никакой охоты входить в литературные препирательства, все же я повторяю ему мою покорнейшую просьбу поправить меня, если я в этом отчете против своего намерения приписал ему какую-либо мысль, которой он или не говорил или не так сказал, как я понял и передал. Протоиерей Иоанн Янышев. Марта 12 дня 1880 г.»

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

О чем ей говорил сын
Государственным началами
Оно было следствием внутренней логики развития русского христианского сознания
Унаследованное византийскими императорами языческое государство
ГосударственнаЯ власть и ее сакральные основаниЯ сакральная природа властив политической теологии