<<<     ΛΛΛ     >>>   

Вторая  реформаторская волна: новые стригольники

Вторая волна стригольнического движения заявила о себе во второй половине XV в., в эпоху Ивана III. На этот раз оно было связано не только с Новгородом, но и с Москвой. Противники дали этому новому поколению стригольников грубое, оскорбительное прозвище «жидовствующие». Первыми его начал использовать Иосиф Волоцкий, а вслед за ним и новгородский архиепископ Геннадий (Гонозов). Иосиф утверждал, что у истоков течения стоял некий еврей по имени Схария. Однако, никаких достоверных источников, подтверждающих это высказывание, до сих пор не найдено. Сам Иосиф не привел сколько-нибудь убедительных  подтверждений истинности этого утверждения.
Возникает вопрос, что могло заставить Иосифа Волоцкого прибегнуть к введению в полемику с «еретиками» мифической фигуры некоего еврея? Здесь возможно предположение, отсылающее к особенностям политического темперамента иерарха. Этот темперамент был таков, что нередко заставлял Иосифа переступать нормы нравственности и пользоваться недозволенными средствами. Указание в борьбе на иудейские («жидовские») корни идейного противника означало использование, хотя и запрещенного, но эффективного полемического приема. Этому вряд ли стоит удивляться, если иметь в виду, что в российской религиозно-политической истории различные формы антисемитизма, от бытовых до правительственных, использовались издавна и регулярно.
Реформационная инициатива и в этот раз исходила опять от Новгорода, что не было случайностью. Ведь то была независимая республика, наподобие Флоренции. Новгород активно взаимодействовал с Европой и обладал духовными запасами, которыми мог поделиться с Москвой.
Оживленная религиозно-гражданская жизнь новгородско-псковских земель – примечательное явление в российской истории. Вторая половина XV столетия была временем острых религиозных дискуссий среди священников, монахов и мирян. Богоискательские настроения перестали быть уделом одиночек и охватили значительные слои населения.
В условиях, когда вопросов было гораздо больше, чем ответов,  обнаружилась острая потребность в обращении к первоисточнику – тексту Священного Писания. Ее испытывали обе стороны - и новые стригольники, и православный клир. Это заставило одного из главных гонителей «жидовствующих», новгородского архиепископа Геннадия выступить инициатором перевода недостающих книг Библии на церковно-славянский язык. В результате появился полный переведенный текст Священного Писания – так называемая «Геннадиева Библия».
Новые религиозные умонастроения стали распространяться в Москве, среди низшего и среднего духовенства. Они встретили поддержку широких слоев горожан - служилого люда, купцов и даже  представителей придворных, великокняжеских кругов.

Учение новгородско-московских реформаторов

Новогородско-московское учение явилось теологически более зрелой формой того раннего евангелизма, который на Руси впервые обозначился в движении стригольников. На прямую связь этого учения со стригольничеством указывает эпизод из жизни архиепископа Геннадия. Когда тот узнал, что подчиненный ему  инок Захар отвергал «поставление священников на мзде», святость церковной иерархии и таинств,  то сразу же заявил, что Захар - стригольник, и сослал того в пустынь. Однако, когда великий князь и московский митрополит узнали про этот случай, то Захар был направлен в Москву, где власти радушно приняли его под свое покровительство.
Исходные посылки вероучительной позиции новгородско-московских реформаторов были сформулированы Федором Курицыным в его «Лаодикийское познание». В этом сочинении отчетливо просматривается связь с первоначальным стригольничеством. Вместе с тем обращает на себя внимание его более значительная евангельская углубленность.
Религиозно-реформаторское содержание «Лаодикийского познания» можно свести к нескольким принципам:
1) критическое отношение к церковному преданию и убежденность в том, что индивидуальная вера должна основываться на Священном Писании;
2) отвержение иконопочитания;
3) отрицание значительной части православных церковных ритуалов;
4) необходимость прямого молитвенного общения с Богом, убежденность в том, что между Богом и человеком  не должно быть посредников;
5) отрицание права официальной церкви на духовную  монополии;
6) отрицание монашества и монастырей;
7) отказ от поклонения мощам;
8) проповедь широкой  демократизации «учения книжного»;
9) высокая оценка  активной деятельности человеческого разума и всех положительных проявлений личности;
9) идея равенства всех  людей и народов.
Новгородско-московские реформаторы не могли принять в деятельности и образе жизни православных священников того, что шло вразрез с заветами Иисуса Христа, и с чем сама православная церковь не могла справиться. Они осуждали невежественных и грубых иереев, склонных к пьянству, стяжательству, считая, что такие люди недостойны принимать исповеди прихожан. Они обсуждали  вопросы о том, каким образом реформировать церковную жизнь, чтобы избавиться от ее темных сторон. 
Одно из решений, напрашивалось само собой. Оно заключалось в том, чтобы вообще отказаться от института профессиональных священнослужителей. Позднее в русском просторечье эта идея получила название беспоповства. Она в разных вариациях проходит сквозь всю русскую богоискательскую литературу. Так, в «Трифоновском сборнике» говорится о том, что сами миряне могут выдвигаться в  учителя веры, если пребывают на должной духовной высоте. Там же указывается на право христиан собираться вне церкви, чтобы слушать учителей из народа. Об этом же писал автор «Слова о лживых учителях»: «Лепо же есть всем славити Бога и проповедовати учение его» (Цит. по.: Буганов В.И., Богданов А.П. Бунтари и правдоискатели в Русской православной церкви. М., б.г. С.16).
Ясно видно, что эти идеи перекликались с зарождавшимися в это же самое время реформационными умонастроениями в Европе. В них есть сходство с идеями чешских гуситов, которые признавали высший авторитет за Священным Писанием, отрицали институт монашества, отвергали традиции поклонения иконам и мощам.
Подобное сходство объясняется, по меньшей мере, двумя обстоятельствами. С одной стороны, оно было следствием внутренней логики развития русского христианского сознания, которое в своих богоискательских инициативах успело отчетливо обозначить свои социально-богословские приоритеты уже в первоначальном стригольничестве. Оказалось, что эти умонастроения не только сохранили значимость и популярность до сих пор, но и, спустя время, нашли своих приверженцев в других русских городах. К концу XV в. в самой Москве обнаружилось значительное число их сторонников.  И «Лаодикийское познание» высокообразованного дьяка Федора Курицына явилось следующим шагом в развитии этих раннеевангельских исканий.
С другой стороны, эти умонастроения были связаны с регулярными контактами Новгорода с Европой.  Его многогранные деловые, торговые, дипломатические отношения с Западом отличали Новгород от других русских городов. Гуситско-таборитские влияния были сильны в Литве и Польше. А от них было рукой подать до Новгорода.
Среди православных иерархов было совсем не много тех, кто мог бы выставить против реформаторов  серьезные богословские возражения. И в этом отношении примечательна история новгородского епископа Феофила, который отказался от сана архиепископа из-за того, что признал «грубость и недостаточность» своего ума, то есть свою неспособность исполнять роль духовного пастыря в существенно усложнившейся духовно-религиозной ситуации.

О несостоявшейся русской Реформации

Новгородско-московское религиозное движение представляло собой начальный, подготовительный этап будущей, возможной русской Реформации. Если бы эта Реформация состоялась, то она, вероятно, не только предотвратила бы русский раскол XVII века, но и  изменила бы весь ход российской истории. Однако, ей не дано было осуществиться. И причин того, что этот проект не реализовался, заключалась не только в отсутствии в нем религиозно-политического лидера  такого масштаба как Лютер. Истинную причину следует искать глубже. Очевидно, в пределах самого Древнерусского мира не было требуемого комплекса необходимых предпосылок. А без них нельзя было претворить возможную реформацию в реформацию действительную.
Поэтому в конечном счете церковные и светские власти сумели заблокировать все те направления, по которым могли бы разворачиваться вероятные сценарии религиозно-церковных трансформаций. Им удалось консолидировать свои усилия и направить их  против «еретиков». В этом отношении характерна ситуация с созывом Собора 1490 г. В период его подготовки у иерархов появились опасения, что он может утвердить в правах «еретическое» учение и тем самым открыть широкие возможности для  религиозной реформации. В пику этому были предприняты экстраординарные контр-усилия, в результате которых удалось добиться того, что лидеры движения были арестованы, подвергнуты пыткам, а затем казнены. Так завершило свое существование одно из самых ранних движений российской религиозно-гражданской жизни. Реформаторские идеи двух генераций стригольников, новгородской и московской, не получили развития в Русской земле.
Некоторое время спустя в Европе заявило о себе движение лютеровской Реформации. Однако на Руси ничего подобного уже более не обнаруживалось. Это, впрочем, не мешало исследователям время от времени задаваться вопросом: а что было бы, если б новгородская реформаторская идея взяла верх над консервативной, византийско-московской идеей?
Ю. М. Лотман в своей работе «Механизм Смуты (К типологии русской истории культуры)» привел пространную выдержку из доклада отечественного слависта А. В. Исаченко, высказанную тем в начале 1970-х в Варшаве на международном конгрессе славистов. Она достаточно точно передавала суть новгородской идеи.
Доклад имел нетривиальное название: «Если бы в 1478 году Новгород поразил Москву (об одном несостоявшемся варианте истории русского языка)». Это был пример «мысленного эксперимента», который, по словам автора, позволял рассмотреть один из возможных вариантов развития российской цивилизации. «Совершенно очевидно, - начинал Исаченко с резонной посылки, - что история не пишется в кондиционале. Однако, и утверждение, будто то, что случилось на самом деле, «должно было» случиться именно так, следует признать неубедительным. Легко стать пророком задним числом. История всегда держит наготове несколько вариантов. И нет оснований считать то, что фактически произошло, во что бы то ни стало проявлением «прогрессивного хода истории».
Все развитие России сложилось бы совершенно иначе, если бы в конце XV века Новгород, а не Москва, оказался руководящей, главенствующей силой объединяемой страны. И такая возможность реально существовала.
Новгород XV века был почти что европейским городом, не знавшим ни коррупции, вызванной в оккупированной части страны татарщиной, ни жуткой азиатчины московского великокняжеского и боярского быта. Опираясь на древнюю демократически-республиканскую традицию, поддерживая самые живые торговые и политические отношения со странами Запада, Новгород во главе объединенной Руси не допустил бы рокового изолирования страны от духовного и технического прогресса Европы эпохи Возрождения. Идеи гуманизма, идеи Реформации не остановились бы на границах Польши и глубоко изменили бы облик отсталой Московитии, приобщая страну к главным источникам европейской мысли. Весьма вероятно, что под влиянием Реформации в Новгороде появился бы  первый перевод Библии не на почти что заумный древнеболгарский, а живой русский язык (ср. литературную деятельность «жидовствующих»).
Реакционная деятельность балканских эмигрантов, тянувших Москву вспять к Византии, не нашла бы себе почвы в условиях европеизации, истинная литература (а не только письменность) на русском языке появилась бы на два с половиной века раньше, и сам литературный язык отразил бы в себе не столько шамканье московской просвирни, сколько язык просвещенных новгородцев. Литературный язык развивался бы  не в оранжерейных условиях славянщины, не в затхлой среде малокультурного духовенства, а в демократической среде свободного города, духовно открытого на Запад, как и на Восток». (См: Лотман Ю. М. История и типология русской культуры. СПб., 2002. С. 38).
Таков один из прогнозов развития российской цивилизации. Ему не удалось реализоваться ни в XV, ни в XVI, ни в XVII веках. «Окно в Европу», существовавшее на Руси благодаря Новгороду, было накрепко заколочено, и началась эпоха Московского царства, названная Н. А. Бердяевым самым душным периодом в русской истории.

СВЯТИТЕЛЬ НИЛ  СОРСКИЙ
(Антивизантистское православие, открытое для евангельской духовности)

Эпоха Нила Сорского

Рубеж XV – XVI вв. был сложным периодом российской истории, когда шел процесс формирования национальной государственности и идеологии и складывалась та духовная реалия, которая позднее получила название русской идеи. Вместе с тем это было время, которое вполне можно называть эпохой Нила Сорского и Иосифа Волоцкого.
Об этой эпохе существуют разноречивые мнения историков. Есть ученые. которые считают, что ее нельзя назвать блестящей, поскольку ни в одной из значимых сфер древнерусская цивилизация этого периода не достигла сколько-нибудь заметных успехов. Как писал о. Иоанн (Кологривов) «вторая половина XV и первая половина XVI века представляются мрачной эпохой очень глубокого упадка русской общественной жизни и в умственном и в моральном отношениях. Грамотность отсутствовала почти повсеместно. Внешность, форма преобладала над содержанием, как в вопросах теории, так и в вопросах практики и морали. Этот упадок не пощадил и Церкви… и центров религиозно-духовной жизни, какими были монастыри. По многим причинам, частью духовным, частью социальным и политическим, монастырское население разрослось к этому времени чрезвычайно. По большей части, эта монашеская масса была мало пригодна для монастырской жизни. С одной стороны, огромный рост монастырского землевладения, превращая монастыри в обширные  сельскохозяйственные и торговые предприятия, заставлял монахов заниматься чисто светской деятельностью; с другой стороны, это же приводило к столкновениям между монастырями и гражданской властью или даже самим обществом” (Иоанн (Кологривов). Очерки по истории русской святости. Брюссель: Жизнь с Богом, 1961. С. 167).
Характерно, что в тот период в лоне самого православия не было безусловного единства, а существовали различающиеся между собой умонастроения и противоречащие друг другу течения. Их представители вели между собой либо скрытые от посторонних глаз дискуссии, либо открытые дебаты. Оппоненты и отстаиваемые ими позиции чаще всего представляли собой связанные друг с другом начала и создавали в религиозно-духовной жизни Церкви и общества энергетическое поле внутреннего напряжения.
Примечательно то, что евангельские умонастроения, выказываемые в прошлом новгородскими, псковскими и московскими стригольниками, теперь обнаруживали уже не только лица, находящиеся в открытой оппозиции к православной Церкви, но богословы, принадлежавшие к ней, являвшиеся ее полноправными представителями. Именно так обстояло дело с Нилом Сорским, православым иноком, чья богословская и социальная позиция не совпадала с той линией, которую проводила при нем и после него православная Церковь.

Жизнь и личность Нила Сорского

Нил Сорский - религиозный мыслитель, идейный вдохновителя движения нестяжателей, одна из ключевых фигур в контексте евангельской духовности. Русский философ Г. П. Федотов назвал Нила прекрасным писателем и считал его единственным из древнерусских святых, кто писал о духовной жизни и оставил в своих сочинениях точное и полное наставление-руководство по духовному восхождению.
Родился Нил Сорский около 1433 г. О его происхождении существуют разноречивые сведения. По одним данным он был выходцем из крестьян, а по другим - происходил из боярско-дворянского рода Майковых. Его мирское имя — Николай Майков. Известный русский поэт Аполлон Майков считал этого христианского подвижника одним из своих предков.
До монашеского пострига герой нашего рассказа был переписчиком книг. Став монахом и приняв имя Нила, он отправился в путешествие по святым местам. Ему довелось  побывать в Константинополе, Палестине, на Афоне.
Нил сравнивал себя с пчелой, которая перелетала с одного цветка на другой в поисках наилучшего. Эти «перелеты» позволяют продвигаться в изучении «вертограда христианской истины». Они дают возможность отыскивать пути праведного жития, оживлять зачерствевшую душу и готовить ее к спасению.
Когда Нил вернулся в на родной север, перед ним открылись две возможности. Первая – это жить обычной монастырской жизнью в составе большой общины. Вторая – это вести уединенную жизнь монаха-отшельника, стать полным анахоретом. Но и здесь Бог уготовал Нилу особую стезю. Он основал скит на реке Соре, недалеко от Кирилло-Белозерского монастыря. От названия этой речки и повелось его прозвание – Сорский. Жизнь в скиту была чем-то средним  между монастырской и анахоретской жизнью. Жить в скиту вместе с двумя-тремя братьями-монахами – это значило избежать многих неудобств, связанных с первыми двумя вариантами. С одной стороны имелась возможность обеспечивать себя всем необходимым для проживания – пропитанием, топливом и прочим. А с другой – существовала возможность для уединенных трудов, духовной свободы, глубоких размышлений  и сосредоточенных молитв.
Нилу была по душе жизнь в северной чащобе. Там в скиту, в уединенных размышлениях и постоянных молитвах у него родилось и вызрело учение о нестяжательстве. Вскоре у Нила стали появляться новые ученики и единомышленники. Они селились неподалеку от старца. Всех их позднее стали называть либо нестяжателями, либо заволжскими старцами. Их привлекал умственный труд. Так возникло одно из первых на русской земле сообществ христианских интеллектуалов. Они любили не рубить, строгать и копать, а думать, писать, переписывать редкие, старинные книги, переводить греческие рукописи. Вокруг Нила сгруппировались настоящая «ученая дружина» христианских мудрецов, мыслителей, отличающихся большими познаниями, высокой ученостью и христианским добронравием.
Нил Сорский очень многое воспринял от византийских мыслителей Симеона Нового Богослова и Григория Паламы. Следуя их идеям, он учил монахов сосредоточенности на своей внутренней жизни, умеренности, дисциплине духа и плоти. Во этом он видел условия нравственного совершенствования и монашеского подвига.
Самое же важное заключалось в том, что источником духовных сил для такого подвига Нил считал Священное Писание. Поэтому он вменял каждому монаху неустанно изучать Библию. Сам он был большим знатоком Писания, богословской литературы, трудов Отцов церкви. Характерно, что при большой начитанности Нил Сорский сохранял ярко выраженную способность к критическому восприятию богословских текстов.
До нас дошли несколько собственных сочинений Нила Сорского – «Устав скитского монашеского жития», «Предания ученикам своим о жительстве скитском» «Завещание» и др. Их отличительные черты— это нравственно-этический пафос, высокая одухотворенность и тонкий психологизм.
Нил в своих трудах неустанно проповедует  соблюдение меры во всем. Для русского человека, ни в чем не ведающего меры, эти наставления более чем важны. Нил ратует за воздержание от излишеств, выступает за смирение и нестяжание, призывает духовенство к отказу от роскоши, от владения землей и крестьянами.
По мнению уже упоминавшегося Георгия Федотова. составленный Нилом «Устав скитского монашеского жития» мало напоминает устав в привычном понимании этого слова и жанра. Он похож скорее на трактат по православной аскетике. Что же касается посланий Нила, то это истинные исповедания веры, в которых тот делился с братьями личным религиозным опытом и в первую очередь опытом христианской любви.
Нил ратовал за строгую сдержанность внешнего оформления богослужений. Он осуждал все виды церковной роскоши, золотые украшения, блеск и пышность парчовых облачений.  По его глубокому убеждению, храмы не должны быть собраниями архитектурных, скульптурных и живописных украшений, которые своим великолепием отвлекают взоры верующих.
Нил Сорский считал, что силы молитв,  любви и наставлений  способны изменить всю русскую жизнь. Он верил, что жизнь преобразуется изнутри, а не извне. Эта убежденность заставила его  отказаться  от высоких постов, которые ему предлагал Иван lll.
Сторонники идей Нила Сорского называли его «великим старцем». А после его смерти Иван IV выразил свое почтительное отношение к усопшему старцу тем, что повелел поставить на месте его скита каменную церковь. Апофеозом общего признания его подвижнического подвига стала его канонизация Русской Православной Церковью.
Нил Сорский, будучи по своей натуре созерцателем, человеком высокой и утонченной духовности, создал собственное учение. В его центре - концепция евангельской духовности. Для того, чтобы понять особенность этой концепции, заглянем немного вперед. В ХХ в. русский религиозный мыслитель Николай Лосский так характеризовал природу духовности: «Под словом «духовное» мы разумеем всю ту непространственную сторону бытия, которая имеет абсолютную положительную ценность. Отсюда следует, что все духовное, будучи воплощено, всегда имеет ценность красоты. Таковы, например, святость, осуществление нравственного добра, искание и открытие истины и т. п.» (Лосский Н. О. Мир как осуществление красоты. Основы эстетики. М., 1998. С. 134 – 135). Это определение вполне согласуется с тем пониманием духовности, которое присутствовало в богословии Нила Сорского.
Евангельская духовность, взятая в самом широком и общем смысле, представляет собой укорененность человека в мире библейских и в первую очередь новозаветных ценностей, смыслов и норм. Она не предзадана человеку в качестве некоего субстрата, а представляет собой чистую возможность. В осуществлении, реализации этой возможности определяющую роль играет соответствующая церковно-христианская среда.
Можно говорить о существовании двух человеческих типов – человеке духовном и плотском человеке. Человек духовный является нравственным антиподом плотского человека. «Что посеет человек, то и пожнет:  сеющий в плоть свою от плоти, пожнет тление; а сеющий в дух от духа пожнет жизнь вечную» (Гал. 6, 7-8).
Человек духовный обладает  качествами, которые позволяют ему возвышаться над ограниченностью повседневного, земного существования, выходить в сферу высших евангельских смыслов и ценностей, в область евангельских идеалов истины, блага, справедливости. 
Человек духовный обладает развитой способностью самому налагать ограничения на самого себя, отвергать всевозможные искушения и соблазны и вводить свое поведение в пределы нормативных границ евангельских требований и тем самым проявлять заботу о спасении своей души.
В начале ХХ в. христианский автор Б. Гречев писал: «Отличительной особенностью миросозерцания преподобного Нила Сорского является евангельская духовность, проникающая собой весь Устав скитского жития. Учение Христа и Апостолов – краеугольный камень для всего нравственного мировоззрения преподобного Нила Сорского; он всегда и везде стоит на почве евангельского учения, ни на шаг не уклоняясь от нее» (Гречев Б. Евангельская духовность учения Нила Сорского / Нил Сорский (сост. Р. Ермаков). М., 1995. С. 57).
В богословии Нила Сорского особое место занимала тема «внутреннего делания» как борьбы за спасение души. Путь к подобному спасению пролегал, по его мнению, через труд «внутренней молитвы», через постоянное «трезвление сердца», отдаляющее душу от мелкой житейской суеты, помогающее ей постепенно восходить по ступеням духовного труда и тем самым преодолевать греховность своей природы. От души требуется постоянная бдительность, препятствующая проникновению всевозможных домыслов, чужеродных мыслей, искушающих разум, соблазняющих сердце и грозящих гибелью.
Суть евангельской духовности наиболее отчетливо проступает в учении Нила Cорского об «умном делании», под которым он понимал сложную внутреннюю работу человеческого духа. Эта работа, составляющая главный смысл иноческого подвига, предполагает три формы, три восходящие ступени духовного труда. Первая – это безмолвие, дисциплина молчания. Вторая – «умная молитва». Третья – созерцание («видение») Бога, внутреннее единение с Ним. По этим ступеням дух восходит все выше и выше, отдаляясь при этом от мирской суеты все дальше и дальше.
Безмолвие. Нил понимал безмолвие-молчание как свободу ума от каких бы то ни было помыслов. Ни злые, ни нейтральные, ни благие помыслы не  должны занимать человека, погруженного в молчание. «Безмолвие есть, - как утверждал Симеон Новый Богослов, по стопам которого Нил Следовал в этом вопросе, – искать Господа в сердце, т. е. умом блюсти сердце в молитве, и этим одним быть всегда заняту».
Молчальничество, исповедуемое и практиковавшееся «заволжскими старцами», следует рассматривать как одну из разновидностей аскезы. Обычно под аскетизмом понимались большей частью ограничения, касающиеся физических потребностей, - пост, бдение, воздержание, непорочность, целомудрие, трезвость и др. Все они требовали преодоления естественных наклонностей человеческой природы и рассматривались как добродетели, помогающие подвижнику преодолевать различные искушения и соблазны.
Безмолвие (молчальничество), которое практиковал Нил, представляло собой аскезу особого рода, предполагавшую не умерщвление плоти, а умерщвление греховных побуждений и состояний духа. Достигалось это состояние нелегко. Необходима была тяжелая и упорная внутренняя борьба с самим собой и с различными искушениями, препятствующими достижению поставленной цели. Когда же цель оказывалась совсем близко, подвижник начинал чувствовать, что его душа, освободившаяся от бремени суетных желаний, готова к тому, чтобы приступить к следующему важному делу – умной молитве.
Характерно, что Г. П. Федотов в своей книге «Святые Древней Руси» использовал понятие безмолвия применительно к Нилу Сорскому в более широком, культурно-историческом смысле – как характеристику  продолжительного периода отечественной духовной истории. По его словам, в Ниле Сорском «обрело свой голос безмолвное пустынножительство русского севера» (Федотов Г. П. Святые Древней Руси. М., 1990. С. 154). То есть подвижник предстает как рубежная фигура между почти безгласным прошлым и обретшими голос последующими веками. При этом, перейдя из безгласности, Нил использовал опыт этого бессознательного исторического безмолвия и превратил его из, казалось бы, уже оставшегося в прошлом реликта в эффективное орудие подвижнической борьбы с лукавым.
Борьба с греховными помыслами. Одним из наиболее трудных дел в это борьбе Нил считал противостояние не благим, лукавыми помыслами. «Если кто, - писал он, - немедленно не отразит лукавого помысла, но несколько с ним собеседует – удержит его в себе на некоторое время, и враг уже будет налагать на него страстное помышление;  то пусть всячески старается  противопоставить ему помыслы противные – благие, или – преложить его на благое» (Нил Сорский. Устав о скитской жизни. Свято-Троицкая Сергиева лавра. 1991. С. 18).
Коварство лукавых помыслов состоит в том, что они способны всторгаться в человеческий ум в самые неподходящие моменты, например, во время молитвы. И Нил внимательно исследует эту проблему. Он рассуждает: «Пленение есть невольное увлечение нашего сердца к нашедшему помыслу, или постоянное  водворение его в себе – совокупление с ним, отчего повреждается наше доброе устроение. В первом случае, когда умом твоим овладевают помыслы, и он насильно – против твоего желания – уносится лукавыми мыслями, - ты вскоре, с Божией помощью, можешь удерживать его и возвращать к себе и к делу своему. Второй случай бывает тогда, когда ум, как бы бурею и волнами подъемлемый и отторженный от благого своего устроения к злым мыслям, уже не может придти в тихое и мирное состояние. Это обыкновенно происходит от рассеянности и излишних неполезных бесед» (Нил Сорский. Устав о скитской жизни. Свято-Троицкая Сергиева лавра. 1991. С. 19).
При келейных или соборных молитвах ум и душа должны быть устремлены к Богу и ничем не отвлекаться.Поэтому посторонние помыслы, которые вторгаются в душу во время молитвы, достойны наибольшего осуждения.
Ум и сердце, стремящиеся к достижению состояния полной отрешенности, обретают взамен отторгнутого мира земной суеты самое драгоценное из всех возможных состояний – состояние свободы от соблазнов, искушений и порочных страстей.
Борьба со страстями. Нил уделял особое внимание исследованию природы страстей, поскольку в них видел одно из главных препятствий, преграждающих путь, по которому дух должен восходить к Богу. Он дает собственное определение страсти, которое выглядит следующим образом: «Страстью называют такую склонность и такое действие, которые долгое время гнездясь в душе, посредством привычки, обращаются как бы в естество ее. Человек приходит в это состояние произвольно и самоохотно; тогда и помысл, утвердясь от частого с ним обращения и сопребывания, и согретый и воспитанный в сердце, превратясь в привычку, непрестанно возмущает и волнует его страстными внушениями, от врага влагаемыми» (Нил Сорский. Устав о скитской жизни. Свято-Троицкая Сергиева лавра. 1991. С. 20). И далее: «Страсть есть долговременное и обратившееся в привычку услаждение страстными помыслами, влагаемыми от врага, и утвердившиеся от частого размышления, мечтания и собеседования с ними. Это уже есть рабство греху, и не покаявшийся, не извергший из себя страсть, подлежит вечным мукам. Здесь потребна уже великая и напряженная борьба и особенная благодатная помощь, чтобы оставить грех» (Там же. С. 21).
Страсть овладевает человеком тогда, когда  архивраг рисует в его душе образы тех или иных вещей и лиц и одновременно воспламеняет желанием, подталкивает к «исключительному люблению их, так что – волею или неволею – человек мысленно порабощается ими». Причиной этого бывает слишком продолжительное внимание к предмету и небрежное отношение к своим душевным состояниям.
Когда излишне пылкие или непотребные желания овладевают человеком, ему надлежит каяться и усердно молиться  о том, чтобы Бог освободил его от тирании таких желаний. Дурны не столько  влечения сами по себе, сколько нераскаянность души, ее неспособность противопоставить им нечто более высокое и богоугодное. «Возьмем, - говорит Нил, - например, страсть блудную: кто борим этой страстью к какому-либо лицу, тот пусть всячески удаляется от него, удаляется и от собеседования и от сопребывания с ним и от прикосновения к его одежде и от запаха ее. Кто не соблюдает себя от всего этого, тот образует страсть и любодействует мысленно в сердце своем, - сказали отцы: он сам в себе возжигает пламя страстей и, как зверей, вводит в душу свою лукавые помыслы» (Нил Сорский. Устав о скитской жизни. Свято-Троицкая Сергиева лавра. 1991. С. 20).
Если человек не способен бороться со своими многообразными и дурно направленными желаниями, если он не пытается противостоять искушениям и соблазнам, то его поджидают многочисленные мелкие и крупные грехопадения.
У каждого грехопадения есть своя логика, заставляющая его совершаться либо сразу, либо с «постепенностью». Нил обозначает несколько этапов такого соскальзывания в пропасть греха. Первый из них он называет «прилогом». На этом этапе греховные представления и желания вторгаются в душу помимо воли человека. В роли посредника при этом выступает воображение. В том, что происходит с человеком на этом этапе, нет еще ничего предосудительного и греховного. Это еще не сам грех, а только повод для него, близость к нему. Состояние «прилога» известно всем святым. Все они многократно испытывали на себе его воздействия, признавали необходимость бороться с ним и действительно непрерывно и неустанно боролись за свободу от власти греховных помылов.. 
За «прилогом» следует вторая ступень, именуемая  «сочетанием» или «сложением». Здесь происходит принятие «прилога», превращение его в предмет целенаправленных созерцаний и размышлений. Нил полагает, что в подобном принятии уже содержатся некоторые элементы греховности, поскольку душа начинает как бы услаждать себя теми картинами, которые рисует воображение, а ум получает удовольствие от тех мысленных бесед, которые он ведет сам с собой по их поводу. Если человек в такой момент не прибегнет к незамедлительному покаянию и не призовет Господа на помощь, его душа может оказаться в полной зависимости от этих воображаемых картин и мысленных бесед.
Плененное состояние души нарушает ее прежнее мирное устроение, и она теперь уже сможет вернуться на исходные позиции только посредством огромных внутренних усилий. Нил обращает особое внимание на то, что успех подобного возвращения находится в прямой зависимости от обращения к помощи Божьей. Без подобного обращения человек почти обречен стать жертвой лукавого и потонуть в пучине греховных помыслов.
Нил указывает на несколько средств, позволяющих человеку успешно вести духовную брань против лукавого. На первом месте стоит молитва к Богу и призвание Его Святого имени. На втором - памятование о грядущей смерти и Страшном Суде. Далее следуют внутреннее слезное сокрушение, охранение себя от злых посылов. Вслед за этим указывается безмолвие. И в заключении Нил формулирует общее правило, требующее, чтобы человек мог употреблять каждое из указанных занятий и действий сообразно месту и времени. Это поможет сохранять внутреннее равновесие души и обеспечит ее успешное противостояние лукавым помыслам.
Умная молитва. В понимании Нила умная молитва – это молитва, предназначенная для ума и души. Она – главное средство духовной брани с не благими помышлениями. Помогающая «ум блюсти в сердце», умная молитва способна приносить сладость по действию благодати и служить величайшим утешением молящемуся.
Наилучшее, что может сделать человек, и что гарантирует ему победу над лукавыми и страстными помыслами, - это отсечение «прилога» в самом начале. Как только тот обнаружился, необходима тут же безотлагательная молитва. Благоразумный подвижник на корню уничтожает «прилог», эту «самую мать злых исчадий».
Благодаря молитвам дух обретает глухоту относительно лукавых помыслов, перестает их воспринимать. А для этого следует постоянно, где бы ты ни находился, чтобы ни делал, шел, стоял, сидел, лежал, взывать: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного!».
Нил приводит начинающим такую борьбу совет Григория Синаита, в котором рекомендуется употреблять, при необходимости, сокращенные варианты этой молитвы и говорить: «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя» или «Сыне Божий, помилуй мя».
Тот же Синаит, являвшийся высоким авторитетом для Нила, советовал молящемуся: «Если ощущаешь, что молитва действует в твоем сердце, не перестает производить в нем движения, не оставляй ее и не восставай на пение псалмов, пока, по смотрению Божию, она не оставит тебя; ибо, так поступив, ты оставил бы Бога внутрь, стал бы призывать Его вне себя, и спустился бы сверху вниз. Таким образом ты и молитву упустишь и ум лишишь тишины его, тогда как безмолвие, по самому имени своему, требует, чтобы хранить его, т. е. ум в мире и тихом спокойствии: Бог есть мир, чуждый всякого смущения и беспокойства. А чтобы, при делании умной молитвы, не впасть в прелесть, не допускай в себе никаких представлений, никаких образов и видений; ибо парения – сильные мечтания и движения – не перестают быть и тогда, когда ум стоит в сердце и совершает молитву, и никто не в состоянии владычествовать над ними, кроме достигших благодатью Святого Духа совершенства и кроме стяжавших Иисусом Христом непоколебимость ума"  (Цит. по: Нил Сорский. Устав о скитской жизни. Свято-Троицкая Сергиева лавра. 1991. С. 25).
Для сосредоточенности ума в молитве чрезвычайно важно умело сдерживать дыхание, не дышать слишком часто. При этом следует в молчании, про себя непрерывно и прилежно призывать Господа Иисуса и тогда лукавые помыслы, как бы опаленные Божественным Именем Господа «невидимо отбежат».
Если этих усилий окажется недостаточно, тогда надо будет произносить молитву уже вслух, устами и делать это долго, с неиссякаемым терпением. И даже если чувствуешь изнеможение, все равно призывай Бога и продолжай, и Он тебя услышит и придет на помощь.
Бог милостив и Его благодать по отношению к людям,  несоизмерима с их заслугами и  всегда превышает их. Бог источает свою милость в виде той жизненной, созидательной силы, которой он наделяет своих чад, устремляя их к добру, справедливости, истине. Бог дарует свою благодать людям, и для них нет ничего выше этой милости.
Бог не может требовать от человека невозможного. Божья благодать никогда не направлена  против лучших качеств и благих помыслов человека, не гасит и не уничтожает их, а, напротив,  усиливает, совершенствует и приумножает. В особой степени ею одарены те, чьи сердца расположены к Богу, кто верит в Его милость, соотносит в молитвах и согласовывает в помыслах свою волю с Его волей.
Для Нила важна духовная практика «соработничества» человека и Бога. Она открывает путь взаимодействию Божественной благодати и духовной свободы. Задача человека заключается в том, чтобы выказывать свое смирение перед Богом, доверять Его благой воле и мудрости, без ропота все принимать от него и при этом понимать, что не только от Бога, но и от его собственных, сугубо человеческих усилий зависят как победа над конкретными, частными лукавыми помыслами, так и общее дело спасения в целом.
Созерцательность. Важную отличительную особенность мировоззрения, богословия и образа жизни Нила Сорского составляла созерцательность. До него в истории русской духовности, конечно же, существовали подвижники и мыслители, тяготевшие к созерцательному мировосприятию. Но впервые на Руси мистическая созерцательность во всей своей полноте воплотилась прежде всего в личности и учении Нила Сорского. Он  придал этому христианскому идеалу завершенные, отчетливо прописанные формы, подвел под него богословские и нравственно-этические основания и предпринял неординарные усилия, попытавшись провести этот идеал в жизнь, продемонстрировать его несомненные, хотя и разделяемые далеко не всеми, преимущества.
Для Нила было важно то, что созерцание, протекающее в молчании и имеющее вид глубокого погружения духа в избранный предмет, не обязательно должно облекаться в словесные формы. Отвергавший «многоглаголание», Нил ставил мудрое недеяние выше суетного активизма. Он высоко ценил молитвенное созерцание, когда перед внутренним взором молящегося открывается высшая, Божественная реальность, которую невозможно узреть земными очами. В подобных молитвенных взлетах человек чувствует как его душа благоговеет, а дух восходит на вершины богопознания и миропонимания, к которым нельзя приблизиться никакими иными путями.
Христианская любовь к братьям. Духовный опыт Нила Сорского являлся не только его личным достоянием. Он охотно делился им с окружавшими его братьями во Христе. Старец выступал для учеников источником неиссякаемой братской любви. В его обращении всегда было много добрых и даже нежных слов, например: «любимый мой во Христе брате и вожделенный Богу паче всех» или «присный мой любимый» и т. д.
Когда Нил изредка покидал скит ради какого-либо значительного церковно-общественного дела, он и в миру демонстрировал эту свою способность к любви, состраданию и милосердию по отношению к братьям-христианам. Именно в этом ключе христианской любви строилась его позиция, которую он выразил в своей защите тех русских богоискателей, которых иосифляне называли «жидовствующими».
Любовь, на которую был способен Нил, была любовью духовной (любовью-агапе) и любовью социальной (любовью-филиа). Ставя на первое место любовь к Богу, а на второе — любовь к людям, подвижник выказывал, по сути, не два, а гораздо больше проявлений возвышенной любви. Он свидетельствовал о взаимной любви Бога-Творца к человеку и человека к Творцу, о любви Христа к людям и о любви христиан к Сыну Божьему и, наконец, о духовной любви христиан к братьям по вере.
Склад его  личности, особенности его душевно-духовной организации были таковы, что Нилу удавалось легко, без затруднений исполнять евангельскую заповедь: «возлюби ближнего твоего, как самого себя» (Мк. 12, 31). Секрет безтягостности этой любви был для него прост: любовь к Богу наделяла его способностью любить людей и наоборот: любовь к людям способствовала возрастанию его любви к Богу. Он глубоко чувствовал правоту слов «не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, которого не видит?» (1 Иоан. 4, 20). Отмеченный печатью Божьих благословений, он служил светочем любви в мире суровых и жестких нравов народа, который пребывал пока еще только в поиске цивилизованных форм государственного общежития.
Заволжские старцы выступали против слияния Церкви с государством. Они ратовали за взаимную независимость этих двух сил. Иноки полагали, что они, умершие для мира, - плохие советчики князю в его государственных делах и мирских заботах. Но и князь не должен вмешиваться в духовные дела, связанные с состоянием личной совести христиан. Он не вправе наказывать кого-либо за его религиозные убеждения. Церковь не должна подчиняться светской власти. Ее долг – помнить о том, что священство выше царства, и твердо стоять за Христову правду.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Которыми переполнена жизнь современного человека
Неформальные институты государства
О чем ей говорил сын
По-прежнему хищного секулярного государства всевозможные экономические