<<<     ΛΛΛ     >>>   

Мнемозина – греческая богиня памяти.

Смыслы российской истории

Поиски ответов на вопросы, касающиеся сакральных смыслов российских социально-политических реалий, предполагают прежде всего то, что каждая такая реалия несет в себе открытое множество значений. У всякого, более или менее существенного события отечественной истории и современности имеется целый веер существенных смыслов.
Во-первых, это буквальные конкретные, социально-политические смыслы, достаточно легко обнаруживаемые усилиями секулярного мышления. В свете рассудочного, позитивистского подхода социально-политический смысл, например, октябрьского переворота 1917 года состоял в том, что власть в России перешла от временного правительства к большевикам и в стране изменились форма правления и государственный строй.
Во-вторых, это исторические смыслы, обнаруживаемые усилиями такой дисциплины, как политическая история. На этом уровне в первую очередь учитывается роль  исторических предпосылок того же, скажем, октябрьского переворота. В данном случае этот исторический, предпосылочный смысл заключался в назревшем кризисе русского самодержавия, которое не нашло в себе достаточной гибкости, чтобы приспособиться к меняющимся социальным обстоятельствам. Этим судьба России отличается от судьбы, например, Англии, где институт монархии нашел в себе силы приспособиться к социально-политическим реалиям нового и новейшего времени и не был уничтожен оппозиционными силами.
В-третьих, это философские смыслы, вскрываемые социальной философией. В нашем примере философский смысл русской революции заключался в демонстрации того, как обнаружились глубинные противоречия бытия. Способные периодически обнажаться, они на этот раз проявились в виде гигантских, устрашающих разломов, в которые стали проваливаться старые формы жизни. Одновременно в хаотической круговерти смутного, переходного времени начали складываться совершенно новые формы социального существования.
В-четвертых, это религиозно-нравственные смыслы, обнаруживаемые моральной и религиозной философией. В примере с революцией ее следует рассматривать как  как предельную точку падения нравов, когда в народе угасли остатки братской любви, восстал брат на брата и оросилась русская земля русской кровью.
В-пятых, это теологические смыслы. Их выявление – задача  политической теологии. Теологический смысл грядущей русской революции был вскрыт Достоевским в его романе «Бесы» задолго до того, как наступил ХХ век. Он заключался в констатации того, что в миллионы русских людей всех сословий вселились бесы, и огромная часть народа превратилась в подобие стада свиней, которые понеслись к краю бездны. Одержимые бесовскими искушениями, люди стали называть то затмение, в котором пребывали, революционной страстью. В результате они погубили как самих себя, так и великую российскую цивилизацию. Через них открылись тайные врата, в проёме которых возникли все четыре всадника Апокалипсиса, и явилось абсолютное зло в своих устрашающих формах,
Когда пророк Иеремия вопросил Бога: «За что погибла страна и выжжена как пустыня, так что никто не проходит по ней?», то Господь ответил: «За то, что они оставили закон Мой, который Я постановил для них, и не слушали гласа Моего и не поступали по нему; и ходили по упорству сердца своего» (Иер. 9, 12 – 14).
Для русских христианских мыслителей был очевиден теологический смысл трагедии, постигшей Россию. Так, философ И. А. Ильин писал: «В основе духовного кризиса, переживаемого ныне Россией и миром – «оскудение религиозности», т. е. целостной, жизненно-смертной преданности Богу и Божьему делу на земле. Отсюда возникает и все остальное: измельчание духовного характера, утрата духовного измерения жизни, обмельчание и прозаизация человеческого бытия, торжество пошлости в духовной культуре, отмирание рыцарственности и вырождение гражданственности» (Ильин И. А. Собр. соч. в 10 т. Т. 9 – 10. М., 1999. С. 299).
В каждом из пяти перечисленных вариантов смысловых прочтений интересующая нас политическая реалия включалась в особую систему причинных и функциональных зависимостей и обретала совершенно особое значение, которое невозможно обнаружить в других контекстах.

С теологической точки зрения политическая реальность, взятая во всем ее исторически обозримом объеме, - это результат совместных усилий Бога и людей. Политическая история народов - это свидетельство Божьего спасительного труда для человечества. Бог всегда вел и продолжает вести человеческий род, воспитывая его, поощряя или наказывая. Иногда наказания, достигают такой степени суровости, что людям начинает казаться, что Бог оставил их. Но это не так: народы в их земной жизни никогда не бывают совершенно забытыми Богом. В том, что люди порой теряют Бога из виду и уподобляются нерадивым, заблудившимся мореплавателям с неисправным компасом, как в случае с Россией ХХ века, виноваты прежде всего они сами.

ГОСУДАРСТВЕННАЯ ВЛАСТЬ И ЕЕ САКРАЛЬНЫЕ ОСНОВАНИЯ

Сакральная природа власти

В политической теологии одной из главных проблем является проблема власти. Самым существенным признаком власти является иерархическая, субординационная вертикальность отношений господства-подчинения, позволяющая высшим указывать цели, ставить задачи, отдавать распоряжения, а низшим повиноваться и выполнять.
Власть выступает в двух основных формах – сакральной и светской.  Сакральный характер носит власть Творца над Его творениями, власть Иисуса Христа, апостолов и Церкви над людьми.
Бог властвует над всем сущим абсолютно и безусловно. Его могуществу подчиняется вся Вселенная в целом и каждый из ее элементов в отдельности. Небесные светила, земной и подземный миры, все материальные предметы, живые организмы и духовные существа пребывают в полной Его власти. «Преисподняя обнажена перед Ним, и нет покрывала Аваддону. Он расстилает север над пустотою, повесил землю ни на чем. Он заключает воды в облаках Своих, и облако не расседается под ними. Он поставил престол Свой, распростер над ним облако Свое. Черту провел над поверхностью воды, до границ света со тьмою.  Столпы небес дрожат и ужасаются от грозы Его. Силою Своею волнует море и разумом Своим сражает его дерзость. От духа Его – великолепие неба» (Иов. 26, 6 – 13).
Во власти Бога все времена и сроки. История течет по Его повелению. Его промыслу подчинен человек, подобный глине в руках мастера-горшечника. В Его власти распространение благоволения на верующих в Него, прощение кающихся грешников и низвержение в геенну огненную тех, кто в Него не верит.
Бог властвует не только прямо, непосредственно, но и опосредованно, через избранных детей Своих. Все формы земной власти восходят к Нему и исходят от Него. Он наделяет одних людей властными полномочиями над другими. Через пророков, священнослужителей, царей, судей осуществляется Его власть на земле.
Сын Божий, Иисус Христос, будучи одним из трех лиц Святой Троицы, обладает столь же абсолютной властью, как и Бог-Отец.  Вместе с тем Он постоянно подчеркивает, что всегда беспрекословно подчиняется Отцу Небесному и исполняет Его волю. Бог-Отец дает Ему власть и силу прощать грехи, исцелять больных, воскрешать мертвых, изгонять духов зла, укрощать стихии и т. д.
Среди людей Иисус ведет себя как власть имеющий, потому что, покорный воле Бога-Отца, Он действительно наделен Им этой властью в полной мере. Воскресший Иисус говорит ученикам: «Дана Мне всякая власть на небе и на земле» (Мф. 28, 18 – 20). Однако, в Своей земной жизни Он подчинялся земным властелинам, признавал, что они наделены властными полномочиями свыше. При этом Ему ведомы как возможности, так и пределы их власти. Подчиняясь власти римского прокуратора Понтия Пилата, Иисус, вместе с тем, твердо заявляет, что тот не имел бы над Ним никакой власти, если бы она не была дана ему свыше.

Власть государства

Важнейшим носителем светской власти является государство. Обладающее разветвленной системой средств насильственного и ненасильственного принуждения, оно требует от граждан подчинения и соблюдения всех своих предписаний, поскольку в этом видит залог стабильного социального порядка. Священное Писание хотя и не наделяет светскую власть сакральными свойствами, но указывает на ее санкционированность свыше. Поскольку установленный Богом иерархический принцип мироустройства действует повсеместно, то и в социальной жизни должна присутствовать логика отношений властвования и подчинения. Отсюда однозначная категоричность утверждения апостола Павла, писавшего о том, что нет власти не от Бога (Рим. 13, 1).
Иоанн Златоуст, развивая эту мысль Павла, утверждал, что подчинение властям не подрывает благочестия того, кто подчиняется. Повиновение начальствующим – это не вынужденная уступка, а долг христианина. Закон соподчиненности установил Бог, который грозно отмстит всякому презрителю оного. Бог никогда не поощряет безначалия, поскольку видит в нем зло, производящее замешательства среди людей. В своем толковании «Послания к Римлянам» Иоанн Златоуст писал о том, что если упразднить начальство, то все расстроится и разрушится: не устоят ни города, ни селения, ни дома, ни торговые рынки, ни какое другое заведение. Все ниспровергнется от того, что сильнейшие поглотят слабейших. Страх же перед начальниками не позволяет  подчиненным расслабляться от беспечности. Если бы не было такого страха, то до какого неистовства могли бы дойти дерзкие люди. Они бы наполнили существование бесчисленными бедствиями, разрушили города, перевернули бы все вверх дном и лишили бы жизни очень многих.
Государство как многоглавый начальник, как коллективный субъект высшей власти, выполняет управленческие, распорядительские функции в масш­табах всего общества как целого. Используя имеющуюся в его рас­поряжении модель отношений по типу «господства — подчи­нения», оно и побуждает, и принуждает индивидов к законопослушному поведению. Сила организационно-управлен­ческих воздействий, исходящих от государства, под­держивает общественную жизнь в равновесно-динамическом состоянии, сглаживает остроту противоположных интересов, пресекает разрушительные раздоры, тушит локальные очаги со­циального хаоса.
Для того чтобы все эти усилия действи­тельно способствовали развитию и укреплению принципов ци­вилизованного общежития, они должны опираться на твердые религиозные, моральные и правовые основания. Власть непременно должна быть легитимной и поддерживать­ся большинством граждан. Это является обязательным условием ее способности добиваться повиновения и исполнения своих требований. В обстановке легитимности отношения господства-подчинения воспринимаются как естественные и необходимые, органично вписывающиеся в общий порядок вещей.
Другое требование к верховной власти заключается в необходимости соответствия ее действий критериям общественного блага и справедливости. Несправедливые требования, идущие вразрез с интересами абсолютного большинства граждан, даже если они исходят от легитимной власти, не станут поддержи­ваться и исполняться с безоговорочным рвением. Напротив, они будут повсеместно встречать скрытое или явное сопротивление.
Вместе с тем, носители государственной, светской власти должны учитывать, что существуют социально-духовные сферы, на которые их властные полномочия не должны распространяться. Мартин Лютер в своей работе «О мирской власти и пределах подобающего ей повиновения» (1523) утверждал, что областью, куда мирская власть не имеет права вступать, является сфера свободы вероисповедания. Государство не должно вмешиваться в дела веры. Там же, где подобное происходит, и верховная власть пытается установить контроль над совестью граждан, это расценивается ими как злоупотребления и порождает стремление противодействовать этому злу.

Власть богобоязненная и безбожная

Сила государства может проявлять себя как власть богобоязненная и власть безбожная. Выдающийся русский социолог Питирим Сорокин писал о то, что умные, дальновидные правители и политики уважают религию, не отвергают Бога, даже если сами не являются верующими. Подобная позиция объясняется тем, что они видят в Боге помощника, контролирующего соблюдение гражданами социальных норм.
Юридические законы, сами по себе, далеко не всегда способны эффективно регулировать человеческое поведение. Правосознанию необходимы надежные нормативные основания, соотносящиеся с глубинными структурами человеческой психики, с высшими запросами духа, с потребностью людей в абсолютном авторитете, т. е. Боге. Если же, как утверждает тот же Сорокин, первые лица государства являются искренне верующими людьми, то, при всех своих человеческих слабостях и недостатках, они все-таки предпочтительнее для народа и общества, чем находящиеся у власти безбожники.
Богобоязненная власть с уважением относится к религиозным нормам. Ей близка идея единства религии морали и права, позволяющая государству выступать надежным оплотом справедливости. Когда требования государственных законов совпадают с библейскими заповедями, то они не воспринимаются гражданами как покушение на их свободу и достоинство. И напротив, когда обнаруживаются серьезные расхождения между правом, с одной стороны, и религиозно-нравственными принципами, с другой, то в душах людей неизменно будет рождаться чувство протеста против безбожного государства и его законов. Иными словами, религия необходима государству, чтобы оно могло успешно развиваться, ибо только она способна дать властям и народу возвышенные цели и направить энергию масс в русло созидания, а не разрушения.
Противоположностью богобоязненной власти является власть безбожная, обозначаемая как  господство апостатов (греч. apostatos – отступник, бунтарь, мятежник) или апостасия.  Будучи предельной формой отступления от христианства, апостасия – это сугубо негативное проявление политики секуляризации. Когда в качестве отступника выступает само государство, бывшее некогда христианским, то это противоречит порядку, установленному Богом.
Те государства, где отвергается религия,  сами выбивают из-под ног народов одну из главных опор морали и права. Оторванные от религии юридические нормы становятся откровенно относительными и условными. Граждане с секулярным сознанием могут принимать законы, если признают их целесообразными и выгодными, но они же с легкостью отвергнут их, если не увидят в них пользы для себя. 
Одним из наиболее одиозных проявлений апостасии явилась политика большевизма, видевшего свою главную задачу в том, чтобы на практике реализовать идею абсолютно секулярного государства, полностью свободного от христианских традиций. Принципы христианской нравственности и естественного права изображались  большевиками как фальшивые и лицемерные, предназначенные эксплуататорскими классами для обмана трудящихся.
Только в большевистском идеологическом контексте мог возникнуть удивительный морально-политический парадокс, о котором писал митрополит Иоанн в книге «Самодержавие Духа» (СПб., 1995). Он вспомнил примечательный эпизод первых лет советской власти, когда в городе Свияжске местные большевики решили установить памятник первому богоборцу - Люциферу. Однако, после некоторых раздумий они посчитали фигуру сатаны несовместимой с материалистическим мировоззрением и остановили свой выбор на Каине. Но некоторым этот библейский «герой» показался исторически недостоверным. В итоге сошлись на решении поставить памятник Иуде Искариоту как первому революционеру новой эры, восставшему против Иисуса Христа.
Власть, способная действовать таким образом, напоминает символический образ демонического, богопротивного государства, изображенного в «Откровении» Иоанна Богослова в виде устрашающего зверя: «И поклонились зверю, говоря: кто подобен зверю сему? И кто может сразиться с ним? И даны были ему уста, говорящие гордо и богохульно… И отверз он уста свои для хулы на Бога, чтобы хулить имя Его, и жилище Его, и живущих на небе. И дано было ему вести войну со святыми и победить их; и дана была ему власть над всяким коленом, и народом, и языком, и племенем. И поклонятся ему все живущие на земле, которых имена не написаны в книге жизни у Агнца, закланного от создания мира» (Откр. 16, 4 – 8).
Философ и богослов С. Н. Булгаков утверждал, что если государство не опирается на христианские ценности и нормы, то становится похожим на евангельского бесноватого, а картины его жизни начинают походить на то, что изобразил Ф. М. Достоевский в романе «Бесы». Именно так произошло с Россией, пережившей несколько революций, отвергнувшей Христа и в результате ставшей жертвой бесов разрушения, вошедших в ее социальное тело.
Теоретиков и практиков большевизма не смущало то, что они встали на путь откровенного сатанизма. Они бестрепетно избрали стратегию изъятия у граждан их естественных прав и свобод – свободы вероисповедания, права на собственность, на свободное волеизъявление и даже права на жизнь, развернув невиданные по масштабам репрессии. Жертвами религиозно-политического геноцида стали десятки тысяч служителей церкви и миллионы простых верующих. В результате подобной практики совершился исторический откат общества во внехристианское и одновременно в доправовое состояние, при котором государство, призванное по своей природе оберегать основы цивилизованности, охранять жизнь свободу и собственность своих граждан, большей частью подрывало их и отнимало у людей самые элементарные права.
Крупнейшим теоретиком и практиком политики государственного безбожия явился И. В. Сталин. Этот диктатор, с именем которого связано утверждение  одного из наиболее жестоких в истории человечества политических режимов, окончил духовное училище в Гори, учился в тифлисской духовной семинарии. В 20-летнем возрасте стал членом первой в Грузии социал-демократической организации "Месаме-даси" и был исключен из семинарии. После Октябрьского переворота он стал народным комиссаром по делам национальностей, членом Политбюро, а после смерти В. И. Ленина стал фактическим главой партии и государства.
Духовное образование, полученное диктатором в юности, дало парадоксальный результат: враг религии и нравственности, узурпатор права и свободы, апологет атеизма и материализма  усвоил внешний тон догматического православия и облек в него свои публичные выступления. Это позволило ему возродить старую идею государства как «земного бога». В его представлении современный «Левиафан», государство-монстр вправе пренебрегать христианскими нормами, идеями свободы, принципами законности, коренными интересами  граждан.
Однако, чем радикальнее были проявления апостасии, тем очевиднее становился порождаемый ею обратный результат. Исторический маятник колебаний массового сознания между полюсами веры и безверия, успел достичь максимально возможного предела на траектории богоотступничества и в конце концов у него не осталось никакой другой возможности, кроме той, которая позволяла ему устремиться в противоположную сторону.  Большевизм, -  как писал Н. С. Трубецкой, - сумел снять маску с секулярного человека и показать всем сатану в его неприкрытом виде и тем самым вселить во многих уверенность в реальности сатаны, а значит привести к вере в Бога (Трубецкой Н. С. Мы и другие // Русский мир: геополитические заметки по русской истории. М. – СПб., 2003. С. 784).

РОССИЯ КАК СРЕДОТОЧИЕ ГРЕХОВНЫХ СОЦИАЛЬНЫХ СТРУКТУР

Макросоциология общественных, «собирательных» грехов

В историческом времени и социальном пространстве действуют люди, чья природа повреждена первородным грехом. Поэтому они в своих поступках непозволительно часто нарушают те запреты Бога, о которых говорит Священное Писание.
Кроме личных грехов, существуют еще и грехи корпоративные, совершаемые человеческими сообществами – группами, народами, государствами. Такими групповыми грехами-преступлениями следует считать продажу Иосифа в рабство его родными братьями, поведение тех, кто во время отсутствия Моисея создал золотого тельца и стал ему поклоняться,  поведение жителей городов Содома и Гомморы или той толпы, которая, желая смерти Иисуса, кричала: «Распни его!»
Русский философ Вл. Соловьев использовал понятие общественного греха,  когда рассуждал о причинах гибели Византии. «Царства, как собирательные целые, - писал он, - гибнут только от грехов собирательных – всенародных, государственных – и спасаются только исправлением своего общественного строя или его приближением к нравственному порядку» (Византизм и Россия. – Византизм и славянство. Великий спор. М., 2001. С. 159). Так, согласно Соловьеву, главным собирательным грехом Византии явилось “полное и всеобщее равнодушие к историческому деланию добра, к проведению воли Божией в собирательную жизнь людей” (Там же. С. 160).
К этому следует добавить, что от собирательных, общественных грехов, т. е. из-за непростительных отклонений от должного, угодного Богу, погибла не только Византия, но и Российская империя, а, спустя время, и империя советская.
Понятие сверхличного, надындивидуального греха не обошел своим вниманием и один из крупнейших христианских мыслителей современности, папа римский Иоанн Павел II. В своих посланиях-энцикликах он употреблял понятие социальных греховных структур. Под ними он понимал те общественные формообразования и силы, которые оказывают гнетущее воздействие на высшие человеческие дарования, подавляют способности и таланты людей. К ним Иоанн Павел II относил коммунистическую и либерально-буржуазную идеологию, а также те многочисленные формы социального общежития, которые далеки от совершенства и приносят людям больше вреда, чем пользы. Эти греховные структуры отягощают социальную и духовную жизнь человечества, привносят в нее много темного и деструктивного. Поэтому от них необходимо освобождаться, проявляя мужество и упорство.
В посланиях «Reconciliatio et panietentia» (1984) и «Sollicitudo rei socialis» (1988) Иоанн Павел II использовал такие понятия, как «социальная греховность» и «греховность системы».   Он писал: «Говоря о греховных ситуациях или выступая против греховности определенных социальных ситуаций и поведения более или менее крупных социальных групп, или даже позиции целых их объединений, Церковь с пониманием заявляет, что эти случаи социальной греховности являются результатом, скоплением и концентрацией многочисленных личных грехов. Это сугубо личные грехи тех, кто способствует и побуждает к беззаконию и даже использует его; тех, кто, имея возможность устранить, исключить или хотя бы уменьшить какое-либо социальное зло, не делает этого по беспечности, из страха или потворствуя  закону молчания, по тайному сговору или по равнодушию; тех, кто ищет оправдания в мнимой невозможности изменить мир; а также тех, кто хочет уклониться от действий под предлогом причин высшего порядка» («Reconciliatio et panietentia», 1984, 16).
Эта мысль о существовании прямых, непосредственных связей между греховностью отдельного человека и общественной греховностью чрезвычайно важна, поскольку она позволяет возлагать ответственность не столько на безликую систему, сколько на пребывающих внутри нее людей и тем самым побуждать их к определенным конструктивным действиям.
В энциклике 1988 г. Иоанн Павел II поставил геосоциальный диагноз мировой цивилизации конца ХХ века: «Следует подчеркнуть, - писал он, -  что мир, разделенный на блоки, управляемый жесткой идеологией, где вместо взаимной зависимости и солидарности господствуют различные формы империализма, не может не оказаться под властью «греховности системы». Сумма негативных факторов, которые противодействуют истинному пониманию всеобщего блага и долга ему содействовать, как бы создает в людях и в учреждениях барьер, на первый взгляд, труднопреодолимый» («Sollicitudo rei socialis»,1988, 36)
Многочисленные «общественные грехи», заключающиеся в стремлениях подменить Бога идолами, извращают христианский проект преобразования геосоциальной реальности. К ним относится революция как «обобществленная страсть» и национализм как незаконное присвоение себе отдельными народами печати божественной избранности. Сюда же следует отнести милитаризм как обожествленную воинственность, религиозный экстремизм и ксенофобию как разновидности сакрализованной нетерпимости, политическую вседозволенность как абсолютизированный волюнтаризм и многие другие социальные девиации.
Каждая такая девиация обладает собственным теологическим смыслом и может быть квалифицирована как общественный грех. Этот смысл, как правило, не очевиден, а от секулярного сознания он вообще скрыт.  Его обнаружение требует значительных духовных усилий.
Теологический смысл всех опасных социальных отклонений заключается в том, что у них существует общее сходное основание: они указывают на определенный замысел Бога, допускающего их существование и стремящегося через них довести до человеческого сознания нечто важное, открыть перед ним возможность понимания того, к чему иными путями оно придти не в состоянии. Так, допуская военные вспышки, политические убийства, террористические акты и т. п., Бог не только наказывает, но и поучает людей. Заставляя их страдать, Он дает им возможности переоценить привычные ценности, придти к новому пониманию вещей, т. е. к постижению того, что Творец требует от Своих творений.
Человек и человечество не властны над своим прошлым, но имеют относительную власть над собственным настоящим. Прошлое с его грехопадением и сохраняющейся от него печатью первородного греха на всех живущих имеет вид необратимой реалии. Но настоящее – это сфера, где каждый человек не только подчиняется инерции необходимости, но и может проявить свою свободную волю. Будучи греховен по определению, он, тем не менее, имеет возможность спасения, в котором заключается  главная цель, предопределяющая деятельность каждого христианина. Спасение является также конечной целью христианского человечества, и траектория движения к ней составляет ту магистраль, которая отвечает всем критериям истинности. Любое вольное или невольное соскальзывание с этой магистрали являет собой пример социальной девиации.
Существующие девиации различаются между собой характером и степенью отклонений от пути, ведущего к спасению. Бог не предопределял грехопадения, но спасение от греха Он предопределил. Для понимания сути девиаций важна следующая теологическая предпосылка:  Иисус Христос умер за все человечество, но спастись смогут только уверовавшие в Него. Что касается людей, отвергнувших Благую Весть,  уклонившиеся от пути, ведущего к спасению, то они погибнут безвозвратно. Таким образом, девиации всегда чреваты потерей возможности спасения.
Бог обнаруживает Свою суверенную волю, предопределяя те события мировой истории, которые Ему угодны. Однако, Он оставляет за людьми право свободного выбора. Они могут либо следовать по предначертанному Им пути, либо могут уклоняться от него. Бог не распространяет предопределение на всех людей и не обязывает их жестким образом неукоснительно исполнять Его волю. Демонстрируя свою свободу, люди могут творить зло, но за это будут лишены спасения.

СОВРЕМЕННАЯ РОССИЯ
 В ПОИСКАХ ОБЪЕДИНЯЮЩЕЙ ИДЕИ

Тупики секулярной мысли

В начале XXI в. жизнь Российской Академии наук была отмечена внешне не слишком заметным, но во многих отношениях симптоматичным событием. Правительство поставило перед учеными Академии задачу – сосредоточить силы на разработке принципов объединяющей идеологии. Причины этого шага понятны: государство нуждается в едином духовном пространстве, не раздираемом внутренними противоречиями и конфликтами. Таким образом, наметился новый виток в «мозговом штурме» старой проблемы, которую чаще всего характеризуют при помощи словосочетания национальная идея.
Примерно в это же время внимание автора данной работы привлек один, казалось бы, незначительный факт отечественной духовной жизни. В материалах, приуроченных к второму Всероссийскому социологическому конгрессу («Социология и современная Россия». М., 2003) была опубликована статья социолога А. Б. Гофмана «Социология и гражданская религия в современной России». Она примечательна тем, что в ней автор рассуждает о национальной идее России в тонах парадоксальной безысходности. Он указывает на существование многочисленных попыток самых разных лиц найти, придумать, сформулировать для России ее национальную идею и тут же говорит, что эта задача в основном уже выполнена, ибо «национальная идея России состоит как раз в неустанных поисках такой идеи» (Указ. соч. С. 84).
Трудно придумать что-нибудь более нелепое и абсурдное. Спрашивается, почему великая страна должна пребывать в состоянии того, кто вечно жаждет, почти умирает от жажды, но кому так и не дано добраться до источника? Откуда эта апология вечного блуждания? Отчего такая унылая безысходность?
Она могла родиться только в лоне современного секулярного сознания. Более того, сегодня именно секулярное мышление с его атеистически-материалистическими категориями - главное препятствие к тому, чтобы приблизиться к аутентичному пониманию сути той объединяющей идеи, которая нужна России. Подобное понимание нуждается в ином языке – языке не светской идеологии, не политической социологии, а политической теологии. Ведь речь в данном случае идет о том, что неизмеримо глубже идеологии. Более того: речь идет о том, что вообще не является идеологией, что пребывает вне времени и пространства и уходит своими корнями в глубины народной коллективной души.
Как показывает печальный социальный опыт новейшего времени, идеология, как таковая, в принципе не может быть объединяющей. Ни коммунистическая, ни какая другая партийная или национальная идеология не может сыграть роль объединяющего начала, интегрирующего духовные силы народа. Причина этого в том, что идеологемы всегда апеллируют к интересам каких-то отдельных частей социума, но не всего целого. Объединив одних людей, идеология всегда отделяет их от других. В самой природе идеологии заложена патрикулярность, и разнятся между собой лишь направленния и масштабы этой патрикулярности. Ни в одной из идеологий по определению нет и не может быть консолидирующего универсализма.
Для России по-настоящему объединяющей силой, лишенной деструктивных ферментов, может быть только религиозное начало, чьи «механизмы» срабатывают на уровнях, несравнимо более глубоких, чем те, на которых функционируют идеология и политика. И, разумеется, это начало не может быть ни буддистским, ни мусульманским, ибо они периферийны для России, чья духовная генеалогия восходит к христианству и по сей день соединена с ним мириадами связей.
Для христианского сознания абсолютным авторитетом обладают не объединяющие/разъединяющие идеологемы, а Священное Писание, которое учит, что всё в мире, в том числе политика, экономика, благополучие и безопасность людей  находятся в руках Бога. Библия свидетельствует, что люди, народы, уповающие только на себя, на свои силы, на свою дерзость и гордыню, неизменно терпят крах. Достаточно вспомнить строителей Вавилонской башни, у которых, казалось бы, имелась своя объединяющая идея. Их всех сближала общая мотивация - богоборческая гордыня, пронизывающая дерзкий проект. Однако, в конечном счете, предпринятая ими гигантская авантюра завершилась крахом и еще большим разъединением. Бог воздал строителям башни, показал им Свою власть,  лишил их способности понимать друг друга, сокрушил их гордыню, развеял в прах их замыслы.
Сегодня можно рассуждать об объединяющей идее секулярным языком, вынося Бога за пределы картины мира. В лучшем случае это значит пребывать на позициях деизма, т. е. предполагать, что Бог не станет вмешиваться в наши дела. Но именно так думали инициаторы и исполнители вавилонского «долгостроя», пока не потерпели сокрушительный крах из-за прямого вмешательства Бога.
Если же признать секулярный, атеистический, богоборческий язык несостоятельным, бесперспективным в разговоре об объединяющей идее, то остается язык теологический, библейский, христианский. Однако, чтобы мыслить и рассуждать о сущем и должном в его терминах, необходимо иметь хотя бы некоторые представления о том, что такое  политическая теология. Но кто сегодня у нас в России способен вести дискуссию на языке политической теологии? Среди отечественных богословов, обремененных тяжелым наследием древнего византизма, почти нет таких, которые обладали бы необходимой широтой политического видения современных социальных реалий. Что касается современных светских политологов и социологов, то они в своем большинстве очень далеки от теологии. В результате образуется нечто вроде дискурсивной ниши, которая зияет концептуальной пустотой и нуждается в заполнении.
Процесс теоретического заполнения этой ниши предполагает исходную ориентированность на то, что для России объединяющей идеей, т. е. смысловой ценностной, нормативной доминантой в ее социальной и духовной жизни, может быть только  христианская идея.
Можно ли считать, что эта идея лучше других идей, например, идеи правового государства, гражданского общества и т. п.? Ответить на этот вопрос можно только таким образом: она не лучше, она выше. Более того, она вообще из другого мира, где светские ценности не играют определяющей роли, где они подчинены высшим, сакральным ценностям. Именно поэтому она как бы вне конкурса.
Следует различать: одно дело – секулярные идеи, измышляемые людьми, и другое - христианская идея, данная Богом, пришедшая в мир вместе с Сыном Божьим, Иисусом Христом. Светские идеи приходят и уходят, а христианская идея существует двадцать веков и пребудет вечно. Поэтому, какой смысл прилепляться душой к тому, что измыслили обычные люди, слабые, грешные, склонные к заблуждениям? Зачем тянуться к блестящим стекляшкам, когда перед нами – чистой воды бриллиант?
Через христианскую идею сам Бог протягивает России спасительную длань. И те, кто ее отталкивает или даже пытается укусить, - это безумцы. К сожалению, таких людей в современной России пока еще очень много. В каком-то смысле это  закономерно: в эпохи исторических катаклизмов безумцев всегда гораздо больше, чем в обычные времена. Слабые человеческие души не выдерживают тяжких, непомерных испытаний.
Но это еще не повод для отчаяния. У английского историка, философа, социолога Арнольда Тойнби есть примечательная мысль о том, что надломы и распады цивилизаций могут оказаться ступеньками к развитию высших религиозных начал. В сущности, в этом теоретическом положении присутствует глубокий христианский смысл. Он в том, что в страданиях человеческий дух способен мужать и крепнуть. Но чтобы он действительно возмужал и с честью вышел из испытаний, ему необходимо выдерживать верное направление.
Для современной России такое направление может открыться только в том случае, если ее главным ориентиром будет христианская идея. На все прочие идеи секулярного характера коллективная душа народа вряд ли отзовется должным образом и с должной силой.
Важно подчеркнуть еще и то, что это должна быть не православная, не протестантская, не католическая идея, а идея христианская, обладающая консодилирующим универсализмом и способная действительно объединять христиан с христианами, а также христиан с представителями иных конфессий и христиан с неверующими.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Тот основал там общины евангельских христиан
Византизм начал приобретать на русской земле всю полноту своих идеологических
На помощь византизму в деле возрождения отечества идет российский евангелизмдостойным оппонентом
Никакими заслугами нельзя достигнуть спасения