<<<     ΛΛΛ     >>>   

Генеральша Елизавета Черткова (урожденная графиня Чернышева-Кругликова)

Елизавета Ивановна Черткова была дочерью героя войны 1812 г. графа И. Чернышева-Кругликова. Ее муж принадлежал к старинной дворянской фамилии.С детства она отличалась набожностью. Но традиционные формы православной обрядности не способствовали, а, напротив, препятствовали развитию ее религиозных чувств. Душа ее тянулась ввысь, искала живого Бога, но не находила утоления духовной жажды.
Эта жажда еще более обострилась после обрушившихся на нее испытаний. К ее сыну Мише был приглашен домашний учитель, который оказался протестантом. Мальчик через него уверовал в Христа, стал читать Евангелие и усердно молиться. Мать тем временем вела образ жизни, обычный для великосветских дам ее круга, и не придавала всему этому особого значения. Между тем, сын начал ей задавать ей вопросы, которые были совсем не детскими:  «Мама, любишь ли ты Христа?», «Знаешь ли ты Его?». Мать и на них  не обратила внимания.
Внезапно мальчик заболел. Во время болезни он часто молился, говорил матери о Христе, просил ее поверить в Него, любить Его и жить по Его заветам. И с этими словами на устах он умер .
Мать, пораженная в самое сердце, как смертью сына, так и тем, что он ей говорил, пережила глубочайший внутренний переворот. Она отказалась  от прежних светских развлечений. Ее главным желанием стало стремление услышать слова утешения, которые были бы созвучны тому, о чем ей говорил сын. Одновременно перед ней встала во всей ее жесткой неумолимости вечная богословско-этическая проблема, издавна называемая теодицеей. Она во что бы то ни стало хотела понять, как благой и справедливый Бог допускает то, что в ее глазах выглядело жестокой несправедливостью.
Не находя утешения в православии, она во время заграничных поездок заинтересовалась католичеством, слушала проповеди знаменитых католических пастырей, но католичкой не стала. Близкое знакомство с немецкими и английскими протестантами тоже не оставило глубокого следа в ее душе.
Трудно сказать, сколько бы времени продолжалось это состояние духовного поиска и сопутствующей ему внутренней неустроенности, если бы в Париже не произошла встреча Елизаветы Ивановны с лордом Редстоком. Она увидела в нем истинного христианина, а в его проповедях о Христе почувствовала присутствие Святого Духа. Редсток помог ей утешиться - увидеть истинный смысл своих страданий, покаяться и примириться с Богом.
Как уже упоминалось выше, именно от нее Редсток получил приглашение посетить Россию. В ее большом петербургском доме в Гавани, на Среднем проспекте Васильевского острова, зазвучали его первые проповеди. Е. И. Черткова стала связующим звеном между дотоле ни кому не известным англичанином и высшей петербургской аристократией. Благодаря ей перед ним распахнулись двери самых значительных салонов и модных великосветских гостиных. 
Став евангельской христианкой, Е. И. Черткова много сил и времени начала отдавать делам благовестия и благотворительности. Она построила специальный дом для молитвенных собраний. Ей удалось открыть в Петербурге несколько швейных мастерских и магазинов. Для работавших в них женщин и их детей устраивались христианские праздники. Девочкам-подросткам предоставлялась возможность обучаться шитью у хороших мастериц. Во время обучения и работы им читали вслух Евангелие и поясняли смысл тех мест, которые были трудны для понимания. Все доходы от продажи швейных изделий направлялись на различные благотворительные цели и в первую очередь на помощь обездоленным.
Н. С. Лесков, характеризуя Е. И. Черткову в своей книге «Великосветский раскол», называл ее очень благородной и уважаемой женщиной, образцом строгой честности, всегда остававшейся совершенно чистой от всяких нареканий.
Черткова вошла в Дамский комитет посетительниц женских тюрем, регулярно бывала в тюремных больницах. Однажды, сидя у постели молодой арестантки, которая умирала, страшилась смерти и с тревогой спрашивала, накроет ли ее тьма при переходе. Черткова призвала ее покаяться и уверила, что Христос не оставит ее и будет сопровождать неотлучно. Умирающая тут же ответила внезапно вспомнившимися ей словами из Библии: «Если я пойду и долиной смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мною…» и, спустя несколько минут, с просветленным лицом отдала Богу душу.
Социальная работа, проводимая петербургскими аристократами, ставшими евангельскими христианами, имела ряд существенных признаков. Во-первых, она опиралась исключительно на евангельские заповеди. Во-вторых, она велась прежде всего среди низших социальных слоев, обитателей больниц, ночлежных домов и тюрем. В-третьих, она была постоянной, регулярной. С одной стороны, это вело к расширению демократической платформы евангельского движения, а с другой служило сглаживанию социальных противоречий. Многие обездоленные утрачивали сердечное ожесточение против «классовых врагов» и также проникались евангельским духом братства и миротворчества.

Граф Модест Корф

Модест Модестович Корф  (1843 – 1937) принадлежал к старинному баронскому и графскому роду, происходившему из Вестфалии, имевшему также шведские корни и распространившемуся в Прибалтийском крае. Его отец, Модест Андреевич, учился в Царскосельском лицее вместе с Пушкиным, служил директором Петербургской Публичной библиотеки, был автором сочинений "Жизнь графа Сперанского" и "О восшествии на престол императора Николая I". Позднее занимал пост председателя департамента законов в Государственном Совете.
Модест Модестович имел все, что мог получить человек его круга – хорошее образование, богатство, связи в высшем свете, возможности для блестящей карьеры и много другое. Будучи еще совсем молодым человеком, он уже занимал должность придворного церемониймейстера.  Следует отдать ему должное: он не злоупотреблял своим привилегированным положением баловня судьбы.  Ему были присущи и богобоязненность, и добронравие. Он любил посещать храмы и богослужения, ревностно исполнял все православные обряды, регулярно исповедовался. Однако, как он сам позднее заметит, ему было не ведомо, спасется он или погибнет. И никто из духовных лиц никогда не говорил ему о том, что грехи его уже искуплены кровью распятого Христа.
Духовная жизнь Корфа текла ровно, без каких-либо особых событий до одного знаменательного момента, когда многое внутри его христианского сознания начало меняться. В 1867 г. ему довелось посетить выставку в Париже, где он обратил внимание на киоск, над которым развевался флаг с надписью «Библия». Там бесплатно раздавали книги Священного Писания, в том числе и переведенные на русский язык. Над окном было написано: “Свет Христа озарит всех”, а на обложках раздаваемых книг бросалась в глаза надпись: “Веруй в Господа Иисуса Христа, и спасешься ты и весь дом твой” (Деян. 16, 31).
До этого, признается Корф, он был не знаком с Библией в ее полном объеме, за исключением четырех Евангелий. В киоске, принадлежащем Библейскому обществу, он получил несколько частей Ветхого Завета на русском языке. Ему также предложили стать распространителем книг Священного Писания в России.
После возвращения в Петербург Корф получает почтовую посылку с тремя тысячами экземпляров Евангелия от Иоанна для бесплатной раздачи. В этом, вспоминает Корф, он увидел перст Божий, призывавший его к работе в Христовом винограднике. Многие годы он затем занимался этим распространением.
В 1874 г. состоялось знакомство Корфа с приехавшим в Петербург лордом Редстоком. Результатом этих встреч стало то, что Корф получил, наконец, ответ на мучивший его вопрос о том, будет ли он спасен или нет.  Вот как он вспоминал об этом впоследствии: «Настал 1874 г. В этом году я особенно развлекался светскими удовольствиями, балами, веселыми вечеринками. В этом же году приехал в Петербург проповедник Редсток. На светских вечерах много говорили о нем, как о глубоко духовном человеке. И светские дамы неоднократно саркастически говорили мне, что он расспрашивает и интересуется мной. Я слышал о решительности его характера и полагал, что он узнал от библейского общества о моем распространении книг Священного Писания, а поэтому желает теперь познакомиться со мной.
По своем приезде он начал проповедовать в протестантской церкви, а также и в частных домах. Настал, наконец, день нашего знакомства. Меня особенно поразила в нем привязанность ко Христу и полная убежденность в богодухновенности Библии. Мне приходилось спрашивать у него о некоторых непонятных для меня местах из Священного Писания. И он иногда чистосердечно заявлял: "Я готов вам их объяснить, но мне самому они непонятны". Такую честность я не встречал. Я ценил ее. И меня влекло к нему. Во всем его существе проявлялась какая то особая естественность.
Догматическим богословием он не занимался, но зато основательно был знаком со всей Библией и любил ее, как письмо любимого друга. Его простая, детская любовь ко Христу и Слову Божьему поражала каждого. Вся личность его была проникнута полным и глубоким доверием к Спасителю. Он подчинился Слову Божию, как маленький ребенок подчиняется воле своих родителей. Я не встречал еще такого ревностного верующего, который с такой любовью старался бы убедить меня, на основании Священного Писания, что Христос спас меня Своею искупительной кровью от вечной погибели. Православный катехизис мне был хорошо известен. Я верил, что Христос - Сын Божий, боялся Бога, был благочестивым, часто молился. Был верным сыном православной церкви, к которой принадлежал. Но при всем этом совершенно не знал: спасен я или погибший? Раз в год после причащения я полагал, как многие из моих знакомых, что Бог доволен моим смирением и богопочитанием. Одним словом, мои старания угодить Богу сосредотачивались на благочестии, соблюдении таинств и делании добрых дел. Я полагал, что Бог может быть мною доволен и рассчитывал на Его милость и утешался весьма неопределенной надеждой. В этой надежде скрывалось сомнение в возможности для меня спасения. Буду ли я спасен или нет, мне казалось, как и остальным людям, что это только известно Богу. В таком внутреннем состоянии застал меня Редсток в 1874 г.
Редсток, ни в личных разговорах, ни в публичных собраниях, никогда не касался догматических вопросов. На его собрания приходили иногда священники, чтобы удостовериться, не говорит ли он против православной церкви, но ничего подобного они от него не слыхали. У него было на сердце приводить грешников к сознанию, что они без Христа погибшие.
Один из первых вопросов, который был поставлен мне им, гласил: "Уверен ли я в том, что я спасен?" Ответ мой был отрицательный. - Здесь на земле, ответил я, никто не может знать, спасен ли он; это мы узнаем, когда будем в небесах. - Для кого же было написано Слово Божие, - сказал он, - тем, которые на небе, или на земле? - Несомненно тем, которые на земле, - ответил я. Тогда он начал приводить мне одно за другим места Священного Писания, ясно доказывающие, что верующим во Христа дано это знание, что Христос понес на кресте грехи наши и что мы получили жизнь вечную, не по нашим делам, а исключительно через искупительную жертву на кресте. И Господь стучал в дверь сердца моего, чтобы я Ему открыл ее.
5 марта 1874 г. вечером, после собрания, остались у меня мои друзья. Я открылся им, что искренно желаю отдаться Христу, но никак не могу решиться на этот столь важный шаг. И просил их молитв. Мы все преклонили колена и молились. Не могу выразить, какую страшную борьбу я выдержал во время этой усердной молитвы моих друзей. Я хотел отдаться Христу, но не мог. Я не мог расстаться с миром и всем тем, что меня связывало с ним. - Продолжайте молиться, - просил я их. Враг моей души, сатана, всеми силами старался отклонить меня от отдачи моего сердца Иисусу. Сатана как бы нашептывал мне: - Ты теперь в возбужденном состоянии, успокойся. Ты потом раскаешься, если теперь придешь ко Христу. Твоя карьера будет испорчена. Ты огорчишь своих родителей, у которых ты единственный сын... Одним словом, в эти минуты он наговорил мне столько, что я видел пред собой только один выход - поступить в монастырь и сделаться отшельником. Но Господь услышал молитвы моих друзей. Он изгнал из- моего сердца недоверие ко Христу, и осветил меня Своим светом. Вдруг, как бы кто спросил меня: Где истина? В Слове Божием не может быть и тени неправды. Христос есть истина. И Он зовет меня к Себе: "Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные". Христос зовет и меня. Он открыл мои духовные очи, чтобы я мог узреть, что Он действительно снял с меня мои грехи и возложил их на Себя, чтобы я получил вечное спасение чрез Его драгоценную кровь. При этом озарении мои уста прорекли: "Я прихожу к Тебе, Христос, таков как я есмь"... Как будто тяжелый камень спал с моих плеч, и это бремя не было более возлагаемо на меня. Бремя грехов моих было снято Христом. И в сердце моем возгорелась радость спасения моего. Дух Божий дал свидетельство духу моему, что я принят Господом, как дитя. Счастье мое было неописуемо. Я перешел от мучительной неизвестности к святой уверенности вечного спасения. Это было мое рождение свыше. С этого времени я стремился расти духовно и следовать за Христом.
В этом же году обратились ко Христу Василий Александрович Пашков, Алексей Павлович Бобринский и многие другие.
Радость спасения во Христе побуждала нас сообщить о ней другим,  не имевшим ее. "Зажегши свечу, не ставят ее под сосудом". В каждом доме, где владелец его был обращен, начались собрания. Пашков владел одним из самых больших домов в Петербурге. Залы дома его были большие. В них сперва начались малые собрания, а впоследствии они стали так переполняться, что недоставало для всех желающих места. Мне помнится, что незадолго до нашего удаления из России, на одном вечернем собрании присутствовало свыше 700 человек. На этом собрании присутствовал также и обер-прокурор Синода, К. П. Победоносцев. Можно себе представить, как такая масса выходящего из собрания народа поражала проходящих по улице людей. Многим из них казалось, что в этом, доме что-то случилось. По городу стали распространяться слухи о собраниях, происходящих в доме Пашкова.
Все это радостное время, когда мы свободно могли проповедовать, Евангелие, продолжалось около пяти лет»
После десяти лет напряженной духовной жизни и активной евангелизационной деятельности, в 1884 г. Корф по инициативе Синода был выслан из России. Последующие годы жизни он провел в Швейцарии, где и умер, так и не получив возможности вернуться в Россию.

Министр путей сообщения, граф Алексей Бобринский

Граф Алексей Павлович Бобринский (1826 – 1894), прямой потомок Екатерины II, был человеком широких и разносторонних интересов. Получивший великолепное образование, он увлекался философскими вопросами. Обладая большой библиотекой философской литературы и много читая, он в итоге стал убежденным скептиком.
Духовная судьба графа оказалась в каком-то смысле зеркальным отражением судьбы лорда Редстока. Участвуя в Крымской войне в звании полковника, батальонного командира, он заболел тифом и оказался при смерти. Когда послали за священником, то больной в ожидании его прихода дал обещание в том, что если ему удастся выздороветь, то он будет каждодневно молиться Богу. Впоследствии он неукоснительно выполнял это обещание.
Прошли годы. В 1871 г. Бобринский стал министром путем сообщений и занимал этот пост до 1874 г. Однажды по приглашению его жены к нему в дом явился лорд Редсток. Когда они встретились, то англичанин спросил его: «Вы спасены?» Этот вопрос привел графа в некоторое замешательство, так как он не знал однозначного ответа.
Во время обеда гость начал изъяснять суть «Послания к Римлянам» апостола Павла. Бобринский внимательно слушал, но вскоре встал, извинился и, сославшись на неотложные дела, удалился. Придя в свой кабинет, он тут же сел за стол, чтобы записать свои возражения Редстоку. Его скептически-философскому уму представлялось, что в Библии много противоречий, и он начал составлять их перечень, чтобы предъявить их лорду для разъяснений. Однако, случилось нечто неожиданное. «Каждый стих из Библии, - писал он впоследствии, - который я читал для утверждения своей правоты, обращался, подобно стреле, против меня. Я чувствовал силу Святого Духа и не умею объяснить. как, но знаю, что я родился свыше». Во время чтения сделанных записей его внезапно как будто осиял яркий свет и пронзила мысль о том, что его оппонент абсолютно и безусловно прав, что в мире нет иного Спасителя, кроме Христа. Граф тут же опустился на колени, погрузился в молитву и почувствовал, что отныне его сердце полностью принадлежит Христу.
Следствием этого обращения стало то, что от скептицизма не осталось и следа. Бобринский с радостью предоставил свой дом для молитвенных собраний.
Когда в 1877 г. в Москве открылась очередная выставка, то на ней по инициативе и при участии Бобринского было бесплатно роздано посетителям несколько тысяч экземпляров Нового Завета.
После выхода в отставку Бобринский много времени проводил в своем имении в Тульской губернии, где не прекращал евангелизационную деятельность. Одновременно он стал вводить разнообразные социальные и сельскохозяйственные усовершенствования.
Проживая по соседству с Л. Н. Толстым, он находился в самых дружеских отношениях с великим писателем. В ряде своих писем Толстой упоминал о Бобринском. Так, он писал своей тетке, камер-фрейлине императрицы, А. А. Толстой, о том, что «никто, никогда лучше не говорил мне о вере, чем Бобринский. Он неопровержим, потому что ничего не доказывает, а говорит, что он только верит, и чувствуешь, что он счастливее тех, которые не имеют его веры, и чувствуешь, главное, что этого счастья его веры нельзя приобрести усилием мысли, а можно получить его только чудом» (Толстой Л. Н. Полн. собр. соч. Т. LXII. С. 306 – 307).
В 1870 – 1880-е гг. петербургские возрожденные христиане не имели своего теологически фундированного вероучения и соответствующего ему богословия. Их лидер, В. А. Пашков, не решался взяться за разработку теологических вопросов. Его останавливали отсутствие богословского образования и боязнь допустить ошибки в этой чрезвычайно сложной и тонкой сфере. Вместе с тем, собственное кредо у евангельских христиан имелось. Суть его сводилась к следующим основным принципам:

Бобринский исповедовал эти евангельские истины. Они полностью соответствовали христианским догматам и не выходили за их пределы. Тем не менее, правительство ответило на евангелизационную деятельность  графа Бобринского решительным политическим жестом: он был, подобно его соратникам Пашкову и Корфу, выслан из России, куда ему также не довелось возвратиться.

Княгиня Наталья  Ливен

Муж княгини Натальи Федоровны Ливен служил обер-церемониймейстером при императорском дворе. Но приближенность к царским особам и высшему свету не радовала ее. Она остро ощущала противоречие между материальным изобилием, в котором протекала ее внешняя жизнь, и состоянием своей духовной неустроенности. В ее душе царил разлад. Однажды, когда она пребывала в Англии, ей прислали  приглашение на молитвенное собрание в дом отставного министра Блеквуда. Там она впервые почувствовала, как Божье Слово вошло к ней в сердце. Впоследствии, благодаря проповедям лорда Редстока, она ощутила в себе способность к всеобъемлющей духовной любви ко всем людям, без исключения, почувствовала готовность помогать нуждающимся и прежде всего обездоленным, бедным, больным и находящимся в заключении.
Великолепный дом-дворец княгини, выполненный в стиле итальянского палаццо (ул. Большая Морская, д. 43), соседствовал рядом с домом ее сестры княгини В. Ф. Гагариной (д. 45). В его малахитовой гостиной проходили молитвенные собрания, проводились занятия воскресной библейской школы, созданной по инициативе княгини. У нее проживали во время своих миссионерских пребываний в Петербурге известные протестантские проповедники, доктор Фридрих Бедекер и Георг Мюллер.
После того, как из России оказались высланы Пашков, Корф и Бобринский, возникла реальная угроза запрета молитвенных собраний. Тем, кто не внял предупреждению, грозила высылка. Однако, несмотря на решительное желание царя Александра III покончить с «пашковцами», Бог спас Н. Ф. Ливен и ее дом от этой участи. Софья Ливен писала: «Приехал к моей матери генерал-адъютант государя с поручением передать ей его волю, чтобы собрания в ее доме прекратились. Моя мать, всегда заботившаяся о спасении душ ближних, начала говорить генералу о его душе и о необходимости примириться с Богом и подарила ему Евангелие. Потом в ответ на его поручение сказала: «Спросите у его императорского величества, кого мне больше слушаться: Бога или государя?» На этот своеобразный и довольно смелый вопрос не последовало никакого ответа. Собрания продолжались у нас, как и прежде. Моей матери позже передали, будто государь сказал: «Она вдова, оставьте ее в покое. Несколько лет  тому назад я слышала из верного источника о плане сослать и мою мать и Елизавету Ивановну Черткову, но, видимо, Александр III, не разделяя взгляды евангельских верующих, как богобоязненный человек, не хотел делать вреда вдовам. Таким образом, в нашем доме собраия продолжались еще много лет» (Ливен С. П. Духовное пробуждение в России. Чикаго, 1986. С. 53).
Историк М. С. Каретникова дополняет этот рассказ дочери княгини Ливен следующим суждением: «Ее мать овдовела только что, а муж ее был близким другом и помощником царя Александра II, так что нынешний царь не решился оскорбить вдову того, кого он сам недавно хоронил… скорбь сердца овдовевшей княгини послужила к радости и ей самой, и многим верующим. Воистину, Бог – судья вдов и отец сирот. Он проявил свою заботу об этих двух беззащитных и слабых вдовах – Ливен и Чертковой» (Каретникова М. С. История петербургской церкви евангельских христиан-баптистов // Альманах по истории русского баптизма. Вып. 2. СПб., Библия для всех, 2001. С. 49 – 50).

Юлия Засецкая и ее споры с Ф. М. Достоевским

Юлия Денисовна Засецкая (1835 – 1882) была дочерью поэта, героя Отечественной войны 1812 г., легендарного гусара-партизана Дениса Давыдова. Пережив духовное возрождение, она много сил отдавала переводам книг протестантских проповедников и благотворительной деятельности. В 1873 г. она основала первый в Петербурге ночлежный дом. После знакомства с Редстоком, она вошла в круг его наиболее ревностных приверженцев.
Жена Ф. М. Достоевского, Анна Григорьевна, свидетельствует в своих воспоминаниях, что Достоевский ценил Засецкую как умную, добрую и милую женщину. Это, однако, не мешало им вести  горячие, хотя и дружеские, споры по поводу ее религиозных убеждений.
В феврале 1874 г. Достоевский провел вечер в доме Засецкой, где Редсток выступал с проповедью. Об этом свидетельствует жена писателя: «Ю. Д. Засецкая  была редстокистка, и Федор Михайлович, по ее приглашению, несколько раз присутствовал при духовных беседах лорда Редстока и других выдающихся проповедников его учения» (Достоевская А. Г. Воспоминания. М., 1987. С. 278).
Здесь необходимо подчеркнуть: Редсток проповедовал не свое учение. У него не было своих, самостоятельных идей. Его беседы и проповеди носили общий евангелизационный характер и были сосредоточены на особой миссии Христа, пролившего Свою святую кровь за человеческие грехи и ставшего для каждого покаявшегося грешника прямым, без посредников, ходатаем перед Богом-Отцом.
Следующее посещение Достоевским проповеди Редстока у Засецкой состоялось в 1876 г. во время второго приезда «лорда-апостола» в Петербург.
Суть тех споров между Достоевским и Засецкой, о которых упоминала жена писателя, передал Н. С. Лесков в своих заметках «О куфельном мужике…», когда их участников уже не было в живых: «Ф. М. Достоевский зашел раз сумерками к недавно умершей в Париже Юлии Денисовне Засецкой, урожденной Давыдовой, дочери известного партизана Дениса Давыдова. Федор Михайлович застал хозяйку за выборками каких-то мест из сочинений Джона Буниана  и начал дружески укорять ее за протестантизм и наставлять в православии. Юлия Денисовна была заведомая протестантка, и одна из всех лиц известного великосветского религиозного кружка не скрывала, что она с православием покончила и присоединилась к лютеранству . Это у нас для русских не дозволено и составляет наказуемое преступление, а потому признание в таком поступке требует известного мужества. Достоевский говорил, что он именно «уважает» в этой даме «ее мужество и ее искренность», но самый факт уклонения от православия в чужую веру его огорчал. Он говорил то, что говорят и многие другие, то есть что православие есть вера самая истинная и самая лучшая и что, не исповедуя православия, «нельзя быть русским». Засецкая, разумеется, держалась совсем других мнений и по характеру своему, поразительно напоминавшему характер отца ее, «пылкого Дениса», была, как нельзя более, русская. В ней были и русские привычки, и русский нрав, и притом в ней жило такое живое сострадание к бедствиям чернорабочего народа, что она готова была помочь каждому и много помогала… Словом, она была добрая и хорошо воспитанная женщина и даже набожная христианка, но только не православная. И переход из православия в протестантизм она сделала, как Достоевский правильно понимал, потому, что была искренна и не могла сносить в себе никакой фальши… Споры у них бывали жаркие и ожесточенные. Достоевский из них ни разу не выходил победителем. В его боевом арсенале немножко  недоставало оружия. Засецкая превосходно знала Библию, и ей были знакомы  многие лучшие библейские исследования английских и немецких теологов. Достоевский же знал Священное Писание далеко не в такой степени, а исследованиями его пренебрегал и в религиозных беседах обнаруживал более страстности, чем сведущности… Тою зимою, о которой я вспоминаю, в Петербург ожидался Редсток, и Ф. М. Достоевский по этому случаю имел большое попечение о душе Засецкой. Он пробовал в это время остановить ее религиозное своенравие и «воцерковить» ее. С этой целью он  налегал на нее гораздо потверже и старался беседовать с нею наедине, чтобы при ней не было ее великосветских друзей, от которых (ему казалось) она имела поддержку в своих антипатиях ко всему русскому. Он заходил к ней ранним вечером, когда еще великосветские люди друг к другу не ездят. Но и тут дело не удавалось: иногда им мешали, да и Засецкая не воцерковлялась и все твердила, что она не понимает, почему русский человек всех лучше, а вера его всех истиннее? Никак не понимала… и Достоевский этого ее недостатка не исправил» (Лесков Н. С. О куфельном мужике и проч.: Заметки по поводу некоторых отзывов о Л. Толстом // Он же. Зеркало жизни. СПб., 1999. С. 570 - 572).
Достоевского не мог не заинтересовать феномен лорда Редстока.  Размышляя над ним, он отмечал удивительный, на его взгляд, парадокс, связанный с противоречием между незначительностью наблюдаемой им причины и масштабностью порождаемых ею следствий. «Мне, - пишет он, - случилось его тогда слышать в одной "зале", на проповеди, и, помню, я не нашел в нем ничего особенного: он говорил ни особенно умно, ни особенно скучно. А между тем он делает чудеса над сердцами людей; к нему льнут; многие поражены: ищут бедных, чтоб поскорей облагодетельствовать их, и почти хотят раздать свое имение… Он производит чрезвычайные обращения и возбуждает в сердцах последователей великодушные чувства. Впрочем, так и должно быть: если он в самом деле искренен и проповедует новую веру, то, конечно, и одержим всем духом и жаром (Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. в 30 т. Т. 22. Л., 1981 . С. 99).
Этот парадокс, перед которым терялся человеческий разум, был связан с тем, что лорд Редсток проповедовал, как уже говорилось выше, не какие-то свои, личные идеи. Его последователи были убеждены, что им двигал Святой Дух, который и производил на людей такое сильное воздействие.
Достоевский, однако, не был склонен, подобно поклонникам Редстока, ограничиваться одними дифирамбами в его адрес. Будучи православным верующим, он с готовностью выпускает несколько критических стрел в адрес заезжего протестанта: «Впрочем, это может быть только у нас в России; за границей же он, кажется, не так заметен. Впрочем, трудно сказать, чтоб вся сила его обаяния заключалась лишь в том, что он лорд и человек независимый и что проповедует он, так сказать, веру "чистую", барскую» (Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. в 30 т. Т. 22. Л., 1981. С. 98).
Другая филиппика Достоевского обращена в адрес как личности Редстока, так и его вероучительной позиции, которая отвергала внешнюю обрядность, храмовый антураж и обязательность присутствия священников: «Я его слышал, он не очень-то красноречив, делает довольно грубые ошибки и довольно плохо знает сердце человеческое (именно в тем веры и добрых дел). Это господин, который объявляет, что несет нам «драгоценную жидкость»; но в то же время настаивает, что ее надо нести без стакана и, уж конечно, желал бы стакан разбить. Формы он отвергает, даже молитвы сам сочиняет» (Ф. М. Достоевский. Полн. собр. соч. в 30 т. Т. 30, ч. II. Л., 1988. С. 23).
В «Дневнике писателя» за 1976 г. Достоевский помещает отдельный очерк под названием «Лорд Редсток». В нем писатель признает явный успех проповедей Редстока и пытается объяснить его причины. Он пишет: «Настоящий успех лорда Редстока зиждется единственно лишь на «обособлении нашем», на оторванности нашей от почвы, от нации. Оказывается, что мы, то есть интеллигентные слои нашего общества, - теперь какой-то уж совсем чужой народик, очень маленький, очень ничтожненький, но имеющий, однако, уже свои привычки и свои предрассудки, которые и принимаются за своеобразность, и вот, оказывается, теперь да же и с желанием своей собственной веры» (Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. в 30 т. Т. 22. Л., 1981 . С. 98).
Данное объяснение нельзя считать удовлетворительным, поскольку в нем указывается только одна, да и то отрицательная причина распространения протестантских идей в православной стране. По мнению Достоевского все дело состоит лишь в том, что интеллигентные слои русского общества слишком уж возжелали иметь какую-то свою, особую, «барскую», «чистую» веру, не такую, как у простого народа. Но этот аргумент не может быть принят всерьез в силу того, что дальнейшие события в Петербурге и России в целом опрокинули и развеяли его полностью. Вслед за аристократами на путь евангелизма вступили многие тысячи простых русских людей – горожан, мастеровых, крестьян.
Однако, Достоевский не ограничивается формулировкой указанной причины. В его записях встречается ссылка на еще одну причину: «И мужики-штундисты и ученицы л<орда> Редстока, в отпадении своем от православия, действовали по совершенно одинаковой причине, то есть вследствие полнейшего невежества в учении об истинах нашей родной православной церкви. «Мрак невежества» с обеих сторон был совершенно один и тот же» (30, II, 22).
Следует признать, что в этом суждении гораздо больше основательности, чем в прежнем. Но и в нем присутствует оценочный дефект, поскольку ответственность за отход от православия полностью возлагается на тех, кто «отпал» от него. И эта же ответственность совершенно снимается с православной Церкви, которой явно не доставало каких-то важных качеств, чтобы удерживать всех чад в своем лоне.
Несмотря на полемические выпады Достоевского в адрес протестантов, следует отдать должное его честному признанию в том, что он допускал присутствие в протестантских идеях важного философского содержания, «чрезвычайно глубоких и сильных мыслей». Писатель не скрывал, что протестантское учение временами поражало его «силой мысли и порыва».
Однако, Достоевский одновременно признавал, что не может похвастать пониманием сути тех идей, которые проповедовал Редсток: «Собственно про учение лорда трудно рассказать, в чем оно состоит» (Там же. Т. 22. С. 98). Здесь дело, очевидно, не в том, что содержание евангелизма Редстока не было понятно писателю. Причина такого признания, в котором гораздо больше эмоционального неприятия, чем рассудочного непонимания, коренится в том, что Достоевский был истинным христианином, знавшим живого Бога. Он верил по-настоящему, и внутри него, в пределах его души и духа шла интенсивная внутренняя работа. Он сумел не просто принять православие, но и заполнить им внутреннее пространство своего «я».  Его собственное, выстраданное понимание православия не было «слабым и ничтожным». Иное дело - те петербургские аристократы, которые до этого жили в состояния полуверы-полуневерия. Общее повышение духовной активности в условиях дореформеной и пореформенной России оказалось в противоречии с пустотой и бесцветностью той духовной атмосферы, в которой жили представители высшего света. Острота мировоззренческих, религиозно-нравственных, социально-философских проблем как бы не касалась многих из них. Большинство существовало в состоянии безразличия к религиозным вопросам. Успевшие внутренне отдалиться от христианства в его православной версии, они вдруг, через проповеди лорда Редстока, увидели его в совершенно ином свете. Благая Весть пронзила остывшие сердца многих. Христос вошел в них неожиданно для них самих. Протестант Редсток совершил то, чего не смогли сделать православные священники. Поэтому великосветские, сознательные и бессознательные, богоискатели с сердечной радостью встали на стезю протестантизма, потому что она привела их к Христу.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

В россии смогла прижиться столь варварская форма разрешения накопившихся противоречий как политический террор
Были действительно совестью петербургского общества
В котором пребывала православная церковь
УЧеный-социолог питирим сорокин
Также еще некоторыми наиболее активными евангельскими христианами был установлен тайный надзор полиции