1 | 2 | 3 | 4 | 5

Глава 4. ВЕСТИ ИЗДАЛЕКА

Собственно, эта глава от предыдущей мало чем отличается. Разве что информация – плод воспоминаний – не наша, а заграничная. Но люди все наши – «Маяковские».

Не все маяки светят постоянно... Часть 2. (Юрий Ульянов)

А говорили – мамалыга не взрывается. (Сергей Железняк)

Две точки на карте. (Владимир Фадеев)

Восток – дело тонкое. (Андрей Попов)

На предыдуший раздел в оглавление >>

Ульянов Юрий Александрович

Родился в Москве в 1931 году. Окончил филологический факультет МГУ имени М.В. Ломоносова. С 1954 по 1959 год работал в Свердловском РК ВЛКСМ. В 1959 году пришел на Всесоюзное радио. С того времени творческая деятельность прочно связана с телевидением и радио. 1962 год – зам. главного «Последних известий». Затем участие в создании и работа на «Маяке». С 1968 года – зав. корпунктом Всесоюзного радио в Чехословакии, Иновещание (зам. главного редактора на Западную Европу, зав. корпунктом в Польше (с 1981 по 1985 год и с 1988 по 1993 год), комментатор программы «Время». С 1993 по 1997 год зам. главного редактора Главной редакции межрегионального вещания ВГТРК.

Не все маяки светят постоянно... Часть 2.

(Начало в Главе 2)

Помню, как 20 августа 1968 года я закончил вечернее дежурство и часа в два ночи приехал домой. В 5 часов утра меня разбудил телефонный звонок. Дежурный по Комитету, ничего не объясняя, сказал: «По вашему адресу уже выслана машина. Вас ждёт Мамедов».

– Неужели опять что-то наложил? – теснилось в голове. Но по дороге шофёр сказал: «Это, наверное, из-за войны».

– Какой войны? – удивился я.

– Наши войска сегодня ночью начали вторжение в Чехословакию», – ответил он.

В приёмной у Мамедова я встретил Дмитрия Морозова (будущего нашего единственного лауреата Ленинской премии, блестящего журналиста и отличного товарища), Главного редактора радиовещания на соцстраны Артёма Панфилова, комментатора редакции радиовещания на Англию и Америку Гелия Шахова и нескольких других наших сильнейших журналистов-международников.

Мамедов коротко сказал: «Через час всем быть внизу у проходной. Едем на аэродром в Чкаловское, вылетаем в Прагу».

Трудными были эти пара недель нашего пребывания в столице тогда еще ЧССР. Жили в советском посольстве, спали на полу, на каких-то тюфяках, прямо в костюмах. И писали комментарии от имени неизвестных нам «здоровых сил», оправдывая акцию стран Варшавского договора, войска которых вошли в Чехословакию. Редактировали нас жившие в посольстве член Политбюро ЦК КПСС К.Т. Мазуров, А.Н. Яковлев и Э.Н. Мамедов. Написанное переводилось находившимися в посольстве чехами и передавалось в чешский эфир от имени выдуманной радиостанции «Заря». Писали мы и на «Маяк», хотя информацией дипломаты и работники КГБ снабжали нас скудно, и, честно говоря, в обстановке мы разбирались довольно слабо. Всё могло бы быть иначе, но такова уж была наша советская традиция – секретить всё, что ни попадя.

Совместную акцию соцстран Европы (за исключением Румынии) осудил практически весь Запад. Но сегодня, сравнивая действия США и стран НАТО в Югославии, в Афганистане, в Ираке, я, проработавший потом в Чехословакии несколько лет, события тех дней воспринимаю неоднозначно. Я знал десятки простых чехов и словаков, самых разных социальных слоев, своими глазами видел многотысячные митинги простых людей в стране, которые приветствовали акцию ОВД. Да и документальный фильм, сделанный журналистами российского телевидения и показанный ноябре-декабре 2003 года, лишний раз подтверждает, что всё тогда было не так просто, как иногда осуждающе объясняют наши маститые политологи.

По возвращении в Москву я вскоре был вызван в кадры. В. Кириллин, доверительно показал мне список журналистов из 6–7 фамилий, которых рекомендовали в качестве будущих собкоров в Праге. Последней в списке была моя фамилия. «Председатель, – сказал Кириллин, – ознакомился со списком и сказал: «Вот Ульянов имеет своё мнение и защищает его. Пусть теперь поедет в Прагу». Видимо, припомнилась Месяцеву наша стычка по поводу Большого театра. Понимай, как хочешь: или это была мелкая месть, или высокая оценка моей персоны. Но, думаю, – второе, ведь работа собкором за рубежом всегда была мечтой всех журналистов-международников.

В Чехословакии я назывался заведующим корпунктом советского радио и телевидения. Вместе со мной работал телеоператор, который советовался со мной, но в основном работал самостоятельно для только обретавшего тогда силу и популярность телевидения, а я писал и готовил репортажи для «Маяка». Позднее стал пробовать свои силы и в телевизионных репортажах.

Через несколько лет, когда командировка была закончена, я вернулся в Москву и пошёл работать в редакцию вещания на страны Западной Европы.

Наступил 1981 год. Крайне обострилась тогда обстановка в Польской Народной Республике. Однажды осенью меня пригласили в кадры. Главный кадровик заявил: «Собирай все необходимые документы, оформляйся и готовься в Польшу. Председатель решил: коль скоро ты боролся с «ползучей контрреволюцией» в Чехословакии, то тебе и карты в руки. Едешь заведующим отделением радио и телевидения, но будешь работать, прежде всего, для телевидения. Корреспондент радио там есть».

Для молодых, может быть, стоит напомнить, что ещё с середины 70-х годов 20-го столетия польские предприятия были охвачены периодически повторяющимися забастовками. Первопричины известны. Ни в одной из бывших социалистических стран Центральной и Восточной Европы в 70-х годах крах промышленной и сельскохозяйственной политики, ухудшение условий жизни рабочих и других групп населения не были столь очевидными, как в Польше. Во главе протестов стоял так называемый независимый профсоюз «Солидарность». Это было мощное политическое движение, насчитывавшее от 6 до 10 миллионов человек. Люди разного возраста, образования, социального положения при поддержке церкви с антикоммунистических позиций вышли на борьбу с тоталитарной системой. Впервые в социалистической стране была сделана попытка не «улучшить» социализм (как было в 1968 в Чехословакии), а отказаться от него, противопоставив ему общество, опирающееся на общечеловеческие ценности и мораль.

29 октября я приехал в Варшаву. Атмосфера была в обществе предгрозовая. Продукты в стране распределялись по карточкам, в том числе и спиртное. Воспользовавшись запасами, привезенными из Москвы, с помощью бутылок водки я быстро стал устанавливать контакты в Политуправлении Войска Польского. Чутье не изменило мне. 12 декабря в Польше было объявлено военное положение. Я отыскал своих новых друзей – офицеров, в руках которых была вся власть. Нам с телеоператором выделили микроавтобус с солдатом-шофёром и поручиком. Мы были единственной иностранной телегруппой, которой разрешалось делать киносъемки где угодно. В наших репортажах были и танки, и бронетранспортеры, и патрули солдат на улицах польских городов. Мы собирали любую интересную информацию, которую в виде репортажей и комментариев пересылали в Москву для телевидения и «Маяка». Всем иностранным корреспондентам, включая и корреспондента «Маяка», это было запрещено военными.

Бывший тогда главным редактором программы «Время» Виктор Любовцев каким-то чудом переслал мне записку: «Старик! Ты молодец. Всю твою информацию у нас из рук вырывают крупнейшие зарубежные агентства».

Но вскоре меня накрыла очередная тень от мигающего по ночам маяка. Однажды меня вызвал в посольство резидент КГБ, работавший под крышей дипломата и называвшийся Соловьёвым.

– Нам нужно, – сказал он, – чтобы вы раз, а то и два раза в неделю готовили для нас обзоры передач польского телевидения.

– Но у меня же на это нет времени, – ответил я. – Мы с оператором работаем ежедневно с утра до ночи.

– Найдите время, – жестко возразил он. – Вы ведь заведующий отделением. И тут меня взорвало: «У вас своя работа, а у меня своя!»

Мы с телеоператором продолжали трудиться, когда в один, как говорят, прекрасный день, позвонили из отдела корреспондентской сети и предложили срочно вылететь в Москву. (Военное положение к тому времени начинало ослабевать. Заработали телефоны, вновь установилось воздушное сообщение Польши с другими странами.) Как было принято, первый деловой визит – к Председателю. Честно говоря, я ожидал похвал за нашу бурную деятельность. Но Лапин был мрачен. Даже не поздоровался за руку, как обычно делал. Рисуя каких-то чёртиков на бумаге, тоном, не предвещавшим ничего хорошего, спросил: «Что у вас там за отношения сложились с секретарём парткома Польского телевидения?» Я, запинаясь, ответил, что, к сожалению, до сих пор с ней не познакомился. Она человек новый, говорят, что порядочная стерва. Любит на людях высказывать гадости в адрес нашей страны... И вообще, зачем нам она? Лапин замер, видимо, что-то обдумывая. «А с посольством нашим, какие у вас отношения?» – продолжил он начатый разговор. Я опять замялся, ибо тут же вспомнил свою встречу с резидентом КГБ Соловьёвым и то, как неприязненно после этого относился ко мне посол Б.И. Аристов. До приезда в Польшу он был секретарём горкома КПСС в Ленинграде, хам в отношениях с подчинёнными, и человек, лишённый какого либо дипломатического опыта и такта. Кстати, могу заметить, что со всеми другими послами и в ЧССР, и в ПНР у меня складывались прекрасные отношения. А последний при мне посол в Польше Ю. Кашлев – высокообразованный карьерный дипломат – на первой же встрече в Варшаве с дипсоставом посольства поднял меня и сказал: «От небольших сюжетов по телевидению и комментариев по радио Ю. Ульянова у меня в Москве часто складывалось более полное представление об обстановке в Польше, чем от тех документов, которые поступали из посольства в наш МИД».

1 | 2 | 3 | 4 | 5