|
|
<<< ΛΛΛ >>>
164
165
говорим о духе, не думая о дыхании, о небесах, не думая о небе,
о прощении, не думая об освобождении, об откровении, без
мысли о тайне. Но в древнем языке каждое из этих слов, более
того, каждое слово, которое не отражает чувственные объекты,
все еще находится в зачаточном состоянии. Они наполовину
материальны, наполовину духовны; и возвышенное и низкое в
их характере соответствует различным способностям говоря-
щих и слушающих. Здесь находится источник постоянного не-
допонимания многого из того, что свойственно религии и ми-
фологии древнего мира. Наблюдаются две различные тенденции
в развитии древних религий. С одной стороны, существует борь-
ба разума против материального характера языка, постоянная
попытка оторвать слова от их грубого смысла и приспособить
их, чаще всего насильственно, к служению абстрактной мысли.
Но, с другой стороны, существует постоянный переход от ду-
ховного к материальному, более того, как это ни странно зву-
чит, существует склонность к использованию материального
смысла вместо духовного. Эти действие и противодействие су-
ществуют в языке религии с самых ранних времен и продолжа-
ют существовать даже теперь.
Изначально фатальным элементом в религии кажется то, что
она не может избежать этих приливов и отливов человеческой
мысли, которые повторяются по крайней мере один раз в каж-
дом поколении во взаимоотношениях между отцом и сыном,
между матерью и дочерью; но если мы присмотримся внима-
тельнее, я думаю, мы обнаружим, что эти приливы и отливы со-
ставляют саму жизнь религии.
Поставьте себя в положение тех, о ком говорят, что они пер-
выми поклонялись небу или что небо было их богом; в некото-
ром смысле это верно, но в смысле, совершенно отличном от
того, который обычно приписывается таким утверждениям. Если
мы используем слово «Бог» в его теоретическом смысле, тогда
сказать, что небо было их богом, — значит просто сказать нечто
невероятное. Такого слова, как «бог», в употребляемом ныне
смысле — даже такого слова, как deus или беод — на латинском и
греческом языках, или deva — на санскрите, которые могли бы
быть использованы как всеобщий предикат, не было и не могло
существовать на том раннем этапе в истории мысли и языка.
Если мы хотим понять древнюю религию, мы в первую очередь
должны попытаться понять древний язык.
Давайте вспомним, далее, что первичные материалы языка со-
ставляли выражение только тех впечатлений, которые были по-
лучены посредством чувств. Если, следовательно, был корень, оз-
начающий «гореть», «светить», «греть», то такой корень можно
было узнать в названии солнца и неба.
Теперь давайте представим, насколько это возможно, про-
цесс, происходящий в человеческом разуме до того, как наи-
менование неба смогло быть отделено от его материального
объекта и использовано в качестве названия для чего-то, совер-
шенно отличного от неба. В сердце человека с самого начала
было чувство незаконченности, слабости, зависимости, как бы
мы ни называли его на нашем абстрактном языке. Мы можем
объяснить его в столь же малой степени, в какой мы можем
объяснить, почему новорожденный ребенок чувствует присту-
пы голода и жажды. Так было изначально, и даже теперь это так.
Человек не знает, откуда он приходит и куда идет. Он ищет про-
водника, друга; он тоскует о ком-то, на кого он мог бы опереть-
ся, он хочет чего-то, подобного небесному отцу. В дополнение
ко всем впечатлениям, которые он получил из внешнего мира, в
сердце человека существовал очень сильный внутренний им-
пульс — вздох, томление, зов чего-то, что не было бы приходя-
щим и уходящим, подобно другим вещам, что было бы и прежде
и после, всегда, что держало бы и поддерживало каждую вещь,
что заставляло бы человека чувствовать себя дома в этом чуж-
дом мире. Прежде чем это смутное томление смогло принять
какую-то определенную форму, оно нуждалось в словесном вы-
ражении: оно не могло быть полностью схваченным или ясно
понятым кроме как через его наименование. Но где взять это
наименование? Несомненно, существовали языковые запасы,
но из каждого названия разум человека пытался вырваться, по-
скольку оно не подходило и казалось скорее сковывающим, чем
окрыляющим мысль, которая бьется и жаждет света и свободы.
Давайте посмотрим, что случилось, когда, наконец, имя или
даже много имен были испробованы и отобраны и произошла
концентрация человеческого разума. Несомненно, благодаря об-
разованию имени или нескольких имен, хотя и несовершенных,
166
167
было получено некоторое удовлетворение, но эти имена, по-
добно всем другим именам, были только знаками — бедными,
несовершенными знаками; они были лишь предикатами, весьма
неполными предикатами, различными маленькими частями
чего-то смутного и огромного, что дремало в разуме. Когда
было выбрано название для блистающего неба, а это произош-
ло раньше или позже почти у каждого народа на земле, стало ли
небо полным выражением того, что было внутри разума, кото-
рый желал этого выражения? Был ли удовлетворен разум? При-
знал ли он небо в качестве своего бога? Это отнюдь не так Люди
очень хорошо знали, что они подразумевали под видимым не-
бом; осмотревшись вокруг, первый человек наконец в изнемо-
жении останавливался на названии неба, считая, что это лучше,
чем ничего; он знал, и очень хорошо, что его успех был все-
таки лишь жалкой неудачей. Блистающее небо, несомненно,
было наиболее возвышенным и бесконечным бытием, получив-
шим название и способным передать свое название той еще не
рожденной идее Бесконечного, которая волновала человечес-
кий разум. Но давайте осознаем со всей ясностью, что человек,
избрав это имя, не подразумевал, не мог подразумевать, что это
видимое небо было всем, чего он желал, что голубой свод над
ним был его богом.
Посмотрим теперь, что произошло, когда небу было дано и
признано за ним это название. Поиски и нахождение такого на-
звания, хотя и несовершенного, явились результатом деятель-
ности разума выдающегося человека — поэта, пророка, пат-
риарха, — который мог бороться, подобно Иакову, носящему в
себе идею Бога, до тех пор, пока не постиг ее, не выдвинул ее и
не дал ей названия. Но когда это название должно было исполь-
зоваться молодежью и стариками, неразумными детьми и пре-
данными им бабушками, тогда стало невозможным сохранить
его в неискаженном виде. Первым шагом к отступлению был
взгляд на небо как на жилище существа, носящего то же самое
имя; следующим шагом было забвение всего того, что стояло за
названием, и мольбой к небу, видимому своду над нашими голо-
вами, ниспосылающему дождь, защищающему поля, скот и ку-
курузу, дающему человеку его каждодневный хлеб. Более того,
очень скоро на тех, кто предупреждал мир, что имелось в виду
вовсе не видимое небо, а нечто существующее высоко над, глу-
боко под, далеко от голубого небосвода, стали смотреть едва ли
ни как на фантазеров, которых никто не мог понять, или как на
неверующих, презирающих небо, великого благодетеля мира.
Наконец, после того как многие вещи, бывшие истинными по
отношению к видимому небу, оказались приписаны его боже-
ственному тезке, после того как возникли соответствующие ле-
генды, был уничтожен всякий след божества, скрытого за этим
двусмысленным названием.
Я считаю это разнообразие в трактовке значения слова, это
непонимание, неизбежное как в древней, так и в современной
религии, диалектическим ростом и упадком, или, если угодно,
диалектической жизнью религии, и снова и снова мы видим,
сколь важное, сколь большое значение имеет для нас возмож-
ность сформулировать правильную оценку религиозного языка
и мышления. Диалектические оттенки в языке религии беско-
нечны, они объясняют упадок, но они также говорят и о жизни
религии. Вы можете вспомнить, что Якоб Гримм, будучи в од-
ном из своих поэтических настроений, объяснял происхожде-
ние верхне- и нижненемецкого языка, санскрита и пракрита,
дорийского и ионического диалектов, рассматривая верхние
диалекты как изначальный язык мужчин, а нижние диалекты —
как изначальный язык женщин и детей. Я уверен, мы можем на-
блюдать те же самые параллельные потоки и в языке религии.
Там существуют широкие и узкие диалекты; существуют диа-
лекты взрослых людей и диалекты детей; духовенства и мирян;
шумных улиц и тихих, уединенных уголков. И как ребенок, пре-
вратившийся в мужчину, должен забыть детский язык, его ре-
лигия также должна быть переведена с женского на мужской
диалект. Это не происходит без борьбы, и эта постоянно возоб-
новляющаяся борьба, это негасимое желание открыть себя,
охраняет от неотвратимой стагнации. С начала и до конца ре-
лигия колеблется между этими двумя противоположными по-
люсами, и если притяжение одного из двух полюсов становится
слишком сильным, то здоровое движение прекращается и на-
чинается этап стагнации и упадка. Если религия сама не может
примирять, с одной стороны, способности детей, а с другой
стороны, удовлетворять требованиям взрослых людей, она
168
169
утрачивает свою жизненность и становится либо просто пред-
рассудком, либо чистой философией.
Если я преуспел в ясном выражении своей мысли, вы пойме-
те, в каком смысле можно говорить о том, что во всех, даже низ-
ших религиях содержится истина. Стремление, которое приве-
ло к первому произнесению названия, подобного небу, привело
и к тому, что данное слово недолго использовалось в его мате-
риальном значении, а стало употребляться в высшем смысле,
что было вполне правомерно. Дух жаждал, но язык был слаб.
Обычно предполагают, что в мыслительном процессе происхо-
дило отождествление определенной идеи божества с небом.
Этот процесс с трудом постигается. Напротив, это была первая
попытка определить неопределенное восприятие божества с
помощью названия, которое приблизительно или метафизи-
чески передавало бы по крайней мере одну из его наиболее вы-
дающихся черт. И я вновь повторяю, что первый создатель это-
го названия божества мог столь же мало думать о материальном
небе, как и мы, когда мы говорим о царстве небесном182.
А теперь давайте посмотрим на другую черту древней ре-
лигии, которая часто так'сильно удивляет, но которая, если мы
только вспомним, какова природа древнего языка, становится в
то же время совершенно понятной. Хорошо известно, что древ-
ние языки особенно богаты синонимами или, правильнее ска-
зать, что в них один и тот же объект имеет много названий, что
фактически представляет собой полиномию. В то время как в со-
временных языках большинство объектов имеет только одно на-
звание, в древнем санскрите, в древнегреческом и арабском язы-
ках мы находим огромный выбор слов, называющих один и тот
же объект. Каждое название могло выражать только одну сторо-
ну того, что стояло за ним, и ни одно частное название не было
удовлетворительным, поэтому древние создатели языка приду-
мывали одно название за другим и по прошествии времени ос-
тавляли те, что казались наиболее пригодными для отдельных
случаев. Так, небо могло быть названо не только блистающим, но
и мрачным, нависшим, грохочущим громом, дождливым. Это и
есть полиномия языка, то, что мы привыкли называть политеиз-
182 Medhurst. Inquiry. P. 20.
мом в религии. Тот же самый тоскующий ум, что находит свое
первое удовлетворение в употреблении названия блистающего
неба как указании на божество, вскоре улавливает иные названия
неба, не выражающие блеска и, следовательно, более подходя-
щие для религиозного настроения, в рамках которого боже-
ство понимается как мрачное, ужасное, всемогущее. Так мы об-
наруживаем рядом со словом Дьяус другое название небесного
свода — Варуна, — первоначально лишь очередную попытку на-
именования божества, вскоре, однако, подобно имени Дьяус, по-
лучающего отдельное и независимое существование.
И это еще не все. Само несовершенство всех выбранных на-
званий, сама неадекватность выражения с их помощью пол-
ноты и бесконечности божества сохраняли возможность для
поиска новых названий до тех пор, пока наконец для каждого
уголка природы, где могла бы быть обнаружена близость к бо-
жеству, не было выбрано такого названия, как Вездесущий. Если
присутствие божества обнаруживалось в силе ветра, то сила
ветра становилась его названием, если его присутствие прояв-
лялось в землетрясении или огне, то землетрясение и огонь ста-
новились его именами.
Стоит ли после этого удивляться существованию политеиз-
ма или мифологии? Ясно, что они неизбежны. Они есть, коль
вам угодно, parler enfantin* религии. Ведь мир переживал тогда
свое детство, и, когда он был ребенком, он говорил как дитя, он
понимал как дитя; и я снова повторяю: в том, что он говорил
детским языком, была истина, та религия, в которую он верил,
как ребенок, была истинной. Наша вина, если мы упорствуем,
принимая язык взрослых людей, если мы пытаемся перевести
буквально древний язык на современный, восточный — в запад-
ный, поэзию — на язык прозы183.
Совершенно верно, что в настоящее время найдется немно-
го переводчиков, если вообще таковые найдутся, которые будут
трактовать такие выражения, как голова, лицо, рот, губы, дыха-
ние Яхве в буквальном смысле.
183 Как отметил в своих прочитанных под эгидой Chritian Evidence
Society лекциях каноник Раулисон, «древний восточный историк не пи-
сал в точном и аккуратном стиле европейского критика девятнадцато-
го столетия».
170
171
Per questo la Scrittura condescende
A vostra facultate, e piedi e mano
Attribuisce a Dio, et altro intende*184.
Но что же тогда значит, если мы слышим, как один из наших
самых честных и самых образованных теологов провозглаша-
ет, что он не может долго читать перед алтарем строки из Биб-
лии: «И сказал Господь... говоря...»? (Числа. 35=9). Если мы можем
допустить наличие рта, губ и дыхания, мы, конечно, можем сде-
лать то же допущение для слов и их произнесения. Язык древно-
сти — это язык детства: ведь и мы сами даже теперь, когда пыта-
емся постичь Бесконечное и Божественное посредством более
абстрактных терминов, разве мы лучше, чем дети, стремящиеся
приставить лестницу к небу?
Parler en fan tin в религии не угас; он никогда не угаснет. Не
только в некоторых древних детских религиях, которые сохра-
нились и живут до сих пор (как, например, в религии Индии,
похожей на полуокаменевший реликт мегатерия, прогуливаю-
щийся в ярком дневном свете девятнадцатого столетия), но и в
нашей собственной религии, и в языке Нового Завета есть много
вещей, раскрывающих их истинный смысл только тем, кто знает,
из чего состоит язык, кто имеет не только уши, чтобы слышать,
но и сердце, чтобы понимать действительный смысл притчей.
Я придерживаюсь той точки зрения, что мы, дав наиболее
благоприятную интерпретацию высказываниям детей, должны
дать такую же интерпретацию очевидным нелепостям, глупос-
тям, ошибкам и даже, ужасам древней религии. Когда мы читаем
о Беле*, высшем боге вавилонян, отрубившем свою голову для
того, чтобы истекающую из нее кровь можно было смешать с
прахом, из которого был создан человек, это звучит достаточно
устрашающе, но будьте уверены, что первоначальным стремле-
нием этого мифа было не более чем показать, что в человеке
есть элемент божественной жизни: что «мы также являемся Его
кровью или Его творением».
Та же самая идея существует в древней религии египтян: мы
читаем в 17-й главе их Писаний, что Солнце покалечило себя и
184 Dante. Paradise. Vol. IV. P. 44-46.
что из потока своей крови оно сотворило всех существ185. И ав-
тор книги Бытие, когда он хочет выразить ту же самую мысль,
может использовать лишь человеческий и символический язык;
он может только сказать: «И создал Господь Бог человека из пра-
ха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни...».
В Мексике на празднике Гуштзилпочтли, образ бога, сделан-
ный из семян растений и крови принесенных в жертву детей,
жрец пронзал стрелой в конце церемонии. Царь ел сердце, а ос-
тальное распределялось среди его свиты. Этот обычай поеда-
ния тела Бога, который может быть правильно объяснен сим-
волически, способен выродиться в грубый фетишизм, так что
последователи этой религии начинают в конце концов верить в
то, что они действительно съедают своего Бога не в истинном,
духовном, а в ложном, материальном смысле186.
Если мы однажды научимся быть благожелательными и ра-
зумными в интерпретации священных книг других религий, мы
сможем с большей легкостью научиться быть благожелательны-
ми и разумными в интерпретации наших собственных книг. Мы
не станем больше пытаться навязывать буквальный смысл сло-
вам, утрачивающим в этом случае свою истинную и первона-
чальную цель, мы не станем более переводить Закон и Проро-
ков так, как если бы они были написаны на английском языке в
нашем веке, но мы будем прочитывать их в истинно истори-
ческом духе и будем готовы ко многим трудностям, не испуга-
емся многих противоречий, которые не опровергают аутентич-
ности текстов и которые станут для историка древнего языка и
древней мысли сильнейшим и убедительным доказательством
очевидности времени написания, подлинности и действитель-
ной истинности древних священных книг. Давайте будем обра-
щаться с нашими священными книгами не лучше и не хуже, чем
со Священными книгами любых других народов, и они вскоре
снова приобретут то положение и влияние, которое они когда-
то имели, но которое искусственные и неисторические теории
последних трех столетий почти уничтожили.
185 Rouge de, vicomte // Annales de philosophe chretienne. Nov. 1869.
P. 332.
IR6 См.: Wundt. Vorlesungen iiber Menschen und Thierseele. Vol. II. S. 262.
172
173
КОММЕНТАРИИ
Платон (427-347 до н. э.) — древнегреческий философ, ро-
доначальник европейского объективного идеализма. Создал
учение об идеях, существующих независимо от человеческого
ума в потустороннем «умном месте» и служащих образцами
(парадигмами) вещей. Разрабатывал онтологические, гносеоло-
гические, космологические, психологические, этические, эсте-
тические, социально-политические проблемы. Один из выдаю-
щихся философов античности. Основные работы — «Менон» (о
248
сущности риторики, образовании понятий как воспоминаний),
«Кратил» (о языке), «Федр» (теория идей), «Теэтет» (о знании)
«Тимей» (о космологии), «Хармид» (о благоразумии), «Государ-
ство» (о справедливости), «Пир» (об эросе) и многие другие
(с. 125).
Харрисон Джейн (1850-1928) — английский историк,
основные работы — «Введение в историю греческой рели-
гии» (1903), «Темис» (1912), «Эпилегомена» (1921) (с. 125).
Пели — портовая часть Лондона (с. 125).
Хорни Тук (настоящее имя Хорни Джон, 1736-1812) — из-
вестный английский политик, один из активных борцов за
парламентскую реформу и предоставление свободы амери-
канским колониям. Помимо политической деятельности увле-
кался филологией и был, по существу, фил слогом-самоучкой.
Одним из первых стал рассматривать язык как продукт исто-
рического развития, а не как застывшее неизменное образова-
ние. В 1782 году взял имя Тук в честь своего друга Вильяма Тука
(с. 125).
debris (фр.) — осколки, обломки, захламленный лес (с. 126).
Васиштха — в ведической и индуистской мифологии один
из семи божественных мудрецов-риши. В индийской тради-
ции Васиштха служит идеалом брахмана; он и его потомки
считались домашними жрецами Солнечной династии — одно-
го из двух главных (наряду с Лунной династией) царских ро-
дов (с. 126).
Фидий — выдающийся греческий скульптор, творивший во
второй трети V века до н. э. Будучи другом и помощником Пе-
рикла, принимал большое участие в реконструкции Акрополя в
Афинах. Под его руководством исполнено скульптурное убран-
ство Парфенона, некоторые скульптуры сделаны его руками.
Наиболее сильное впечатление на его современников и потом-
ков оказала Афина Парфенос — статуя, облицованная золотом
и слоновой костью (с. 127).
Перикл (ок. 495-429 до н. э.) — выдающийся афинский го-
сударственный деятель, сторонник демократии, покровитель
249
философов, ученых, писателей, архитекторов и скульпторов.
Годы правления Перикла в Афинах были самой блистательной
эпохой в истории этого города (с. 127).
Августин Аврелий (354-430) — христианский теолог и
философ, признанный в православии блаженным, а в католи-
цизме — святым и учителем церкви (с. 128).
Лев I Великий — папа римский (440-461). Согласно цер-
ковному преданию, спас Рим от нападений гуннов, договорив-
шись с их вождем Атгилой, и от вандальского короля Гейзери-
ха. Стремясь к усилению папства, Лев I добился от императора
Валентиниа III издания декрета о подчинении епископов пап-
скому суду и о придании решениям папы силы закона. Все это
способствовало превращению римского епископа в главу цер-
кви на Западе (с. 129)-
Ириней Лионский (ок. 130 - ок. 200) — раннехристианс-
кий писатель, римский отец церкви, был епископом в Лионе и
Вьенне. Основная работа — «Обличение и опровержение лже-
именного знания, или Пять книг против ересей». Оказал боль-
шое влияние на христианскую догматику (с. 130).
Галатамю 3:24 (с. 30).
Деяния. 10.-34-35 (с. 130).
«...Всякое царство, разделившееся само в себе, пустеет»
(Мф. 12:25) (с. 131).
Гиллель из Вероны (1220-1295) — еврейский еретик и фи-
лософ, исследовал проблему посмертного существования души
и воздаяния. Был отчасти последователем Аверроэса в вопросе
о воздействии мирового разума на отдельные души, отвергал
взгляд, согласно которому бессмертие состоит в соединении
индивидуального человеческого разума с мировым разумом
(с. 131).
Давид (конец 2-го тысячелетия - ок. 950 года до н. э.) — из-
раильско-иудейский царь, создатель централизованного госу-
дарства со столицей в Иерусалиме. Ветхозаветное повествование
придает ему черты эпического героя, а последующая иудео-хри-
250
стианская традиция связала с ним и его родом мессианские ча-
яния^. 131).
Ригведа. Мандалы V-VIII. / Пер. с санскрита Т. Я. Елизаренко-
вой. - М.: Наука, 1995. С. 257-258 (с. 133).
Ригведа. Мандалы V-VIII.C. 259-260 (с. 134).
Ригведа. Мандалы I-IV. / Пер. с санскрита Т. Я. Елизаренко-
вой. — М.: Наука, 1989. С. 30-31 (с. 136).
Ригведа. Мандалы I-IV. С. 243 (с. 137).
Вишвакарман — в ведической и индуистской мифологии
божественный творец вселенной, созидатель, поэт. Вишвакар-
ман всевидящ (он смотрит во все стороны), в мифах упомина-
ются его лицо, руки, крылья. Он мудрец, жрец, повелитель речи,
устроитель и распорядитель, обладающий быстрой мыслью,
знанием всех мест и всех существ, благосклонностью. Выступа-
ет как ваятель, плотник, кузнец. Он создает землю и раскрывает
небо; чтобы сотворить мир, Вишвакарман приносит самого
себя в жертву (с. 138).
Мандала — часть Ригведы, цикл гимнов. Слово «мандала»
имеет также и другие значения: 1) круг, диск, участок неба с оп-
ределенными созвездиями; 2) геометрическая фигура, симво-
лизирующая присутствие бога. Боги мыслились как сидящие в
мандале. С ее создания начиналось строительство индуистско-
го храма, ведического алтаря, дома (с. 138).
Сурья — в древнеиндийской мифологии: 1) солнечное бо-
жество мужского рода, сын Дьяуса и Адити. В Ригведе ему по-
священо 10 гимнов; 2) дочь солнечного божества Сурьи и Са-
витара. Ей посвящен гимн в Ригведе, в котором описывается
свадьба Сурьи и Сомы — одного из богов ведического пантео-
на, олицетворяющего жертвенный напиток, а позже и Луну
(с. 138).
Праджапати — в Ведах и Упанишадах высшее божество,
«господин творения». В дальнейшем функции Праджапати по-
степенно передаются Брахме и другим богам-творцам, а его об-
раз оттесняется на второй план. Именем Праджапати стали на-
251
зывать мудрецов, праотцов человеческого рода, а также одну из
восьми узаконенных норм брака (с. 139).
Риши (провидец) — легендарные мудрецы, родовые певцы
и жрецы арийских племен, создатели Вед, обретенных ими, со-
гласно традиции, через откровение (с. 140).
Ригведа. Мандалы!-1У.С. 243 (с. 140).
«Ты, Индра, превосходишь (всех).
Ты зажег солнце.
Ты всеобщий творец, всеобщий бог, ты велик».
(Ригведа. Мандалы V-VIII. С. 439.) (с. 140).
Ригведа. Избранные гимны. С. 257 (с. 141).
Ригведа. Избранные гимны. С. 257-258. (с. 141).
Кир II Великий (Старший) — царствовал с 558 по 529 годы
до н. э.; основал Персидскую державу, захватил Мидию, Лидию
и Вавилонию. Согласно античной традиции, Кир II был смел,
добр и терпим к покоренным народам (с. 141).
Дарий I Гистасп (522-486 до н. э.) - персидский царь, про-
водивший активную внутреннюю и внешнюю политику и укре-
пивший основанное Киром II государство. Сведения о деяниях
Дария I даны на трех языках в наскальной надписи в Бехистуне
(с. 141).
Ксеркс — персидский царь с 486 по 465 год до н. э, сын и
преемник Дария I. Ксеркс вступил на трон во время внутренних
смут и, усмирив их, продолжил дело отца — создание мировой
Персидской монархии. Выступил против греков, но потерпел
поражение. Политические неудачи Ксеркса привели к его гибе-
ли от рук заговорщиков в 465 году до н. э. (с. 141).
Ясна (авест. — йаз — почитать, поклоняться; йашт — мо-
ление, ритуал; тадж. — чашан - праздник) — часть Авесты,
включающая молитвы, произносимые при жертвоприношени-
ях и богослужении, восхваления и литургические обращения к
божествам. Состоит из 72 глав, именуемых «ха», в том числе
17 глав, называемых гатами (тадж. — гах — музыкальный такт,
252
песня). Гаты — самая древняя часть Авесты, авторство которой
приписывается Заратустре. В Гатах прослеживается противо-
стояние кочевнического и земледельческого образов жизни.
Первый осуждается и рассматривается как проявление мирово-
го зла, второй поощряется как проявление добра. Это противо-
поставление отражает многовековые войны древнеиранских
земледельцев с окружающими их кочевыми племенами (с. 142).
Воху-Мана — в иранской мифологии одно из божеств вер-
ховной божественной триады (Ахурамазда, Воху-Мана, Аша Ва-
хишта). Дух-покровитель скота и общины оседлых скотоводов
(с. 143).
Армайти — в иранской мифологии одно из божеств Амеша
Спента — ближайшего окружения Ахура-Мазды, добрый дух,
покровительница земли и персонификация преданности (на-
божности). Вне ортодоксального зороастризма Армайти —
богиня земли, иногда жена, сестра или дочь Ахура-Мазды, пре-
бывающая с ним в кровнородственном браке — мотив миро-
образующего инцеста, прослеживаемый еще на индоиранском
уровне (с. 143).
Друдж, Друг — в иранской мифологии один из дэвов — злых
духов, противостоящих добрым духам — ахурам. Создан главной
силой зла, тьмы и смерти Анхра-Манью на погибель «праведнос-
ти миров», при его помощи Анхра-Манью пытался уничтожить
или искусить Заратустру (с. 143).
Ригведа. Избранные гимны. С. 257 (с. 144).
Авеста в русских переводах (1861 -1996) / Сост., общая ред.,
примечания и справ, раздел И. В. Рака. — СПб., 1997. С. 131-132
(с. 144).
Авеста в русских переводах (1861-1996). С. 135 (с.144).
Дхаммапада (от «дхамма» — добродетель, закон, учение,
религия, элемент, качество, вещь, явление и т. д. — и «пада» —
стезя, путь, место, средство, причина, основа, слово, стих, нога,
след и т. д.) — знаменитый буддистский сборник изречений,
составленный на языке пали. Он входит в буддистский канон и
помещается обычно в пятой части Сутта-питаки (с. 145).
253
Дхамма — один из центральных терминов индийской фило-
софии, однозначный перевод которого на другие языки невоз-
можен. В связи с интерпретацией данного термина возникла
дискуссия, кратко освещенная Ф. М. Мюллером (сам он перево-
дил данный термин на английский язык как «all that we are»). Не-
сомненно, что различные направления внутри буддизма пони-
мали этот термин в соответствии с общей системой их взглядов,
а позднейшие интерпретаторы — в зависимости от тех ассоциа-
ций, которые возникали у них при анализе дхаммы (с. 145).
Дхаммяпада / Пер. с пали, введение и комментарии В. Н. То-
порова. - СПб., 1993. С. 60,70,72,84,94,106,112,114,141 (с. 146).
Ананда — двоюродный брат царевича Гаутамы, любимый
ученик Будды, сопровождавший его в течение 45 лет. После
смерти Будды со слов Ананды был составлен свод поучений —
Сутта-питака (с. 146).
Чандала — ребенок от отца-шудры (низшая каста) и мате-
ри-брахманки (высшая каста), одна из наиболее презираемых
каст (с. 146).
Сомадева. Необычайные похождения царевича Нараваха-
надатты/ Пер. с санскр., послесловие и примечания И. Д. Се-
ребрякова. — М., 1972. С. 19 (с. 147).
Сомадева. Необычайные похождения царевича Наравахана-
датты. С. 20. (с. 147).
Сомадева (XI век) — кашмирский поэт, автор обладающего
огромным художественным и историческим значением эпоса
«Катхасаритсагара» («Океан сказаний»), созданного между 1063
и 1082 годами (с. 148).
Тройственная вера (траивидья) — имеется в виду либо
брахманизм как учение, основанное на трех Священных кни-
гах древних индийцев: Ригведе, Яджурведе и Самаведе, либо
ранний индуизм, базирующийся на трех началах (прастханаг-
рая): Упанишадах, Брахмасутрах и Бхагаватгите (с. 148).
...Бритоголовых из низших каст — буддизм, отрицатель-
но относившийся к кастовому делению, привлекал много пос-
254
ледователей из низших каст. Для буддистского монаха бритье
головы было обязательным (с. 148).
Карма — предопределение судьбы человека, выражающееся
в том, что нынешнее его положение обусловлено добрыми или
злыми поступками, совершенными им в предшествующих рож-
дениях. Учение о карме является составной частью многих ин-
дийских религий (с. 149).
Сомадева. Необычайные похождения царевича Наравахана-
датты. С. 8-10 (с. 149).
«Удьйога-парва» («Книга о страдании») — 5-я книга древне-
индийского эпоса «Махабхарата» (с. 150).
«Анушасанапарва» («Книга о наставлениях») — 13-я книга
древнеиндийского эпоса «Махабхарата» (с. 150).
«Шантипарва» («Книга об умиротворении») — 12-я книга
древнеиндийского эпоса «Махабхарата» (с. 150).
II est un tre confus (фр.) — Оно очень туманно (с. 150).
се qu'il est impossible de distinguer clairement. Si par
hazard on m'interroge sur cet etre (le Tao), je repondrai:
II n'a ni commencement, ni fin (фр.) — не поддающееся
точному определению. Если случайно меня спросят по по-
воду этого (дао), я отвечу: «Оно не имеет ни начала, ни кон-
ца» (с. 150-151).
Дао дэ цзин I/ Древнекитайская философия. — М., 1972. Т. 1.
С. 122 (с. 151).
Марс (Маворс, Мармар, Марспитер) — в римской мифоло-
гии бог войны, входящий в триаду наиболее почитаемых бо-
жеств (Юпитер, Марс, Квирин). В древней Италии он был также
богом плодородия. Считалось, что он мог наслать гибель уро-
жая и падеж скота или отвратить их. В его честь первый месяц
римского года был назван мартом (с. 151).
Меркурий — в римской мифологии бог торговли (парал-
лель древнегреческого Гермеса). Как бог прибыли и обогаще-
255
ния Меркурий часто изображался с кошелем и носил эпитет
«счастливый». Считалось, что Меркурий может обеспечить не
только торговую прибыль, но и указать зарытый клад. В Риме и
городах Италии существовали вербовавшиеся из плебеев и ра-
бов коллегии почитателей Меркурия, впоследствии ставшие
коллегиями императорского культа (с. 151).
Кхепера — в Древнем Египте воплощение восходящего
солнца, его место — в ладье бога Солнца. Это бог материи
(находящейся на грани между инертностью и жизнью) и мер-
твого тела, из которого готово вырваться духовное и про-
славленное небом тело человека. Символом этого бога был
жук (с. 152).
Тему (Тьму) — в древнеегипетской мифологии воплощение
Ра и символ ночного солнца; считался саморожденным богом и
провозглашался создателем богов и людей (с. 152).
Пта-Татенен (Пта, Птах) — в древнеегипетской мифологии
бог-творец и бог мертвых в Мемфисе, позднее (в эпоху Средне-
го и Нового царств) занял место во всеегипетском пантеоне как
демиург всего сущего, был распространен также в Нубии, Пале-
стине, на Синае. Изображался в виде мумии с открытой голо-
вой, с жезлом, стоящим на иероглифе, означающем правду, или
в виде человека в одеянии, плотно облегающем и закрывающем
его, кроме кистей рук, держащих посох «уас». Пта приписывали
способность открывать уста умерших для возвращения им жиз-
ни. В позднейшие времена культ Пта слился с культом бога зем-
ли и плодородия Татененом, и появилось синкретическое бо-
жество Пта-Татенен (с. 152).
Амон — в египетской мифологии бог солнца. Центр культа
Амона — Фивы, покровителем которых он считался. Священное
животное Амона — баран. Обычно Амона изображали в виде
человека (иногда с головой барана) в короне с двумя высокими
перьями и солнечным диском. С XVI-XIV веков до н. э. Амон
становится всеегипетским богом, его культ приобретает госу-
дарственный характер. Амона отождествляют с богом солнца
Ра (синкретическое божество получает имя Амон-Ра, впервые
встречающееся в «Текстах пирамид»), он почитается как «царь
всех богов», считается богом-творцом, создавшим все сущее
(с. 152).
Атум — в египетской мифологии бог солнца, один из древ-
нейших богов, демиург, возглавляющий илиопольскую эннеа-
ду — девятку изначальных богов города Гелиополь, которые
считались первыми царями Египта. Во многих текстах Атум на-
зывается вечерним, заходящим солнцем. Изображался в виде
человека с двойной короной на голове (его эпитет — «владыка
обеих земель», т. е. Верхнего и Нижнего Египта), воплощался в
образе змея (с. 153).
Рамсес II Мериамон — царствовал 67 лет в конце XIV — на-
чале XIII веков до н. э. С десяти лет был соправителем отца, уча-
ствовал в военных походах, был наместником в Эфиопии, где
ему приходилось бороться с набегами туземцев. После вступ-
ления на престол продолжил традиционные войны с хеттами,
которые вел с переменным успехом. Рамсес II был одним из
наиболее популярных царей в Египте, народ называл его умень-
шительным именем Сутсу-р (греч. — Сесострис), о нем слагали
легенды, он был символом египетского могущества. Лучшие
статуи Рамсеса II находятся в Туринском и Берлинском музеях
(с. 153).
Птаххотеп (ок. 2004 до н. э.) — древнеегипетский визирь,
известный как автор мудрых наставлений и поговорок. Трактат
«Максимы Птаххотепа» — наиболее раннее из дошедших до нас
произведений египетской литературы. Адресовано молодым
людям из знатных семей, написано в форме поучений (с. 154).
«Папирус Ани» — древнеегипетская книга, в которой че-
ловеческое сердце рассматривается как метафизическая сущ-
ность человека, а не только как телесный орган (с. 154).
Итонго — легендарный отец зулусов, глава духов, которых
именовали аматонго (с. 157).
Дивана — в мифологии мусульманских народов юродивый,
считающийся святым (суфием). От доисламской мифологии
дивана воспринял в мифах и эпосе функции чудесного помощ-
ника героя, прорицателя и кудесника, способствовавшего рож-
дению детей, скрепляющего браки, устраняющего трудности на
пути героя. Обычно он безымянен, но иногда так называются и
известные святые (как реальные исторические лица, так и ми-
фические) (с. 158).
<<< ΛΛΛ >>>
Мифологи ческих имен умерших философии
религиоведения Мюллер Ф. Введение в науку о религии 10 религии
В современной религии
В центре его философско этической концепции нахо дится проблема человека
|
|
