Мюллер Ф. Введение в науку о религии

У ИСТОКОВ КОМПАРАТИВИСТИКИ В РЕЛИГИОВЕДЕНИИ: ФРИДРИХ МАКС МЮЛЛЕР
Предисловие переводчика

ВВЕДЕНИЕ

ПЕРВАЯ ЛЕКЦИЯ

ВТОРАЯ ЛЕКЦИЯ

ТРЕТЬЯ ЛЕКЦИЯ

ЧЕТВЕРТАЯ ЛЕКЦИЯ

Издание осуществлено при поддержке
книготорговой фирмы «Абрис Д»

Мюллер Ф. М.
М 98 Введение в науку о религии: Четыре лекции, прочитан-
ные в Лондонском Королевском институте в феврале - мар-
те 1870 года. / Пер. с англ., предисловие и комментарии
Е. С. Элбакян. Под общей редакцией А. Н. Красникова. — М.:
Книжный дом «Университет»: Высшая школа, 2002. — 2б4 с.
ISBN 5-8013-0143-7 (Книжный дом «Университет»)
ISBN 5-06-004339-8 («Высшая школа»)

В книге основоположника компаративного религиоведения
Ф. Макса Мюллера к анализу религиозных феноменов впервые приме-
нен сравнительный метод. Рассматривая развитие религии по аналогии
с развитием языка и мышления, автор справедливо отмечает их генети-
ческую связь и, исходя из нее, строит свое исследование на огромном
историческом материале. Он выделяет три языковых и религиозных
центра: арийский, семитский и туранский, анализирует существующие
в то время классификации религии, сопоставляет священные тексты
различных религий, исследует то общее, что присуще им всем и что со-
ставляет специфику религии в целом как социокультурного феномена.
Для преподавателей, студентов, аспирантов философских, исто-
рических, филологических, культурологических, востоковедческих фа-
культетов университетов, а также для всех, кто интересуется проблема-
ми религиоведения.

УДК 20
ББК 86.2
М98

ISBN 5-8013-0143-7 (Книжный дом «Университет»)
ISBN 5-06-04339-8 («Высшая школа»)

прочитанная в Лондонском Королевском
институте 19 февраля 1870 года

Когда я впервые предпринял чтение курса лекций в этом ин-
ституте, я избрал их предметом науку о языке. Тогда моим наме-
рением было показать вам и всем остальным, что сравнитель-
ное изучение основных языков человечества базировалось на
точных и верных научных принципах и что оно привело к ре-
зультатам, которые заслуживают гораздо большего обществен-
ного внимания. Я пытался убедить не только филологов-про-
фессионалов, но и историков, теологов, философов, более того,
каждого, кто хоть однажды испытал прелесть пристального
иглядывания в скрытую работу собственного разума, тайную и
я иную, в том виде, как она обнаруживает себя в плавном тече-
нии языка, что открытия, сделанные филологами-компарати-
нистами", больше не могут безнаказанно игнорироваться; и я
смею утверждать, что вслед за успехом, достигнутым в научном
изучении основных ветвей обширной сферы человеческой
речи, наша новая наука, наука о языке, может по праву занять
место за круглым столом интеллектуального рыцарства нашей
нюхи.
Правота дела, которое я тогда защищал, была настолько оче-
иидной, что, несмотря на несовершенство моей защиты, обще-
ственное одобрение последовало сразу и было почти едино-
душным. За годы, прошедшие со времени чтения моего первого
курса лекций, наука о языке получила полное общественное
признание. Мы можем быть вполне удовлетворенными, если

10

11

посмотрим на количество опубликованных книг, в которых
развивается и разъясняется наша наука, или на блестящие ста-
тьи в ежедневных, еженедельных, двухнедельных, ежемесячных
и квартальных обозрениях, или на частные упоминания резуль-
татов лингвистики, разбросанные в работах по философии, те-
ологии и древней истории. Примеру Франции и Германии в от-
крытии кафедр санскрита и сравнительной филологии недавно
последовали почти все университеты Англии, Ирландии и Шот-
ландии. Мы можем не бояться за будущее науки о языке. Ее изна-
чальный успех, несмотря на все предрассудки, с которыми она
сталкивалась, свидетельствует о том, что и в дальнейшем она бу-
дет одерживать блестящие победы. Наши лучшие обществен-
ные школы, если они еще этого не сделали, вскоре последуют
примеру университетов. Это прекрасно, что ученики, которые
ежедневно посвящают так много часов напряженному изуче-
нию языков, и сейчас и потом смогут с помощью надежного ру-
ководства наслаждаться созерцанием с высоты птичьего полета
живой панорамы человеческой речи, которая изучалась и тща-
тельно наносилась на карту терпеливыми исследователями и
смелыми первооткрывателями; и с сего дня даже на самых про-
стых уроках, более того, я сказал бы, в особенности па этих
простых уроках, должны освещаться электрическим светом
сравнительной филологии темные и непонятные места грече-
ской и латинской, французской и немецкой грамматик,
Во время моего прошлогоднего путепкчтнпя по Ц'рмаиии я
обнаружил, что в университетах почти нес те, кто шучает гре-
ческий и латинский языки, одновременно посещают некции по
сравнительной филологии. В Лейпциге сотни студентом до от-
каза заполнили аудиторию, в которой читал леицшо профессор
сравнительной филологии, а па занятиях профссс пра санск-
ритского языка насчитывалось более пнтпдееятп < тудептов пос-
леднего курса, большинство из которых хотело ишыдпъ таким
знанием санскрита, которое абсолютно необходимо для того,
чтобы приступить к изучению сравпителы юн r| >.i мM.ITI iкн.
Введение преподавания греческого языка и университетах
Европы в XVвеке едва ли смогло вызвать более значительный
переворот, чем открытие санскрита и изучение с-ранпитель-
ной филологии в XIX веке. В самом деле, cefMUU н Германии

лишь очень немногие получают докторскую степень или до-
пускаются к преподаванию в общественных школах без экза-
мена по основам сравнительной филологии и даже по элемен-
там санскритской грамматики. Почему же в Англии должно
быть по-другому? Я знаю, что умственные способности моло-
дежи Англии и молодежи Германии не различаются, а если это
так, то я убежден, что и в Англии сравнительная филология
вскоре займет то место, которое она должна занять в каждой
общественной школе, в каждом университете и на каждом эк-
замене по классической филологии2.
Начиная сегодня курс лекций, посвященных науке о рели-
гии, или, точнее говоря, лекций о некоторых предварительных
принципах, основываясь на которых, мы сможем приступить к
подлинно научному изучению религий мира, я чувствую себя
так же, как чувствовал, когда впервые защищал на этом же са-
мом месте науку о языке.
Я знаю, что должен встретить ярых противников, которые
будут отрицать саму возможность научного подхода к рели-
гиям, как прежде они отрицали возможность научного подхода
к языкам. Я также предвижу много серьезных конфликтов меж-
ду новыми взглядами и известными предубеждениями, а также
глубоко укоренившимися предрассудками; но в то же время я
чувствую, что готов к встрече с противниками, я верю в их чест-
ность и любовь к истине и не сомневаюсь, что они терпеливо и
беспристрастно выслушают меня и ничто не повлияет на их
мнение, кроме очевидных фактов, которые я предъявлю им.
В наши дни почти невозможно говорить о религии, не оби-
дев кого-нибудь. Некоторым религия кажется слишком священ-
ным предметом для научного изучения; другие ставят ее в один
ряд с алхимией и астрологией, считая, что она сплетена из оши-
бок и галлюцинаций, недостойных внимания ученого.
- С того времени как это было написано, сравнительной филологии
позволили занять законное место в Оксфордском университете. На
нервом публичном экзамене от кандидатов на ученую степень по гре-
ческой и латинской литературе будет требоваться знание основ срав-
нительной филологии и использования их при изучении греческого и
латинского языков. На заключительном публичном экзамене сравни-
тельная филология станет специальным предметом наряду с историей
древней литературы.

12

13

В некотором смысле я согласен с этими двумя мнениями. Ре-
лигия есть священный предмет, и в ее самой совершенной или
самой несовершенной форме она заслуживает наивысшего ува-
жения. В этом отношении мы можем научиться кое-чему у тех,
кого всегда готовы поучать. Я сошлюсь на «Декларацию прин-
ципов», которой руководствуется церковь, основанная Кешаб-
чондро Сеном. После утверждения, что нельзя поклоняться ни
одному сотворенному объекту, ни одному человеку, или более
низшему существу, или материальному объекту, который иден-
тифицируется с Богом, или уподобляется Богу, или трактуется
как воплощение Бога, и что ни одна молитва или гимн не могут
быть произнесены в чей-либо адрес, кроме Бога, декларация
продолжает:
«Ни одно сотворенное существо или объект, которым по-
клоняется или может поклоняться какая-либо секта, не будут
подвергнуты осмеянию или осуждению в ходе богослужения,
совершаемого здесь;
ни одна книга не должна быть признана или истолкована
как непогрешимое Божественное Слово: однако ни одна книга,
которая признается или будет признаваться какой-нибудь сек-
той непогрешимой, не подлежит осмеянию или осуадпшю;
ни одна секта не будет подвергнута очернению, осмеянию
или ненависти».
Можно подумать, что эти открытые чувства религиозной
терпимости были заимствованы Кешабчондро Сепом, а также
Раммоханом Раем, основателем «Брахмо самадж», у христиан-
ских авторов. Может, это и так. Но у них не было необходимос-
ти ехать в Европу для того, чтобы узнать эти подлинно христи-
анские принципы. Они могли обнаружить их ныосчслшыми на
скалах Индии более двух тысяч лет назад Ашокой, который
правил с 268 по 232 год до н. э. Ашока, который отперг старую
ведическую религию и принял основные принципы учения
Будды, утверждает в одном из своих эдиктов: «Царь Пиядаси*
желает, чтобы повсеместно существовали всевозможные секты,
потому что каждая из них способствует воздержанности чувств
и очищению души». И затем: «Царь Пиядаси почитает все секты,
монахов и мирян; он чтит их, предоставляя им свободу и оказы-
вая различные виды покровительства... Но для каждой секты

существует основополагающий закон, а именно — сдержан-
ность в речи, которая предполагает, что нельзя превозносить
свою собственную секту, порицая другие, осуждать их легко-
мысленно, напротив, следует всегда оказывать надлежащее по-
чтение другим сектам. Действуя таким образом, человек пре-
возносит собственную секту и вместе с тем приносит пользу
другим, действуя же иным способом, он наносит вред своей
секте, и другим сектам также от этого нет пользы. Тот, кто пре-
возносит свою секту и осуждает другие, руководствуется пре-
данностью своей секте и желает прославить ее, но в действи-
тельности он только вредит ей. Следовательно, единственным
благом является мир, при котором бы все люди проявляли го-
товность не только выслушать, но и понять мнение других»3.
Студентам, изучающим религию, безусловно, не следует
быть менее беспристрастными, чем этот древний царь. Что ка-
сается меня, то я обещаю, что никто из присутствующих на этих
лекциях, будь то христианин или иудей, индуист или магомета-
нин, не услышит из моих уст непочтительных слов по поводу
его пути служения Богу4. Но подлинное почтение состоит не в
том, чтобы объявить дорогой для нас предмет недоступным для
свободного и честного исследования — отнюдь нет! Подлин-
ное почтение к предмету, каким бы священным, каким бы доро-
гим для нас он ни был, проявляется в подходе к нему с полным
уважением; без страха и без предубеждения; безусловно, с не-
жностью и любовью, но прежде всего с неуклонным и бескомп-
ромиссным стремлением к истине.
С другой стороны, я вполне допускаю, что религия, если по-
смотреть шире, и в прежние времена, и в нашу эпоху находилась
иногда на высшем уровне, а иногда нисходила на уровень алхи-
мии* и астрологии. В религии можно обнаружить предрассудки,
3 SenartE. Les Inscriptions de Piyadasi. 1881. P. 174.
4 Я хочу обратить ваше внимание на любопытный пример подобно-
го подхода. Мой великий дед Базедов, основатель филантропической
школы в Дессау, писал почти totidem verbis, «что в ходе богослужения в
его школе никогда не должно случиться ни на словах, ни в поступках
гого, что не могло бы быть одобрено каждым верующим, будь он хрис-
тианин, иудей, магометанин или деист». См.: Archiv fur Lebensbeschrei-
bung. S. 63; Raumer. Geschichte der Padagogik. Bd. 2. S. 274.

14

15

остатки фетишизма; и, что еще хуже, в ней можно найти нечто,
напоминающее лицемерие римских aeiypoB.
В практической жизни было бы неверным занимать нейт-
ральную позицию между этими противоречивыми точками
зрения. Как только мы видим, что теряется уважение к рели-
гии, мы обязаны выразить свой протест; как только мы видим,
что предрассудки иссушают корни веры, а лицемерие отравля-
ет источники морали, мы должны занять вполне определен-
ную позицию. Но как специалисты, изучающие религию, мы
поднимаемся выше, в более спокойную атмосферу. Мы изуча-
ем заблуждение, подобно тому как физиолог изучает болезнь,
выявляя ее причины, прослеживая ее влияние, размышляя о
возможных лекарствах от этой iepo<; vouooc,, но право приме-
нения лекарств мы предоставляем другим людям, например
хирургу или практикующему врачу. Выражение «diversos di-
versa juvant»* имеет всеобщее значение, и разделение труда в
соответствии со способностями и вкусами различных индиви-
дов будет всегда обеспечивать наилучшие результаты. Студент,
изучающий историю естествознания, не вступает в полемику с
алхимиками и не спорит с астрологами; скорее он пытается
проникнуть в их понимание вещей и открыть в ошибках ал-
химии зародыши химии, а в фантазиях астрологии — жажду и
поиски истинного знания о небесных телах. Аналогичным об-
разом поступает и студент, изучающий науку о религии. Он
желает выяснить, что такое религия, какую основу она имеет в
душе человека и каким законам следует в своем историческом
развитии. В данном случае изучение заблуждений для него бо-
лее поучительно, чем изучение той религии, которую он счи-
тает единственно истинной; и улыбающийся авгур является
таким же интересным предметом, как римский верующий, ко-
торый, закрывая свое лицо во время молитвы, думает, что он
остается наедине со своим богом.
Я уверен, что само название «наука о религии» будет многим
резать слух, и сравнение всех религий мира, которое подразу-
мевает, что ни одна из них не будет занимать привилегирован-
ного положения, несомненно, покажется большинству опасным
и достойным осуждения5, так как в данном случае игнорируется
особое предпочтение, которое каждый, даже простой фетишист,

отдает своей собственной религии и своему собственному богу.
Позвольте мне сказать, что когда-то я и сам разделял эти опасе-
ния, но я попытался преодолеть их, потому что не хотел и не
мог позволить себе отказаться ни от того, что я считал истиной,
ни от того, что для меня дороже истины, а именно — от права
проверки истины. И я не сожалею об этом. Я не утверждаю, что
i шука о религии уже всего достигла. Но она не ведет к утрате тех
многих вещей, которые дороги нам. По моему скромному мне-
нию, она не ведет к утрате того, что является существенным для
истинной религии, и, если мы честно взвесим все «за» и «про-
тив», выигрыш будет неизмеримо больше, чем потери.
Одним из первых вопросов, заданных филологами-класси-
ками, когда их попросили оценить науку о языке, был.- «Какова
будет польза от сравнительного изучения языков?» Ими было
высказано мнение, что языки имеют практическое значение,
что они предназначены для разговора и чтения, а изучая одно-
временно многие языки, мы рискуем утратить четкость их вос-
приятия, которая является более важной, чем все остальное. Им
казалось, что, расширяясь, наше знание с неизбежностью ста-
новится менее глубоким, и если можно извлечь какую-нибудь
пользу, изучая структуру тех диалектов, на которых не было
создано никакой литературы, то эта польза, конечно, не смо-
жет компенсировать потерь в точности и практичности фило-
логии.
Если такое говорилось о сравнительном изучении языков, то
можно представить себе, с какой силой будут возражать против
сравнительного изучения религий! Хотя я не думаю, что те, кто
изучает религиозные книги брахманов, буддистов, Конфуция* и
Лао-цзы, Мухаммеда и Нанака, могут быть обвинены в том,
что они в глубине души восхищаются учениями этих древних
наставников, или в том, что они утрачивают свои собственные
религиозные убеждения, я все же сомневаюсь, что профессио-
нальные теологи признают практическую пользу более полного
изучения широкой сферы религий мира с большей готовностью,
5 «Так называемая современная „наука о религии", с ее попытками
сопоставить священные книги Индии и Библию, заслуживает самых
резких возражений». — Епископ Глостерский.

16

17

чем наиболее выдающиеся профессора и учителя признавали и
признают даже теперь ценность знания санскрита, языка Авес-
ты, готского или кельтского языков для полного совершен-
ствования в греческом или латинском и для реального понима-
ния природы, цели, законов, роста и упадка языка в целом.
Нас спрашивают, в чем польза сравнения? Как в чем? Ведь
всякое высшее знание достигается путем сравнения и основы-
вается на сравнении. Когда говорится, что характер научного
исследования в нашу эпоху является преимущественно сравни-
тельным, то это реально означает, что сейчас наши исследова-
ния основываются на большом массиве очевидных данных, на
ясных выводах, которые могут быть получены человеческим
умом.
Какую пользу может принести сравнение? Взгляните на изу-
чение языков. Если вы вернетесь на столетие назад и просмотри-
те фолианты самых известных авторов по вопросам, связанным
с языком, а затем откроете книгу, написанную начинающим спе-
циалистом в области сравнительной филологии, вы увидите, в
чем может быть польза и в чем есть польза сравнительного мето-
да. Несколько столетий назад казалось очевидным, и в этом все
были убеждены, что древнееврейский язык был изначальным
языком человечества; проблема состояла лишь в том, чтобы про-
следить, каким путем из древнееврейского возникли греческий,
латинский и другие языки. Общепризнанной была также идея,
что язык является откровением в схоластическом смысле этого
слова, несмотря на то что уже в IV веке епископ Григорий Нис-
ский резко протестовал против нее6. Грамматическая структура
языка либо рассматривалась как результат добровольного согла-
шения, либо предполагалось, что окончания существительных и
глаголов, подобно бутонам, произрастают из корней и стеблей
языка; а малейший намек на сходство в звучании и значении слов
считался достаточным критерием для выявления их общего про-
исхождения и связи между ними. Следов этого филологического
сомнамбулизма мы почти не находим в работах Гумбольдта,
Боппа и братьев Гримм.
6 Lectures on the science of language. Vol. 1. P. 32.

Нанесло ли это какой-нибудь урон? Разве это не принесло
только пользу? Разве язык меньше волнует наше воображение
лишь потому, что мы знаем, что дар речи есть творение Того,
кто создал все вещи, а изобретение слов для наименования каж-
дого объекта было предоставлено человеку и было осуществле-
но с помощью человеческого разума? Следует ли менее тща-
тельно изучать древнееврейский язык лишь потому, что мы
больше не верим в то, что это язык Откровения, ниспосланный
с небес, но знаем, что он является языком, тесно связанным с
арабским, сирийским и древневавилонским, и можем извлекать
пользу из их родства с более примитивными языками для объяс-
нения многих грамматических форм и для более точного пере-
вода многих непонятных и сложных слов? Разве грамматиче-
ская артикуляция греческого и латинского языков становится
менее поучительной оттого, что вместо усмотрения в оконча-
ниях существительных и глаголов просто произвольных знаков
для отличия множественного числа от единственного или буду-
щего времени от настоящего мы можем теперь сформулиро-
вать умопостигаемый принцип постоянного продуцирования
и формирования материальных элементов языка? И становятся
ли менее важными наши этимологические рассуждения лишь
i ютому, что они основываются не на поисках поверхностных
сходств, а на честном историческом и филологическом иссле-
довании? Наконец, утратил ли наш язык принадлежащее ему
место? Ослабла ли от этого наша любовь к родному языку? Гово-
рят ли люди менее свободно или молятся не так пылко на своем
родном языке лишь потому, что они знают его истинное проис-
хождение и его неприукрашенную историю, или потому, что
они знают, что все в языке, относящееся к внечувственным
объектам, является и должно быть чистой метафорой? Можно
ли сожалеть о том, что во всех языках, даже в примитивных язы-
ках низших народов, существуют порядок и мудрость, более
того, нечто общее для всех языков?
Почему же мы должны сомневаться в возможности приме-
нения сравнительного метода, давшего такие огромные резуль-
таты в других областях знания, к изучению религии? Я уверен,
что применение этого метода изменит многие устоявшиеся
взгляды на происхождение, характер, развитие и упадок религий

18

19

мира; и если мы не согласимся с тем, что бесстрашное исследо-
вание новых явлений, которое является нашим долгом и пред-
метом нашей гордости во всех других областях знания, опасно
при изучении религий, если мы не позволим себе испугаться
известного изречения о том, что все новое в теологии является
ложным, то благодаря этому сравнительное изучение религий
не будет в дальнейшем игнорироваться и откладываться.
Когда студенты, изучающие сравнительную филологию, ста-
ли щеголять парадоксом Гёте «Кто знает один язык, не знает
ни одного», многие люди были шокированы этим, но вскоре они
начали осознавать истину, сокрытую в этом парадоксе. Неужели
Гёте считал, что Гомер* не знал греческого или что Шекспир* не
знал английского языка лишь потому, что как тот, так и другой
владели только своим родным языком? Конечно, нет! Подра-
зумевалось, что ни Гомер, ни Шекспир не знали, чем в дейст-
вительности был язык, которым они владели с такой великой
силой и искусством. К сожалению, старый глагол to сяп, от ко-
торого происходят canny (умение) и canning (искусность), зате-
рялся в английском языке, в противном случае мы могли бы в
двух словах выразить то, о чем мы говорим, и отделить друг от
друга два вида знания. Так же, как мы можем сказать по-немецки,
что konncn (мочь) не есть kennen (знать), мы могли бы сказать
по-английски, что to сяп (мочь) не есть to ken (знать); и сразу же
станет ясно, что самый красноречивый оратор и самый талант-
ливый поэт, несмотря на все их умение пользоваться словами и
мастерством выражения, не смогли бы внятно отметить на воп-
рос: чем в действительности является язык? То же самое относит-
ся и к религии. Кто знает одну, не знает пи одной. Существуют
тысячи людей, чья вера может двигать горы, и все же, если спро-
сить их, чем в действительности является религия, oi ш будут хра-
нить молчание или говорить скорее о внешних признаках рели-
гии, чем о ее внутренней природе и сущности веры.
Легко заметить, что понятие религии имеет по крайней ме-
ре два различных значения. Когда мы говорим об иудаизме,
о христианстве или об индуизме, мы имеем в виду совокуп-
ность учений, передаваемых благодаря устной традиции или
каноническим книгам и содержащих в себе все то, что опреде-
ляет веру иудея, христианина или индуиста. Используя понятие

религии в этом смысле, мы можем сказать, что человек изменя-
ет свою религию в том случае, если он принимает христиан-
ские религиозные учения вместо брахманистских точно так же,
как человек может научиться говорить на английском языке
вместо индийского.
Но понятие религии используется и в другом смысле. Так же.
как человек обладает даром речи независимо от всех историчес-
ких форм языка, он обладает способностью верить независимо
от всех исторических религий. Говоря о том, что религия отлича-
ет человека от животного, мы не имеем в виду христианскую или
иудейскую религию; мы не имеем в виду какую-нибудь отдель-
i гую религию; но мы имеем в виду7 способность ума или предрас-
1 [сложенность, которая независимо от чувства и разума, а иногда
даже вопреки им дает возможность человеку постигать Беско-
нечное* под различными именами и в разнообразных формах.
Вез этой способности были бы невозможны ни религия, ни даже
i шзшее поклонение идолам и фетишам; и если мы будем внима-
тельны, мы сможем почувствовать во всех религиях томление
духа, стремление постичь непостижимое, выразить невырази-
мое, жажду Бесконечного, любовь к Богу. Верной или неверной
является этимология древнегреческого слова тЮротос,, человек
(греки выводили его ото ЙУЮ aOpaiv, смотрящий вверх), несом-
i генно, что только человек может обратить свое лицо к небу, что
()Н один ищет что-то за пределами чувств и разума, более того,
ищет то, что отрицается чувствами и разумом.
Если существует философская дисциплина, изучающая ус-
ловия чувственного или интуитивного знания, и если сущес-
твует другая философская дисциплина, которая изучает усло-
иия рационального или концептуального знания, то, очевидно,
имеет право на существование философская дисциплина, ко-
торая должна изучать существование и условия третьей спо-
собности человека, согласованной с чувством и разумом, но
тем не менее независимой от них способности постижения
Бесконечного7, являющаяся корнем всех религий. В немецком
7 Я употребляю слово «Бесконечное», потому что его легче понять,
чем Абсолютное, или Безусловное, или Непознаваемое. Различие между
I бесконечным и Неопределенным рассматривается Кантом* в «Критике
чистого разума».

20

21

языке эта третья способность обозначается словом Vernunft,
противопоставляющимся словам Verstand, разум, и Sinn, чув-
ство. В английском языке я не знаю лучшего названия для нее,
чем способность верить, правда, ей должно быть дано точное
определение, чтобы ограничиться только теми объектами, ко-
торые находятся за пределами наших чувств и доказательств
разума и существование которых постулируется чем-то вне нас,
чему мы не можем противостоять. Простой исторический факт
находится вне компетенции веры в нашем смысле слова.
Если мы обратимся к истории современной мысли, мы обна-
ружим, что до Канта в философии господствовали взгляды, сво-
дящие всю интеллектуальную деятельность к одной способно-
сти, к чувствам. «Nihil in intellectu quod non ante fuerit in sensu» —
«Ничего не существует в интеллекте, что прежде не существова-
ло в чувствах» — было их лозунгом. Лейбниц* ответил на это
кратко, но исчерпывающе: «Nihil — nisi intellectus», «Ничего,
кроме интеллекта». Следующим был Кант, который девяносто
лет назад доказал в до сих пор не устаревшей «Критике чистого
разума», что наше знание, кроме чувственных данных, требует
допущения интуиции пространства и времени, категорий или,
как мы могли бы их назвать, законов, а также необходимых ус-
ловий понимания. Удовлетворившись установлением априор-
ного* характера категорий и интуиции пространства и време-
ни, или, если использовать его собственный технический язык,
удовольствовавшись доказательством возможности синтети-
ческих суждений a priori, Кант отказался пойти дальше и реши-
тельно отрицал способность человеческого разума выходить за
пределы конечного и приближаться к Бесконечному. Он закрыл
ворота, через которые древние пристально вглядывались в Бес-
конечное, но, вопреки себе, в «Критике практического разума»
он отворил боковую дверь, через которую впустил чувство дол-
га и вместе с ним ощущение Божественного. Это всегда каза-
лось мне уязвимым пунктом философии Канта; если филосо-
фия должна объяснять что есть, а не что должно быть, то не
будет и не может быть покоя до тех пор, пока мы не признаем в
человеке третьей способности, которую я называю способнос-
тью постижения Бесконечного, не только в религии, но и во
всех других областях, силой, независимой от чувства и разума,

силой, в определенном смысле, противоречащей чувству и ра-
зуму, но все-таки самой реальной силой, которая существует с
11ачала мира, и ни чувство, ни разум не способны победить ее, в
то время как во многих случаях она единственная может побе-
дить и разум, и чувство8.
В соответствии с двумя значениями слова «религия» наука о
религии делится на две части: первая, рассматривающая исто-
рические формы религии, называется сравнительной теологи-
ей; вторая, объясняющая условия, при которых возможна ре-
пигия, либо в ее высшей, либо в ее низшей форме, называется
теоретической теологией.
Сейчас мы будем говорить только о сравнительной теологии.
Более того, я хочу показать, что проблемы, с которыми сталкива-
ется теоретическая теология, не могут быть успешно решены до
тех пор, пока не будут собраны, классифицированы и проанали-
(ированы данные, полученные в ходе сравнительного изучения
религий. Я предвижу время, когда все то, что сейчас написано по
геологии, с церковной или с философской точки зрения будет
казаться таким же устарелым, таким же странным, таким же не-
достойным внимания, как работы Фосса, Гемстергейса, Фаль-
кенера* и Леннепа* с точки зрения сравнительной грамматики
1>оппа.
Может показаться удивительным, что в то время, как теорети-
ческой теологией или анализом внутренних и внешних условий,
* Так как этот отрывок может вызвать некоторое недопонимание, я
приведу цитату из другой моей лекции, которая пока не опубликована:
•• В настоящее время трудно говорить о человеческом разуме на любом
ячыке, не используя терминов того или иного философа. Согласно не-
которым из оных, разум един и неделим и представляет собой содер-
клние только нашего сознания, которое приписывает деятельности
разума различные проявления чувств, воспоминаний, воображения,
шания, воли или веры. Согласно другим, разум как таковой не суще-
i твует вообще и говорить можно только о состояниях сознания, иногда
пассивных, иногда активных, иногда смешанных. Я беру на себя боль-
шую ответственность, рискуя рассуждать в наш просвещенный XIX век
11 различных способностях разума, способностях, являющихся плода-
ми чистого воображения, незаконнорожденными потомками средне-
исковой схоластики*. Теперь я признаюсь, что меня скорее забавляет,
чем путает, такая педантичность. Способность, focultas, кажется мне та-
ким хорошим словом, что если бы оно не существовало, оно должно

ΛΛΛ >>>

В запад носемитской мифологии верховный бог божество согласно
Народы давали имена своим божествам
Ища молитвой богатство
Был страстно увлечен изучением религий
Миронов А. Бабинов Ю. Основы религиоведения религиоведения

Евгений