<<<     ΛΛΛ     >>>   

Эпиграф из «Науки о мечтах»

Почти совсем не встречаются такие религиозные системы, даже понимаемые в самом широком смысле, в которых категории чистого и нечистого не играли бы основополагающей роли. По мере того как различные стороны коллективной жизни отделяются друг от друга и образуют относительно самостоятельные области (политика, наука, искусства и т. д.), параллельно наблюдается, что слова чистое и нечистое приобретают новые значения, более однозначные по сравнению со старым смыслом, но по той же причине и более бедные.

ЧИСТОТА И СМЕШЕНИЕ. — Значения этих терминов в настоящее время различаются посредством анализа, который представляется в гораздо меньшей мере делом Безупречного Познания, чем потребностью самой цивилизации. Они связаны между собой только весьма непрочной игрой совпадений и метафор; вместе с тем все происходит так, как если бы сначала они были неразделимо смешаны и служили для выражения многочисленных проявлений комплексной тотальности, элементы которой никто и не думал разъединять. Как будет показано, термины чистое и нечистое покрывают собой противоположности всякого рода. Вместе с тем они продолжают вызывать весьма специфический резонанс, который они всегда в той или иной мере приносят в ту область, где употребляются. В эстетике говорят о чистоте линии, в химии — о чистых веществах. Дело представляется так, что возможность, позволяющая применять одно и то же слово для выражения различных рядов реальностей, как раз и создается тем, что в этом слове продолжает оставаться от исходного значения. Чистыми являются линия или вещество, к которым, в сущности, не примешивается ничего, что искажает и опо-

238

шляет их. Чистым является вино, которое не смешано с водой, тонкий металл, который не содержит грубого металла. Чистым является мужчина, который не соединялся с женщиной, здоровый и живой организм, который прикосновение к трупу или кровь не заразили семенем смерти и разложения.

ЧИСТОЕ И НЕЧИСТОЕ: ДВУСМЫСЛЕННЫЕ СИЛЫ. — Прежде всего стоит отметить, что категории чистого и нечистого определяют не этический антагонизм, а религиозную полярность. В сакральном мире они играют ту же роль, что понятия добра и зла в области профанного. Между тем мир сакрального противостоит обыденному миру как мир энергий миру субстанций. С одной стороны, силы, с другой — вещи. Отсюда непосредственно вытекает важное следствие для понятий чистого и нечистого: они предстают как в высшей степени подвижные, взаимозаменяемые, двойственные. И действительно, если какая-нибудь вещь по определению обладает фиксированной природой, то сила, напротив, может приносить как добро, так и зло в зависимости от особенных обстоятельств, в которых она соответственно проявляется. Ее мощность работает независимо от направленности на добро или зло. Она хороша или плоха не по своей природе, а по направленности, которую она имеет или которая ей придается. Поэтому не стоит ожидать, что характеристики чистого и нечистого будут исключительным и неизменным образом определять характер такого-то существа, такого-то предмета, такого-то состояния. И то и другое поочередно будет свойственно им в зависимости от того, в каком направлении, благоприятном или неблагоприятном, станет развиваться эта свойственность, а тем временем обе характеристики будут для них пригодными. Этого замечания вполне достаточно, чтобы считать одинаково правыми Роберта Смита, который, изучая семитские религии, утверждает исходное тождество чистого и нечистого в них, и отца Лагранжа, который в противоположность ему поддерживает положение об их абсолютной самостоятельности. Всякая сила, находящаяся в скрытом состоянии, вызывает одновременно и желание, и боязнь, вызывает у правоверного страх, что она идет ему на погибель, и надежду, что она идет ему на помощь. Но всякий раз, когда она проявляется, это происходит только в одном направлении: либо как источник благодеяний, либо как очаг несчастий. Виртуально она является двойственной, а переходя к действию, становится однозначной.

СМЕШЕНИЕ И СКВЕРНА. — Эти две элементарные констатации, вступая в различные сочетания, определяют самое существенное в специфических свойствах рассматриваемых категорий.

Как было показано, идея чистоты передает в первую очередь неудержимое отвращение ко всякому смешению. Между тем боль-

шинство запретов, действовавших в так называемых примитивных обществах, — это в первую очередь запреты смешения, если, конечно, считать, что прямой или косвенный контакт, одновременное присутствие в одном и том же замкнутом месте уже представляет собой смешение. Так, например, орудия труда мужчины не должны соседствовать с орудиями труда женщины, а сборы урожая, которые они соответственно производят, не должны складываться под одной крышей. Шкуры моржа, животного зимнего, не должны соприкасаться со шкурами оленя, животного летнего, а мясо того и другого находится в соприкосновении хотя бы даже только в желудке тех, кто его съедает. Вариантов бесчисленное множество: всякая противоположность по образцу противоположности полов или сезонов может порождать правила, способные сохранять ее нерушимость. Такова, например, противоположность фратрий внутри австралийских племен: возвышение, на котором выставляется тело умершего, должно быть построено исключительно из разновидностей дерева, принадлежащих его фратрии. И наоборот, чтобы убить на охоте животное, происходящее из данной фратрии, надо будет пользоваться оружием, дерево которого принадлежит другой фратрии. Дело в том, что смешение не рассматривается религиозным мышлением как химическая операция с совершенно определенными и во всяком случае материальными результатами. Оно затрагивает самую сущность вещей. Оно их нарушает, портит, вносит в них скверну, то есть опасный очаг заразы, который надо незамедлительно разрушить, устранить, изолировать по меньшей мере, или же, если речь идет о силах, превратить их посредством обратной операции в благоприятное воздействие.

Таким образом, слово нечистое, которое для светского сознания всегда означает только нечто смешанное, приобретает гораздо более глубокий смысл для сознания религиозного. С точки зрения этого последнего, нечистота наносит ущерб самому глубинному основанию существа, это болезнь и как бы симптом смерти. Слово, которое означает очищать, в «первобытных» языках нередко в то же время означат лечить и расколдовывать. И наоборот, чистота оказывается тождественной здоровью, а когда она доходит до уровня святости, — жизненности, бьющей ключом, — она отождествляется с неотразимой избыточной силой, опасной уже только из-за своей интенсивности.

САКРАЛЬНЫЙ ХАРАКТЕР СКВЕРНЫ. — Отсюда следует, что скверна и святость представляют в мире их общего применения два полюса одной и той же пугающей сферы. Вот почему они так часто обозначаются одним термином даже в самых развитых цивилизациях. Слово ???? — «грязь» — означает также «жертвоприношение, которое смывает грязь». Термин ????? — «святой» — означает в то же время «загрязненный», «оскверненный», если верить лекси-

240

кографам. Различие было сделано позднее с помощью двух симметрично противоположных слов: ?????? — «чистый» и ?????? — «проклятый», непосредственно видимое строение которых несет на себе печать двусмысленности исходного слова. Греческое ???????? , латинское expiare — «искупать» этимологически истолковываются как «вывести наружу (из себя) священный ( ????? , pius) элемент, который оказался введенным туда соприкосновением со скверной». Искупление — это акт, позволяющий преступнику возобновить свою нормальную деятельность и занять свое место в светском сообществе, избавляясь от его сакрального характера, десакрализуясъ, как это заметил уже Жозеф де Местр.

Плутарх, стремясь найти объяснение воздержанию от употребления в пищу рыбы, соблюдаемому воинами Гомера, предлагает сразу две противоречащие друг другу причины: то, что они священны, или же то, что, поскольку они принадлежат к адским силам, они являются нечистыми. Он точно так же колеблется в выборе решения, воздерживаются ли евреи от употребления в пищу свинины из уважения или же из страха. Люсьен как эхо повторяет два противоположных мнения: одни, говорит он, смотрят на свиней как на священных ( ???? ) животных, а другие — как на проклятых ( ??????? ). До Роберта Смита никто не понимал, что речь идет о взаимодополняющих сторонах одной и той же реальности. Так, например, рыбы, посвященные Атергатису, вызывали язвы у тех неосторожных людей, которые их ели. У ассирийцев голубь считался самой священной из птиц; тем не менее тот, кто по неосторожности касался его, на все времена считался нечистым: соприкосновение со святостью считалось не менее опасным, чем соприкосновение со скверной.

В Риме, как известно, слово sacer обозначало, согласно определению Эрну-Мейе, «человека или вещь, к которым нельзя прикоснуться, не осквернив себя или не оскверняя их». Если кто-то совершает преступление против религии или государства, объединенный народ изгоняет его из своего состава, объявляя его sacer. С этого момента, хотя мистический риск, что его убьют, все равно остается, убийца оказывается невиновным, по меньшей мере с точки зрения прав человека (jus), и не может быть приговорен за убийство (parricidii non damnatur).

Менее развитые цивилизации не разделяют в языковых формах запрет, вызванный уважением к святости, и запрет, внушенный страхом перед скверной. Один и тот же термин обозначает все сверхъестественные силы, от которых лучше держаться в стороне по каким бы то ни было причинам. Полинезийское tapu, малайское pamali обозначают без всякого разграничения и то, что, будучи благословенным или проклятым, не задействовано в обыденном употреблении, и то, что «свободным» не является. В Северной Америке слово языка племени дакота wakan употребляется для обозначения всякого рода вещей, безразлично чудесных или непонятных.

241

Туземцы пользуются им, чтобы обозначить как миссионеров и Библию, так и ту безусловную нечистоту, которую представляет собою женщина во время менструации. Когда-то японцы использовали аналогичным образом термин kami, одновременно для обозначения божественных сил земли и неба, которые они почитали, и для обозначения «всех зловредных и страшных существ, поскольку они оказывались предметом всеобщего ужаса». Kami — это все то, что обладает какой-либо действенной способностью (isao).

ДИАЛЕКТИКА САКРАЛЬНОГО. — В самом деле, именно эта добродетель (эта тапа, если придерживаться экзотической терминологии) в статическом виде вызывает противоречивые чувства, которые только что были описаны. Ее боятся и ею же хотели бы воспользоваться. Она одновременно отталкивает и соблазняет. Она запретна и опасна, и этого вполне достаточно, чтобы возникло желание приблизиться к ней и завладеть ею даже тогда, когда находятся на почтительном расстоянии от нее.

Таким предстает, например, сакральный характер святого места (hima) в семитских религиях. В нем запрещается осуществлять половой акт, вести охоту на живность, рубить деревья, косить траву. В его пределах прекращается действие правосудия. Преступник, которому удается найти там убежище, становится неприкосновенным, так как оказывается освященным святостью места, но по той же причине любое домашнее животное, которое случайно окажется там, становится потерянным для его владельца. Это по преимуществу опасное место, куда нельзя проникнуть безнаказанно. Вместе с тем, как это следует из арабской поговорки: «Тот, кто крутится вокруг hima, рано или поздно упадет туда», — его притягательность тоже очевидна. На ум приходит бабочка, которая не может не лететь на пламя, в котором сгорает. Аналогично Лютер, когда он говорил о почитании святых мест, отмечал, что оно смешано со страхом: «И все же, — добавлял он, — оно не только не обращает нас в бегство, но мы все больше приближаемся к нему». В глубине священное вызывает у правоверного совершенно такие же чувства, как огонь у ребенка: та же боязнь обжечься, то же желание зажечь его, то же смятение при виде заветной вещи, та же вера, что овладение им принесет силу и престиж или же... ранение и смерть в случае неудачи. И так же, как огонь производит одновременно и добро и зло, священное приносит счастье и одновременно зло и получает противоположные характеристики чистого и нечистого, святого и святотатства, которые своими собственными границами определяют сами пределы протяженности религиозного мира.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Классической трагедии
Испытывал к этому обществу ничего начинает общество
Разъединение дютуи упоминает о коллеже
Олье Дени. Коллеж социологии философии 5 действие
Олье Дени. Коллеж социологии философии 4 национализма