<<<     ΛΛΛ     >>>   

Таким образом, вскрывается новая противоположность между «сердцем» и «действительностью». С одной стороны, «закон сердца» требует своего осуществления в мире, а с другой – противоположная действительность всему этому препятствует. Вывод, к которому приходит индивидуум, состоит в том, что страдающим необходимо помочь; у жестокой необходимости нужно отнять силу, которую она имеет и проявляет. Так, «благо человечества» становится «законом», который озадачивает индивидуума стремящегося улучшить мир.

В данном самочувствии выражается особое наслаждение и удовлетворение. Индивидуальное самосознание хорошо чувствует высокую серьёзность своей цели; оно ощущает эту свою личную возвышенность: страдание мира перед его глазами и улучшение мира – в его «сердце»!

Но как только «закон сердца» переходит в действительность, эта возвышенность тотчас утрачивается. В самом деле, когда уничтожается противоположность между «сердцем» и «действительностью», «закон сердца» сразу же выходит из «личной воли». Он теперь, говорит Гегель, – закон , но уже более не «закон сердца» (См.: Гегель Г.В.Ф. Система наук. Часть первая. Феноменология духа. Пер. Г. Шпета. – СПб.: Наука, 1992. – С. 198).

В результате индивидуум, стремящийся переделать действительность и улучшить мир, набирается «житейского опыта». Данный опыт имеет три различные формы. Куно Фишер пишет об этом так, передавая главное содержание гегелевских мыслей: «Во-первых, закон сердца может достигнуть господства и, как господствующий закон, становится таким же закоченелым, ... как и вызвавший ненависть; во-вторых, действительность может быть не жестокою и тираническою необходимостью, вызывающею борьбу, а оживлённым порядком вещей, в котором люди чувствуют себя удобно и спокойно и потому ничего не хотят знать о законе сердца и о сердце «этого» индивидуума, который навязывается им и нарушает их спокойствие: в этом случае исправителю мира люди кажутся уже не заслуживающими сострадания, а отвратительными, неспособными к улучшению и недостойными его; наконец, в-третьих, каждый индивидуум может следовать закону своего сердца, он живёт согласно своим стремлениям, желаниям и интересам и наслаждается своею жизнью, насколько способен и пока может. Таков круговорот мирской жизни, которому исправитель мира не может содействовать законом своего сердца, так как конкуренция слишком велика» (Фишер К. Гегель. Его жизнь, сочинения и учение. Первый полутом. Предисл. В. Вандека и И. Тимоско. – М.; Л., 1933. – С. 274).

Всё это необходимо было учитывать «критикам», возомнившим слишком много о «законе» своего «сердца». В толкование философии как критики они включали самооценку философской мысли как орудия глобальных изменений в реальной жизни, культуре, социуме в целом (См.: Баллаев А.Б. Указ. соч //История философии. Запад – Россия – Восток. Кн. 2. – С. 474).

Как видим, в отличие от кантовской классической установки «классическая критика» младогегельянцев противилась всякой «позитивной» философии. Один из её вдохновитель Арнольд Ругэ прямо заявлял, что шеллингово учение об откровении «не несёт на себе ничего классического» (См.: Schelling F . W . J . Philosophie der Offenbarung / M . Frank . Frankfurt a . M ., 1993. – S . 353).

Для младогегельянцев особо важным был 1840 год. Это было время новых надежд. Сменившийся в Пруссии король несколько ослабил цензурный гнёт, чему в немалой степени способствовал и Шеллинг, имевший на него определённое влияние. Однако младогегельянцы не получили никаких шансов на университетскую карьеру. Молодой Маркс, после увольнения Бруно Бауэра (книга Бауэра «Критика евангельской истории синоптиков и Иоанна», вышедшая в 1841-1842 гг., произвела сенсацию. Аббат Цешковский называл его произведение «терроризмом науки», Бауэр, по словам аббата, учинил настоящую «гильотину мысли». Он «привёл к такому положению, что достаточно называться теологом, чтобы навлечь подозрения». – См.: Б. Чернышёв. Предисловие к переводу. Бауэр Бруно. «Трубный глас страшного суда над Гегелем». – М.: Государственное социально-экономическое издательство, 1933. – С. 26) также расстался со всеми надеждами получить место приват-доцента в Берлинском университете. Это – самый, быть может, крупный просчёт со стороны правительственных кругов. Вовремя заметить талант, направить его энергию в позитивное русло – одна из важнейших функций и целей государства.

По словам М. Гесса, молодой Маркс как философ умён и глубок. Он превосходит не только Штрауса, но и Фейербаха. Маркс, развивает Гесс свою мысль, является «величайшим, быть может, единственным из ныне живущих, настоящим философом». Как философ он «сочетает с глубочайшей серьёзностью самое едкое остроумие; вообрази себе соединёнными в одном лице Руссо, Вольтера. Гольбаха, Лессинга, Гейне и Гегеля...» ( MEGA . Karl Marx – Friedrich Engels Gesamtausgab е. – Berlin . Abt 1, Bd . 1-2. – Bd . 2. – S . 261).

Дифирамбы в адрес молодого Маркса были в то время совершенно обычны. Пока он следовал по философской стезе левого гегельянства, хвала ни на минуту не умолкала (См.: Малинин В.А. К. Маркс, Ф. Энгельс и левое гегельянство. – Киев: Наукова думка, 1986. – С. 27).

Философская деятельность младогегельянцев со временем приобретает всё бoльшую радикальность. Атеизм и критика религии становятся главным признаком их сочинений. Однако младогегельянцы постепенно расширили сферу философской критики. Начав с критики религии, они постепенно обратились к сферам политики, права, морали, образования и воспитания.

Гегельянцы при этом хотели оказать существенное влияние на общество. В результате их философский критицизм оказался наполненным конкретным эмпирическим материалом, приблизился к социальным реалиям эпохи. Они учли мысль Цешковского о наполнении критики философским праксисом, стремясь в отличие от Гегеля к непосредственно-политическому воздействию на общество. В таком стремлении сказалось предчувствие того, что влияние христианства и других религий изменится, что грядёт закат религий, а тем самым откроется пространство для новых жизненно-практических ориентаций, моральных, нравственных и социальных регулятивов массового праксиса (См.: Баллаев А.В. Указ. соч. //Там же. – С. 475).

Классическая философия религии, по мнению А. Цешковского, М. Гесса, К. Маркса, М. Штирнера, Л. Фейербаха, абстрагирована от соединения немецкой классической философской критики религии с идеями социалистической ориентации. Правда, необходимо отметить, что далеко не все представители младогегельянства были единодушны в решительном сближении философии с действительностью. Некоторые из них (как, например, Б. Бауэр, Л. Фейербах) предпочли заниматься чисто теоретической разработкой проблем религии и отказались от того, чтобы ввергнуть классическую философию в сферу политики.

Бруно Бауэр олицетворял такую тенденцию в гегельянстве, которая была связана с элитарным духом. Теоретическая позиция философской критики, считал он, должна быть элитарной, поскольку обретение философским праксисом массовой аудитории необходимо приводит к деструкции исходную философскую позицию.

Критика, согласно Бауэру, есть великий движущий механизм истории, но только с той существенной оговоркой, если она находится в руках «критически мыслящих» личностей, т.е. духовной «элиты». Эта «элита» соответственно должна действовать не на «массу», а на достаточно узкий и влиятельный круг людей, способных воспринять «критические идеи». Другими словами, эта «критика» должна сама носить «критический» характер, т.е. быть «критической критикой».

Бауэр появился на идеологической авансцене как теолог, точнее, как «критический теолог» (См.: К Маркс К., Энгельс Ф, Соч. 2-е изд. – Т. 2. – С. 157). В начале он примыкал к старогегельянскому движению и умел спекулятивно излагать религиозные и теологические вопросы.

Полемизируя со Штраусом, Бауэр опирался больше на фихтеанство с его принципом самосознания, чем на спинозовское понимание субстанции. Однако и Штраус, и Бауэр, воюя с теологией, использовали гегелевский метод.

Бауэр видел главный порок штраусовской «Жизни Иисуса» в том, что в данном сочинении превалирует «человеческая критика» концепции евангелий. Штраус, таким образом, больше придерживался духа философской антропологии, чем принципов философии самосознания.

На наш взгляд, такой поворот дел означал следующее: Бауэр попытался в качестве критики религии и теологии выйти за её границы. Но это вовсе не означало разрыва с классической философией религии . Чтобы это доказать, остановимся более подробно на основных идеях «Трубного гласа», в работе над которым, по всей видимости, принимал участие и молодой Маркс.

Книга вышла анонимно. В целях цензуры Бауэр надел на себя маску представителя ортодоксии, яростного защитника церковных устоев и религии. Однако задача Бауэра – «потрясти эти устои», показав, что гегелевская философия является философией революционной, что Гегель всё (в том числе и Бога) растворяет в одном начале – в самосознании.

Во введении Бауэр выставляет Гегеля в качестве активного продолжателя дела французских революционеров. Именно Гегель, восставший против «всего священного и возвышенного», сумел ловко замаскировать своё учение. Плоды этой «сатанинской» работы сказались на деятельности «младогегельянцев». В ней обнаружилась система во всей её наготе. В первой главе Бауэр излагает точку зрения своего учителя на религию, как на «субстанциальное отношение». На первый взгляд, Гегель, критикуя Шлейермахера, встаёт на традиционную точку зрения религиозного сознания. Он ведёт речь о «субстанции» – бесконечном духе, объемлющем и растворяющем в себе конечных духов. Но Бауэр показывает, что и, согласно Гегелю, Бог распадается, разрешается в самосознании. «Субстанция», развиваясь, раскрывается лишь в человеческом сознании, в движении истории, в государстве и, в конечном счёте, в философии. Это движение «всеобщего духа» и движение индивидуального философского самосознания в последнем завершении совпадают. Человек обнаруживает себя в Боге, а Бог – в человеке. Однако на деле при данном тождестве самостоятельное существование Бога превращается лишь в иллюзию. Бог становится продуктом отчуждения самосознания. Познавая объект, входя с ним в контакт, полагает Бауэр, самосознание субъективирует отчуждённое от себя, потустороннее природное и духовное содержание, снова. Данный процесс далеко не бесплоден. Благодаря ему самосознание, упраздняя бесконечный объект, само становится бесконечным .

Итак, Бауэр показывает, что в конечном счёте гегелевский «мировой дух» является лишь метафорой. Его деяния – это деяния людей, «мысливших в истории и её революционизировавших» (См.: Бауэр Б. Трубный глас страшного суда над Гегелем. – С. 75).

В последующих главах Бауэр показывает ненависть Гегеля к Богу. Рядом искусно подобранных цитат он вызывает впечатление, что в гегелевской системе «Бог умер для философии», что у Гегеля «Бог имеет ту привилегию, что на него взваливают то, что не может быть понято» (Там же. – С. 79).

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Религиозная
Человек
В одном из писем он назовёт мировые эпохи своей популярной философией
Распространение кантовской философии религии