<<<     ΛΛΛ     >>>   

Ото всех прочих евреев они отличались лишь тем, что верили в пришествие Мессии как в совершившееся. Люди, не посвященные в их жизнь (таких было огромное большинство), смотрели на них как на секту хасидим — т. е. благочестивых людей. Чтобы присоединиться к новой секте, не надо было становиться ни еретиком, ни раскольником[7], точно так же, как не перестаешь быть протестантом от того, что станешь учеником Спенсера, или католиком от того, что войдешь в орден св. Франциска или св. Бруно. Народ любил их за их благочестие, за их простоту и кротость (Деян.2:47; 4:33; 5:13,26). Старейшины храма, разумеется, с неудовольствием смотрели на них. Но секта мало вызывала толков и не нарушала общего спокойствия, так как пребывала в неизвестности. Возвращаясь в свой квартал, братия садилась за вечернюю трапезу, разбившись на группы по несколько человек (Деян.2:46), в ознаменование братства и в воспоминание об Иисусе, который, как они были убеждены, всегда присутствует среди них.

Старший из собравшихся преломлял хлеб, благословлял чашу[8] и передавал их другим, что служило символом единения с Иисусом. Таким образом самый обыкновенный жизненный акт становился торжественным и священным. Эти общие вечери, вообще очень любимые евреями[9], сопровождались молитвами, были проникнуты благочестивым настроением и исполнены радости. Все переносились мыслью в те времена, когда Иисус оживлял такие трапезы своим присутствием, воображали, что видят его; скоро стали говорить, что будто бы Иисус сказал: «Каждый раз, как будете совместно преломлять хлеб, сие творите в мое воспоминание»[10]. Самый хлеб стал как бы подобием Иисуса и признавался единым источником силы теми, кто его любил и кто еще жил им. Вначале эти трапезы, служившие главным символом христианства и бывшие душой его таинств[11], происходили каждый вечер. Но вскоре обычай ограничил их, приурочив к воскресным[12] вечерам (Деян.20:7,11). Впоследствии эти мистические трапезы были перенесены на утро[13]. Весьма возможно, что в тот исторический момент, о котором мы теперь повествуем, праздничным днем недели продолжала быть для христиан суббота[14].

В маленькой общине неоспоримым преобладанием пользовались избранные Иисусом апостолы, которых считали получившими от него особые полномочия для благовестия миру о царствии Божием. Как только секта утвердилась в Иерусалиме, одной из первых ее забот было восполнить пробел, оставленный в среде апостолов Иудой Искариотским (Деян.1:15-26). Все более и более укреплялось мнение, что Иуда предал своего учителя и был причиной его смерти. К этому примешались легенды, и каждый день становилось известным какое-нибудь новое обстоятельство, усугублявшее черноту злодеяния Иуды. Он купил себе участок земли близ старого Хакельдамского кладбища, к югу от Иерусалима, и жил там в полном одиночестве. При той наивной экзальтации, какую переживала маленькая церковь, избрание заместителя Иуды решено было предоставить жребию. Вообще, в эпохи великих религиозных движений проявляется пристрастие к этому способу решения, так как создается убеждение, что нет ничего случайного, что мы — главный центр божественного внимания и что участие Бога в каждом событии проявляется тем сильнее, чем слабее участие человека. В данном случае ограничились только постановлением избрать кандидатов из числа самых старейших учеников, бывших свидетелями всего ряда событий жизни Иисуса, начиная с крещения Иоаннова. Это чрезвычайно сократило численность подлежавших избранию. Только двое оказались в их числе: Иосиф Варсава, прозванный Праведным[15], и Матфей. Жребий пал на Матфея, и с тех пор он был сопричислен к сонму двенадцати. Это был, однако, единственный пример такого замещения. Апостолы отныне считались как бы избранными раз и навсегда Иисусом и не должны были иметь себе преемников. Таким образом, каким-то чутьем избежали на время опасности учреждения постоянной коллегии, которая взяла бы в свои руки всю жизнь и присвоила бы себе всю силу общины. Учреждение церковной олигархии явилось уже значительно позже.

Необходимо, впрочем, предостеречь читателя от недоразумений, какие может вызвать термин «апостол» и какие он уже вызывал. С очень давних пор на основании некоторых мест Евангелия, и в особенности по аналогии с жизнью св. Павла, апостолов привыкли считать за странствующих миссионеров, которые заранее разделили между собой весь мир и посетили для обращения в христианство все государства[16]. В связи с этим сложился целый цикл преданий, отразившихся на истории церкви[17]. На самом же деле было совершенно противоположное (ср. 1 Кор.15:10 и Рим.15:19). Иерусалим служил постоянным местопребыванием двенадцати апостолов; почти вплоть до 60-го года апостолы покидали святой город только для временных миссионерских поездок. Вот почему большинство из них осталось в неизвестности; очень немногим выпала видная роль. Апостолы составляли нечто вроде священной коллегии или сената (Гал.1:17-19), предназначенного единственно для того, чтобы блюсти традиции и представлять консервативный элемент. Но, в конце концов, их освободили от всяких активных обязанностей, так что им оставалось только проповедовать и молиться (Деян.6:4). Даже и в деле проповеди самые блестящие роли достались не им. За пределами Иерусалима их имена были почти неизвестны, и к 70–80 годам в списках, куда заносились эти двенадцать первоначальных избранников, не встречалось разногласий только относительно главных имен (ср. Мф.10:2-4; Мк.3:16-19; Лк.6:14-16; Деян.1:13).

«Братья Господни» часто появляются наряду с «апостолами», хотя между теми и другими есть разница (Деян.1:14; Гал.1:19; 1 Кор.9:5). Тем не менее авторитет первых по меньшей мере равнялся авторитету апостолов. В нарождающейся церкви эти две группы составляли род знати, права которой основывались единственно на большей или меньшей близости членов ее к учителю. Это были те самые люди, которых Павел называет «столпами» иерусалимской церкви (Гал.2:9). Впрочем, различий в духовной иерархии, очевидно, еще не существовало. Титул ровно ничего не значил, личность составляла все. Принцип безбрачия духовенства был уже провозглашен, но нужно было время, чтобы все эти находившиеся еще в зародыше идеи достигли полного развития. Петр и Филипп были женаты, имели сыновей и дочерей[18].

Для обозначения собрания верующих существовал еврейский термин «кагал», переведенный вполне демократичным словом ????????. Ecclesia — народные собрания в древних греческих городах, созывавшиеся на Pnyx или агору. Начиная со II-го или III-го века до Р. X. язык афинской демократии стал пользоваться до некоторой степени правами гражданства в эллинской речи, и некоторые из афинских слов[19], благодаря тому, что их употребляли в греческих братских общинах, вошли в христианскую терминологию. В самом деле, народная жизнь, которая была задавлена на несколько столетий, возрождалась и принимала совершенно новые формы. Первобытная церковь была своего рода маленьким демократическим государством; здесь даже применяется иногда избрание по жребию — излюбленный способ республик (Деян.1:26). Однако, менее строгая и менее подозрительная, чем древние республиканские города, церковная община охотно передавала власть своим избранникам. Как во всякой теократической общине, в ней замечается стремление отказаться от своих прав в пользу духовенства; нетрудно было предвидеть, что не пройдет 2–3 столетий, как вся эта демократия превратится в олигархию.

Громадной властью была облечена воссоединенная церковь и ее вожди. Церковь назначала проповедников для каждой миссии, причем в выборе своем руководствовалась исключительно указаниями Св. Духа[20]. Власть ее простиралась вплоть до объявления смертных приговоров. Рассказывали о таком случае, когда, по слову Петра, преступники упали наземь и тут же испустили дух (Деян.5:1-11). Впоследствии св. Павел, отлучая от церкви кровосмесителя, не побоялся «предать его сатане во измождение плоти, чтобы дух его был спасен в день Господа нашего Иисуса Христа» (1 Кор.5:1 и сл.). Отлучение от церкви считалось равнозначащим смертному приговору. Не сомневались, что отлученный апостолами или старейшинами церкви от сонма святых и преданный во власть духа зла, должен погибнуть (1 Тим.1:20). Считалось, что сатана посылает болезни; предать ему зараженного члена общины значило предать его естественному палачу. Преждевременная смерть считалась вообще результатом одного из тех тайных приговоров, которые, по сильному еврейскому выражению, «исторгали одну душу Израиля»[21]. Апостолы почитали себя облеченными сверхъестественной властью и, изрекая такие приговоры, были убеждены, что их проклятия не замедлят произвести должное воздействие.

Действительно, ужасное впечатление от таких отлучений н ненависть всей братии к отлученным членам общины во многих случаях могли вызвать смерть или, по крайней мере, вынудить отлученного переселиться в другие края. В древнем законе поставлена та же ужасная альтернатива. Слово «исторжение» обозначало и внезапную смерть, и изгнание из общины, и ссылку, и одинокую, необъяснимую кончину[22]. Убить богоотступника, богохульника, убить тело, чтобы спасти душу, естественно казалось вполне законным в те времена. Припомним, что то было время зилотов, считавших добрым делом убивать нарушителей закона[23]. Не надо забывать и того, что первые христиане оставались или прежде были зилотами (Лк.6:15; Деян.1:13; ср. Мф.10:4; Мк.3:18).

Такие эпизоды, как, напр., смерть Анании и Сапфиры, принимались как должное (Деян.5:1-11; ср. Деян.13:2-14), не возбуждая никаких сомнений. Идея гражданской власти была так чужда всему этому миру, стоявшему вне сферы действия римского права, так крепко было убеждение, что церковь обособленное, самодовлеющее общество, что, когда преступника постигала смерть или увечье, в этом усматривали чудо, а не преступление, караемое гражданским законом.

Энтузиазм и пылкая вера все покрывали, все извиняли. Но само собою разумеется, что в таких чисто теократических принципах таилась страшная опасность для будущего. Церковь вооружается мечом, отлучение от нее равносильно смертному приговору. Отныне в мире возникает власть, стоящая вне государства, располагающая жизнью граждан. И, конечно, если бы римские власти ограничились упразднением лишь таких вредных принципов у иудеев и христиан, они были бы совершенно правы. Но, в своем грубом невежестве, они смешали две разные вещи: наизаконнейшую из свобод — свободу молиться по-своему — с злоупотреблениями, которые не могли быть терпимы ни в одном государстве.

Петру принадлежало некоторое первенство над другими апостолами, главным образом, за его рвение и энергичную деятельность (Деян.1:15; 2:14,37; 5:3,29; Гал.1:18; 2:8). В эти первые годы Петр почти не разлучается с Иоанном, сыном Заведеевым. Почти всюду они ходили вместе (Деян.3:1 и сл.; 8:14; Гал.2:9; ср. Ин.20:2 и сл.; 21:20 и сл.), и их единодушие было, несомненно, краеугольным камнем новой веры. Иаков, брат Господень, пользовался почти таким же авторитетом, по крайней мере, среди одной части общины. Что же касается некоторых близких друзей Иисуса, таких, как галилейские жены, семейство из Вифании, то, как мы уже указывали, о них больше не говорится. Сравнительно равнодушные к делу организации и утверждения церкви, верные подруги Иисуса довольствовались тем, что продолжали любить его мертвым, как любили живым. Поглощенные своим ожиданием, эти благородные женщины, создавшие мировую веру, жили, оставаясь почти неизвестными главным деятелям иерусалимской церкви. Когда они умерли, то самые выдающиеся черты истории нарождающегося христианства были похоронены вместе с ними. Лишь активные роли создают славу, те же, кто довольствуется любовью в тиши, остаются в тени, хотя, без сомнения, их удел наилучший.

Нужно ли говорить, что у этой маленькой кучки простых людей не могло быть никакой умозрительной теологии. Иисус мудро избегал всякой метафизики. У него был лишь один догмат: его божественное происхождение и божественность его миссии. Весь символ веры первобытной церкви мог уместиться в одной строке: «Иисус — Мессия, сын Божий». Эта вера покоилась на одном неоспоримом доказательстве — факте воскресения, свидетелями которого считали себя ученики. В действительности же никто (даже и галилейские женщины) не утверждал, что сам был очевидцем воскресения[24]. Но исчезновение тела из гробницы и последовавшие затем явления казались равнозначащими самому факту. Свидетельствовать о воскресении Иисуса — вот в чем заключалась, по их убеждению, главная миссия, возложенная на них (Лк.24:48; Деян.1:22; 2:32; 3:45; 4:33; 5:32; 10:41; 13:30,31).

Очень скоро создалось убеждение, что это событие было предсказано самим учителем. Вспоминались различные слова его, не вполне ими понятые, как они думали, и в которых, уже после воскресения, увидели предсказание его. Вера в будущее славное пришествие Иисуса стала всеобщей. Тайный лозунг, которым братия обменивалась между собою, чтоб узнавать и ободрять друг друга, был: Maran atha — «Господь придет»[25]. Припомним слова, которые приписывались Иисусу: не успеет проповедь обойти всех городов Израиля, как придет сын человеческий во всей славе своей (Мф.10:23). А до того дня воскресший Иисус будет сидеть одесную Бога Отца, где и пребудет до торжественного дня, когда он явится в облаках судить живых и мертвых (Деян.2:33 и сл.; 10:42).

Они имели об Иисусе то представление, которое он сам им внушил. Иисус был великий пророк, сильный словом и делом (Лк.24:19), Божий избранник, облеченный миссиею спасти человечество, миссией, которую он засвидетельствовал чудесами и, главное, своим воскресением. Он был помазан от Бога Духом Святым и облечен властью; он жил в мире, творя добро, исцеляя тех, кто был во власти дьявола[26], так как с ним был Бог (Деян.10:38). То был сын Божий, т. е. представитель Бога на земле; то был Мессия, спаситель Израиля, о котором возвещали пророки (Деян.2:36; 8:37; 9:22; 17:3 и др.) В христианской секте обычным делом было чтение книг Ветхого Завета, в особенности пророков и псалмов. К чтению этому приступали с предвзятой мыслью повсюду находить провозвестие об Иисусе. Христиане были убеждены, что древние еврейские книги были полны им, и с первых же лет составилась целая коллекция текстов, взятых из пророков, псалмов и некоторых апокрифических книг, в которых, по общему убеждению, жизнь Иисуса была предсказана и описана заранее[27]. Такое произвольное толкование применялось тогда во всех еврейских школах. Прообразы, касающиеся Мессии, стали чем-то в роде умственного спорта, подобного тому, какой древние проповедники проделывали с некоторыми местами Библии, перетолковывая их настоящий смысл и принимая их за простые риторические украшения.

Иисус со своим удивительным чутьем в деле религиозных обрядов не учредил никакого нового ритуала. У новой секты не создалось еще никаких особых религиозных церемоний (Иак.1:26-27).Их обряды были обрядами еврейскими. Их вечери не заключали в себе ничего литургического в точном смысле слова, это были братские собрания, посвященные молитве, упражнениям в глоссолалии, пророчеству[28], чтению посланий. Пока не существовало ничего похожего на священнослужение. Не было священников (cohen или ??????); пресвитер был «старейшим» из членов общины, только и всего. Единственным священником был Иисус (Евр.5:6; 6:20; 8:4; 10:11), в ином смысле священниками были все верные (Отк.1:6; 5:10; 20:6).

Пост почитался делом похвальным (Деян.13:2; Лк.2:37). Крещение было символом вступления в секту (Рим.6:4 и сл.). Обряд крещения был такой же, как и при крещении Иоанна, но его совершали во имя Иисуса (Деян.8:12-16; 10:48). Но одно крещение считалось недостаточным, за ним должно было следовать приобщение к дарам Св. Духа (Деян.8:16; 10:47); последнее совершалось посредством молитвы, которую апостолы читали над головой новообращенного, возложив на нее руки.

Это возложение рук, к которому так часто прибегал Иисус (Мф.9:18; 19:13,15; Мк.5:23; 6:5; 7:32; 8:23,25; 10:16; Лк.4:40; 13:13), было по преимуществу сакраментальным актом. Оно давало вдохновение, внутреннее прозрение, силу творить чудеса, пророчествовать, говорить на разных языках. Под ним-то и подразумевалось крещение Духом Святым. Припоминали сказанное, как им казалось, Иисусом: «Иоанн вас крестил водою, вы же будете крещены Духом». С течением времени все эти представления слились в одно, и крестить стали «во имя Отца, Сына и Духа Святого» (Мф.28:19). Но едва ли эта формула была уже в употреблении в то первое время, о котором мы ведем теперь речь. Простота этого первобытного христианского культа очевидна. Он не был изобретен ни Иисусом, ни апостолами. Некоторые еврейские секты еще до них усвоили эти торжественные, серьезные религиозные церемонии, заимствованные, по-видимому, частью из Халдеи, где они и поныне еще совершаются савами и мендаитами[29], вместе с особыми литургиями. Много подобных обрядов было также и в религии персов[30].

Вера в народную медицину, способствовавшая влиянию Иисуса, была не чужда и ученикам его. Дар исцелений был одним из чудесных даров Духа (1 Кор.7:9,28,30).

Первые христиане, как почти все евреи той эпохи, смотрели на болезни как на наказание за грех[31], или как на дело рук злого духа[32]. Апостолы, как и Иисус, считались могущественными заклинателями (Деян.5:16; 19:12-16). Верили, что совершаемое ими помазание елеем с возложением рук и призыванием имени Иисуса имело силу омыть грехи, бывшие причиной болезни и исцелить больного (Иак.5:14-15; Мк.6:13). Елей всегда слыл на Востоке главным целебным средством (Лк.10:34). Впрочем, столь же действительным признавалось и одно возложение рук (Мк.16:18; Деян.28:8). Это возложение совершалось с помощью непосредственного прикосновения. Возможно, что в иных случаях больному доставляла некоторое облегчение теплота рук, быстро сообщаясь голове, которой они касались.

Так как секта была еще молода и малочисленна, то вопрос об умерших предстал перед нею позднее. Странное впечатление произвели первые случаи смерти, постигшей членов братии. Тревожились о судьбе скончавшихся, задавались вопросом, кто счастливее: они или оставшиеся, которые собственными глазами увидят пришествие Сына Человеческого. Сложилось мнение, что промежуток между смертью и воскресением является как бы пробелом в сознании умершего[33].

Высказанная в «Федоне» мысль, что душа существует до смерти и после нее, что смерть — благо, что она даже является по преимуществу философским состоянием, ибо тогда душа вполне свободна и ничем не связана, — эта мысль была совершенно чужда первым христианам. В большинстве случаев, они, по-видимому, не представляли себе человека отдельно от тела. Такая концепция держалась долго и была отброшена лишь тогда, когда церковь усвоила доктрину бессмертия души, по учению греческой философии, доктрину, которую кое-как связали с христианским догматом всеобщего воскресения и обновления. В то время, о котором мы повествуем, господствовала почти одна лишь вера в воскресение[34].

Погребальный обряд, конечно, совершался по еврейскому ритуалу. Ему совсем не придавали значения, имя покойного не обозначалось никакой надгробной надписью: общее воскресение ведь было близко, тело верующего должно было пробыть лишь очень недолго в погребальной пещере. Не особенно занимались вопросом, будет ли воскресение всеобщим, т. е. коснется ли оно всех, добрых и злых, или же распространится только на избранных[35].

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Огнем противопоставляется крещению водой

Главным образом
Из всех явлений подобного рода самое поразительное происходит ежегодно в иерусалиме
Февраль