<<<     ΛΛΛ     >>>   

[1] Матфей — ярый галилеянин; Лука и второй Марк (Мк.16:9-20) — ярые иерусалимляне. У Иоанна соединяются оба предания. Павел (1 Кор.15:5-8) также допускает явления в отдаленных пунктах. Возможно, что видение «пятистам братьям», о котором говорит Павел и которое мы отождествили с видением «на горе Галилейской» (у Матфея), относится к числу иерусалимских.

[2] 1 Кор.15:7. То, что все четыре канонические Евангелия умалчивают об этом явлении, можно объяснить только тем, что оно относится к позднейшей эпохе. К тому же выводу приводит и хронологический порядок явлений, на котором так определенно настаивает св. Павел.

[3] Евангелие от Евреев, которое цитирует св. Иероним, “De viris illustribus”, 2. Ср. Лк.24:41-43.

[4] Евангелие от Евреев у св. Иеронима, “De viris illustribus”, 2.

[5] Не на эту ли внезапную перемену намекает Гал.2:6?

[6] Деян.1:14. Свидетельство не слишком убедительное, правду сказать. Уже у Луки чувствуется поползновение раздуть значение Марии (Лк.1–2).

[7] Предание о пребывании ее в Ефесе относится к позднейшему времени, а потому не имеет цены. См. Епифаний, “Adv. haer.”, LXXVIII, 11.

[8] См. Евангелие от Евреев.

[9] Эта мысль, правда, вполне развита только в четвертом Евангелии (гл. 14–16), но намечена она у Матфея (Мф.3:11) у Марка (Мк.1:8) и у Луки (Лк.3:16; 12:11-12; 24:49).

[10] Другие предания относят этот акт к предыдущим явлениям (Ин.20:23).

[11] Ин.3:13, 4:62, 16:7, 20:17. Еф.4:10. 1 Петр.3:22. Ни у Матфея, ни у Иоанна нет рассказа о вознесении. Павел (1 Кор.15:7-8) отвергает самую идею его.

[12] Мк.16:19; Лк.24:50-52; Деян.1:2-12; Юстин, “Apol.”, I, 50; Вознесение Исаии, эфиопская версия, 11:22; латинская версия, sub. fin.

[13] Ср. рассказ о преображении.

[14] Иосиф, Antiquit., IV.8:48.

[15] Лука, последняя глава Евангелия и первая Деяний.

Ограниченные, узкие, невежественные, без всякой опытности в деле пропаганды, ученики Иисуса были в полном смысле слова маленькими людьми. Простота их духовного облика была поразительна; легковерие — беспредельно. Но у них было драгоценное качество: они до безумия любили своего учителя. Память об Иисусе стала единственным содержанием всей их жизни, образ Иисуса стоял перед ними всегда, неотступно, и было ясно, что они будут жить исключительно тем, что в течение двух или трех лет так поглощало их и пленяло. Души простые, низшего разбора, не умеющие любить Бога непосредственно, т. е. своими силами доискиваться истины, создавать красоту, творить добро, находят прибежище в любви к человеку, на котором лежит отблеск истины, красоты и добра. Большинство людей чувствует потребность в таком двухстепенном культе. Толпа хочет иметь посредника между собою и Богом.

Если человек сумел силой высоких нравственных уз сплотить вокруг себя небольшую кучку людей, то когда он умирает, обыкновенно случается, что пережившие его близкие, дотоле, быть может, соперничавшие и враждовавшие между собой, становятся лучшими друзьями. Они связаны дорогими воспоминаниями невозвратного прошлого, по которым все они так тоскуют: это общее их достояние, их сокровище. Любить умершего — значит, любить тех, кто был ему близок. И пережившие его близкие, естественно, стараются быть вместе, чтобы вспоминать счастливое время, которое прошло. Тогда воистину сбываются глубокие слова Иисуса (Мф.28:20): умерший присутствует среди собравшихся во имя его.

Привязанность, которую ученики Иисуса питали друг к другу при жизни его, удесятерилась после его смерти. Они составляли маленькую, совершенно обособленную общину, жившую своей жизнью. Их было в Иерусалиме около ста двадцати человек[1]. Благочестие их было истинное, горячее благочестие, хотя и заключенное еще в рамки иудаизма. Иерусалимский храм был для них главным местом поклонения Богу[2]. Правда, они все работали из-за хлеба, но ведь физический труд в еврейском обществе той эпохи отнимал мало времени. У каждого было свое ремесло, но это никому не мешало быть образованным и воспитанным человеком. У нас материальные нужды так трудно удовлетворить, что человеку, живущему трудами рук своих, приходится работать по двенадцать, по пятнадцать часов в сутки; только счастливцы, обладающие досугом, могут жить для души; приобретение знаний обходится дорого и доступно немногим. Но в те времена, в обществах древности, о которых нам дает еще некоторое понятие современный Восток, в благодатном климате юга, где природа так щедра к человеку и так мало требует от него, жизнь работника оставляла много досуга. Всякий был до известной степени образованным человеком и мог следить за идеями своего времени. В пище и в одежде не было недостатка (Втор.10:18; 1 Тим.6:8): довольно было нескольких часов не слишком усидчивого труда, чтобы заработать на то и на другое. Остальное время отдавалось мечте, страсти к идее. Мы не в силах даже понять той напряженности страсти, до какой могли доходить эти люди. Евреи той эпохи[3] кажутся нам какими-то бесноватыми: каждый, как слепое орудие, повинуется овладевшей им идее.

В христианской общине в тот момент, о котором идет у нас речь и когда явления прекратились, преобладающей идеей было сошествие Святого Духа. Полагали, что он нисходит таинственным дуновением, которое пробегает по собранию верующих. Многие думали, что это дуновение исходит от самого Иисуса (Ин.20:22). Всякое движение души, которое не знали, чем объяснить, — беспричинная радость, прилив бодрости, порыв энтузиазма, — стало делом Духа Святого. Эти простые, добрые люди приписывали внешней причине (как обыкновенно бывает с простыми людьми) хорошие чувства, рождавшиеся в их душе. Больше всего таких явлений иллюминизма происходило на собраниях верующих. Когда все были в сборе и в торжественном молчании ожидали вдохновения свыше, то, естественно, каждый шум, каждый случайный шорох принимались за сошествие Духа. В первые дни таким же образом происходили и явления Иисуса. Теперь ход мысли изменился. Теперь дыхание Бога обвевало маленькую общину, наполняя души верующих небесным блаженством.

Это верование стоит в тесной связи с представлениями, почерпнутыми из Ветхого Завета. В еврейских книгах говорится о пророческом духе как о дуновении, проникающем все существо человека и вдохновляющем его. В прекрасном видении Илии (1 Цар.19:11-12) Бог является под видом легкого шелестящего ветерка. Все эти образы — все эти верования древних веков очень напоминают верования современных спиритов. В «Вознесении Исаии»[4] сошествие Святого Духа сопровождается шорохом за дверьми[5]. Очень часто сошествие Духа понималось как второе крещение. «Крещение Духом», которое ставили несравненно выше крещения Иоанна (Мф.3:11; Мк.1:8; Лк.3:16; Деян.1:5; 11:16; 19:4; 1 Ин.5:6 и сл.). Так как галлюцинации осязания у людей нервных и экзальтированных очень обыкновенны, то понятно, что самый легкий порыв сквозного ветра, малейший шелест его среди гробового молчания объяснялись как сошествие Святого Духа. Кому-нибудь покажется, что он чувствует прикосновение, сейчас же почувствуют его и все остальные[6], и вот восторг и умиление, как зараза, охватывают всех. Аналогия между этими явлениями и галлюцинациями ясновидящих всех времен бросается в глаза. В английских и американских сектах — у квакеров, у прыгунов, у шэкеров, у ирвиниан[7], у мормонов[8] на их camp-meeting’ах и радениях явления такого рода происходят ежедневно, отчасти под влиянием чтения «Деяний»[9]. Наблюдаются они и у нас, в секте так называемых «спиритов». Но не следует забывать, что существует коренное различие между бесцельным блужданием мысли, не имеющим никакой будущности, и иллюзиями, сопутствующими нравственному обновлению человечества.

В числе всех этих «сошествий Духа», случавшихся, как кажется, довольно часто, было одно, оставившее по себе глубокий след в нарождавшейся церкви[10]. Однажды, когда братия была в сборе, разразилась гроза. Окошки распахнуло сильным ветром, все небо было в огне. Грозы в том климате сопровождаются сильными световыми феноменами: целые снопы огня прорезывают воздух со всех сторон. От того ли, что электрический ток проник в помещение, или, может быть, лица собравшихся вдруг осветило ослепительной молнией, только все остались в убеждении, что Дух Святой сошел на них, коснувшись их голов огненными языками[11]. Убеждение, что наитие Духа проявляется небесным огнем и каким-то таинственным сиянием, было общераспространенным в теургических школах Сирии[12]. Собравшимся казалось, что они видят всю славу Синая[13], присутствуют при проявлении божества, подобно тем, какие бывали в былые, далекие времена. С той поры крещение Духом есть то же, что крещение огнем. Крещение Духом или огнем противопоставляется крещению водой, единственному, какое применялось Иоанном (Мф.3:2; Лк.3:16), и предпочитается ему. Крещение огнем имело место только в редких случаях. Считалось, что одни лишь апостолы да ученики первой трапезной получили его. И сложившееся у всех представление, что Дух Святой сошел на них будто бы в виде огненных языков, породило целый ряд самых странных представлений, занимавших очень видное место среди фантастических идей той эпохи.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

На это различие указывается


Надписи в
Трактат о суеверии