<<<     ΛΛΛ     >>>   

I. fot : foti, mus : musi (западногерманский)

II. foss^ : fossi, mus : musi

III. fuoss : fuossi', mus : musi (древневерхненемецкий)

IV. fuoss : f`uessi, mus : m`usi

V. fuoss : f`uesse, mus : m`use (средневерхненемецкий)

VI. fuoss : f`uesse, mus : m`uzе^.

VII. fuos ' f`uese, mus : m`uzе

VIII. fuos : f`uese, mous : m`o`uzе

IX. fus : f`use, mous : m`O`uzе (Лютер)

X. fus : f`use, maus : moize (немецкий 1900 г.)

Мы не считаем нужным приступать к выяснению и обсуждению всех тех психологических проблем, которые скрываются за этими сухими таблицами. Самоочевиден общий параллелизм отраженных в них изменений. В самом деле, мы можем сказать, что в настоящее время английские и немецкие формы более похожи друг на друга, чем каждые из них в отдельности на западногерманские прототипы, от которых самостоятельно произошли и те и другие. Обе таблицы свидетельствуют о тенденции к редукции неударных слогов, о пере- гласовке корневого элемента под влиянием последующего гласного, о повышении подъема языка у долгих гласных среднего подъема (в английском переход от о к u, от е к i; в немецком от о к u, от `ue к `u), о дифтонгизации прежних гласных верхнего подъема (переход в английском языке от i к ei и ai; в немецком от `о к `о`u и к oi; в обоих языках от u к ou и к au). Эти параллели не могут быть случайными. Они коренятся в общем для них дрейфе, сформировавшемся в до-диалектальный период.

Фонетические изменения <регулярны>. Если не считать одного еще не окончательно установившегося фонетического закона (английская таблица, X), все прочие представленные в наших таблицах фонетические законы распространяются на все случаи употребления соответствующего звука или, если фонетическое изменение чем-либо обусловлено, на все случаи употребления того же звука в одинаковых условиях^. Примером первого типа изменения может служить переход в английском языке всякого прежнего долгого i в дифтонг ai через ei. Переход этот едва ли мог быть внезапным и автоматическим, но он был достаточно скор, чтобы не допустить иррегулярности в развитии, вызванной пересечением дрейфов. Второй тип изменения иллюстрируется развитием англосаксонского долгого о в долгое е через `о под влиянием последующего i. В первом случае мы можем сказать, что ai механически заняло место долгого i, во втором случае - что прежнее долгое о <расщепилось> на два звука: долгое о, впоследствии и, и долгое е, впоследствии i. Первого типа изменение не нарушает прежней фонетической модели, формального распределения звуков по группам; изменение второго типа несколько перекраивает модель. Если ни один из тех двух звуков, на которые <расщепляется> прежний звук, не является новым звуком, это означает, что происходит фонетическое выравнивание, что две группы слов, каждая со своим особым звуком или сочетанием звуков, отныне совпадают в единой группе. Такого рода выравнивание чрезвычайно часто встречается в истории языка. Например, в английском языке, как мы видели, все прежние долгие гласные `u, утратив свою огубленность, оказались неотличимыми от всей массы долгих i. А это значит, что долгий гласный i получил больший, чем прежде, удельный вес в фонетической системе. Любопытно отметить, сколь часто в языках обнаруживалось стремление загнать первоначально различавшиеся звуки на какие-то излюбленные артикуляционные позиции, несмотря на возникающие при этом смешения^. В новогреческом языке, например, гласная i есть историческая равнодействующая не менее чем десяти этимологически различных гласных (долгих и кратких) и дифтонгов классической афинской речи. Итак, факты с достаточной очевидностью доказывают существование фонетических дрейфов общего типа в направлении определенных звуков.

Чаще всего фонетический дрейф носит еще более общий характер. Он есть не столько движение к определенному ряду звуков, сколько к определенным типам артикуляции. У гласных обнаруживается тенденция к более верхнему или более нижнему подъему языка, у дифтонгов - к слиянию в монофтонги, у глухих согласных - к переходу в звонкие, у смычных - к переходу в спиранты. В действительности почти все фонетические законы, отмеченные в наших двух таблицах, являются лишь частными случаями таких более общих фонетических дрейфов. Так, например, повышение английского долгого о до степени и и долгого е до степени i было лишь частью общей тенденции к большему подъему языка при артикуляции долгих гласных, равно как и переход t в 55 в древневерхненемецком языке был лишь частью общей тенденции к замене прежних глухих смычных согласных глухими спирантами. Единичное звуковое изменение, даже если нет налицо фонетического выравнивания, обычно грозит разрушить прежнюю фонетическую систему, ибо вносит дисгармонию в группирование звуков. Единственный возможный способ восстановить прежнюю систему, не идя наперекор общему дрейфу, это подчинить аналогичному изменению прочие звуки того же фонетического ряда.

Если по той или иной причине р сменяется своим звонким соответствием Ь, прежний ряд р, t, k выступает уже в несимметричном виде Ъ, t, k. Такой ряд по своему фонетическому эффекту не равноценен прежнему ряду, хотя он ему и соответствует этимологически. Общая фонетическая система в связи с этим оказывается нарушенной. Но если t и k тоже сменяются своими звонкими соответствиями d и д, прежний ряд оказывается возрожденным в новом виде: Ь, d, д. Система как таковая сохранена или же восстановлена при условии, конечно, что новый ряд Ь, d, д не смешивается с прежним рядом Ь, d, д иного исторического происхождения. Если такого прежнего ряда нет, образование ряда Ь, d, д не встретит затруднений; если же он уже есть, прежняя звуковая система может быть сохранена в неприкосновенности лишь путем какого-то изменения прежних звуков Ь, d, д. Они могут стать придыхательными bh, dh, gh, или спирантизованными, или назализованными, или же могут развиться еще каким-нибудь иным путем, сохраняющим их обособленность как ряда, противопоставленного прочим рядам звуков. Такого рода изменения звуков без нарушения фонетической системы или с минимальным ее нарушением являются, по-видимому, наиболее существенной тенденцией в истории звуков речи. Фонетическое выравнивание и <расщепление> до некоторой степени противодействует ей, но в общем и целом она остается центральным неосознаваемым регулятором направления и скорости развития звуковых изменений.

Стремление к удержанию системы, тенденция к <корректированию> ее нарушений при посредстве сложной цепи дополнительных изменений, развивающихся часто в течение столетий и даже тысячелетий, - эти психические подводные течения языка чрезвычайно трудно осознать в терминах индивидуальной психологии, а между тем их историческая реальность не подлежит сомнению. Мы едва ли понимаем, в чем заключается первичная причина расстройства фонетической системы и каковы те силы, которые определяют выбор тех или иных индивидуальных изменений для восстановления ее на новой основе. Многие лингвисты совершали роковую ошибку, считая звуковое изменение как бы физиологическим явлением, тогда как оно есть явление строго психологическое, или же пытались разрешить проблему, играя такими словечками, как <тенденция к наибольшему облегчению артикуляции> или <совокупный результат ошибочного восприятия> (например, со стороны детей, обучающихся говорению).

Такие упрощенные объяснения не годятся. <Облегчение артикуляции> может являться одним из факторов, но это в лучшем случае только субъективное понятие. Индейцы находят безнадежно трудными самые простые для нас звуки и сочетания звуков; один язык поощряет такое фонетическое развитие, какого другой язык во что бы то ни стало силится избежать. <Ошибочное восприятие> не объ- ясняет того особо знаменательного дрейфа в отношении звуков речи, на котором я настаивал. Гораздо лучше признать, что мы до сих пор не поняли первичной причины или первичных причин медленного дрейфа в области фонетики, хотя зачастую мы и можем определить некоторые способствующие ему факторы. По всей видимости, мы не сделаем в этом направлении сколько-нибудь заметных шагов, пока не подвергнем изучению интуиционную подоснову речи. Как мы можем понять природу дрейфа, расстраивающего и преобразующего фонетические системы, если мы вовсе не удосужились изучить звуковую систему как таковую и <удельный вес> и психологические связи между отдельными элементами (конкретными звуками) в этих системах?

Каждый лингвист знает, что за фонетическим изменением сплошь и рядом следует преобразование в морфологии, но вместе с тем он считает возможным утверждать, что морфология мало или вовсе не оказывает влияния на ход фонетической истории. Я склоняюсь к тому мнению, что нынешняя наша тенденция рассматривать фонетику и грамматику как взаимно не соотносящиеся области языка представляется ошибочной. Гораздо вероятнее, что эти области и исторические линии их развития фундаментальным образом связаны друг с другом, но ухватить суть этих связей мы в полной мере пока не можем. В конце концов, раз звуки речи существуют лишь постольку, поскольку они являются символическими носителями существенных значений и пучков значений, почему бы мощному дрейфу в сфере значений, а также ее постоянным характеристикам не оказывать поощряющего или сдерживающего влияния на направление фонетического дрейфа? Я полагаю, что такого рода влияния могут быть вскрыты и что они заслуживают гораздо более внимательного изучения, чем это делалось до сих пор.

Это возвращает нас к нашему оставшемуся без ответа вопросу: как случилось, что и в английском, и немецком языке развилось любопытное чередование неизмененного гласного в единственном числе (foot, Fuss) с измененным гласным во множественном (feet, F`usse)? Было ли до-англосаксонское чередование fot : f`oti чисто механическим явлением, без всякой побочной морфологической обусловленности? Так оно всегда утверждается, и действительно все внешние факты подкрепляют этот взгляд. Переход о в `о и далее в е отнюдь не есть нечто свойственное только множественному числу. Он встречается и в форме дательного падежа единственного числа (fet), также восходящей к древнейшему foti. Кроме того, и во множественном числе fet есть форма лишь именительного и винительного падежей; в родительном падеже будет fota, в дательном fotum. Лишь столетиями позже чередование о-е стало служить средством различения числа; о распространилось на все единственное число, с - на множественное. Лишь тогда, когда произошло это перераспределение форм^, ясно установилась нынешняя символическая значимость чередования foot ; feet. Далее, мы не должны забывать, что о изменилось в `о(е) во всех прочих случаях грамматического и деривационного формообразования. Так, доанглосаксонскому hohan (впоследствии hon) 'висеть' соответствовало hohith, hehith (впоследствии hehth) 'висит'; именам dom 'приговор', blod 'кровь', fod 'пища' со- ответствовали глагольные дериваты domian (впоследствии deman) 'решать', blodian (впоследствии bledan) 'истекать кровью', fSdian (впоследствии fedan) 'кормить'. Все это как будто указывает на чисто механический характер изменения о в `о и далее в е. Столь много взаимонесвязанных функций оказалось, в конце концов, обслуженным этой перегласовкой, что мы не можем допустить, чтобы она была мотивирована какой-нибудь одною из этих функций.

Соответствующие факты немецкого языка вполне аналогичны английским. Лишь в дальнейшей истории языка перегласовка сделалась значащим показателем числа. Примем во внимание еще и следующее. Переход foti в f`oti предшествовал переходу f`oti в f`ote, f`ot. Это можно счесть <счастливой случайностью>, ибо если бы foti изменилось в fote, fot до того, как конечное i оказало влияние на гласный предшествующего слога, между формами единственного и множественного числа разницы бы не было, что в англосаксонском языке для имени мужского рода было бы явлением аномальным. Но была ли <случайностью> последовательность фонетических изменений?

Примем во внимание еще два факта. Все германские языки знакомы были с перегласовкой, облеченной функциональной значимостью. Чередования типа современных английских sing 'петь', sang 'пел', sung 'петый', по-англосаксонски singan, sang, sungen внедрились уже в языковое сознание. Далее, тенденция к ослаблению конечных слогов уже тогда была очень сильной и обнаруживалась тем или иным путем в течение столетий. Мне думается, что эти дополнительные факты помогают нам уразуметь действительную последовательность фонетических изменений. Мы вправе даже утверждать, что о (и и) не могло подвергнуться изменению в `о (и `u), пока разрушительный дрейф не дошел до такой точки, когда задержка в изменении гласного привела бы вскоре к морфологическому затруднению. Наступил такой момент, когда окончание множественного числа -i (и аналогичные окончания с i в других формах) стало ощущаться слишком слабым для удовлетворительного несения своего функционального бремени. Непроизвольно англосаксонский ум - да будет мне позволено упростить всю сложность обстановки - воспользовался возможностью, заключенной в индивидуальных вариантах произношения, до той поры автоматически нейтрализуемых, чтобы переложить на них некоторую часть этого бремени. Эти индивидуальные варианты восторжествовали по- тому, что они как нельзя лучше способствовали реализации общего фонетического дрейфа без разрушения контуров морфологии данного языка. А наличие символического чередования (sing, sang, sung) действовало как притягательная сила на возникновение нового чередования того же характера. Все эти факторы в равной мере действительны и в отношении немецкой смены гласных. Вследствие того, что разрушительный фонетический дрейф осуществлялся в немецком языке более медленным темпом, нежели в английском, предохраняющее от морфологического расстройства изменение uo в `ue (u в `u) не потребовалось и, действительно, не произошло ранее, чем через триста или более лет после аналогичного английского изменения; и это, по моему мнению, есть факт в высшей степени знаменательный, Фонетические изменения иногда могут неосознанно поощряться в интересах удержания в неприкосновенности психологических расстояний между словами и между формами слов. Общий дрейф хватается за индивидуальные варианты в произношении, позволяющие ему сохранить существующие морфологические соотношения или создать новые, к которым устремляется язык.

Итак, я выдвигаю предположение, что фонетическое изменение складывается по меньшей мере из трех основных стихий, а именно: 1) общий, в одну сторону направленный дрейф, о природе которого мы почти ничего не знаем, но о котором мы можем подозревать, что характер его по преимуществу динамический (например, тенденции к усилению или ослаблению ударения, к большей или меньшей звонкости звуков); 2) выравнивающая тенденция, направленная на сохранение или восстановление фундаментальной фонетической систе- мы языка; 3) предохраняющая тенденция, выступающая тогда, когда основной дрейф угрожает слишком серьезным морфологическим расстройством. Я ни на минуту не воображаю, будто всегда возможно выделить эти три стихии или будто этого чисто схематического анализа достаточно для выяснения тех сложных сил, которыми обусловлено конкретное фонетическое развитие. Фонетическая система не является неизменной, но изменяется она куда медленнее, чем входящие в ее состав звуки. Любой имеющийся в ней фонетический элемент может претерпеть радикальное изменение, а сама система сохранится в неприкосновенности. Было бы нелепо утверждать, будто нынешняя фонетическая система английского языка тождественна с древней индоевропейской, и все же весьма любопытно отметить, что даже теперь английские ряды начальных согласных

p t k

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Первого типа изменение
В свою очередь расходится с нею в каком-то другом отношении
Типы объединяющих в целое сущностей
Конкретные
Все индивидуальные различия внутри диалекта постоянно нивелируются до уровня диалектальной нормы