Должны непременно обнаруживать много сходства в отношении своих поверхностных свойств.

Едва ли стоит особо подчеркивать, что приведенные мною примеры языковых типов далеко не исчерпывают всех возможностей языковой структуры, а также что два языка, одинаково классифицируемые, не должны непременно обнаруживать много сходства в отношении своих поверхностных свойств. Наша классификация касается лишь наиболее фундаментальных и обобщенных проявлений духа, техники и степени осложненности каждого данного языка. Тем не менее во многих случаях мы можем установить тот высоко пока- зательный и примечательный факт, что языки, относимые нами к одному и тому же классу, обнаруживают своего рода параллелизм и в отношении таких деталей или структурных особенностей, которые не предусмотрены нашей классификационной схемой. Так, интереснейшая параллель может быть проведена по структурным линиям между языками такелма и греческим^, т.е. такими языками, которые географически столь отдалены друг от друга и исторически столь между собою не связаны, как только могут быть два наудачу взятых языка. Их сходство идет дальше обобщенных фактов, отмеченных в таблице. Может даже показаться, что языковые характеристики, о которых легко думать вне всякой связи друг с другом, которые, казалось бы, с точки зрения теории никак между собой не связаны, обнаруживают тем не менее тенденцию сгруппировываться или двигаться вместе в кильватере некоего скрытого, но властно их контролирующего импульса к форме, который управляет их дрейфом. Поэтому, если мы только убедились в интуитивном сходстве двух данных языков, в присущем им обоим одинаковом внутреннем ощущении формы, нам не придется чересчур удивляться тому, что каждый из них ищет и избегает одних и тех же направлений языкового развития.

Мы в настоящее время еще весьма далеки от того, чтобы уметь точно определить, в чем именно заключается это основополагающее чувство формы. Мы можем в лучшем случае только смутно его ощущать и должны по большей части довольствоваться одной лишь констатацией его симптомов. Эти симптомы постепенно накапливаются в наших описательных и исторических грамматиках отдельных языков. На- станет, быть может, день, когда мы будем в состоянии восстанавливать по этим симптомам стоящие за ними великие основополагающие схемы.

Ходячая классификация языков на <изолирующие>, <агглютинативные> и <флективные> (лучше <фузионные>), - классификация по существу чисто техническая, - не может служить сколько-нибудь надежным ключом для раскрытия интуитивно ощущаемых форм языка. Не знаю, может ли нас подвести ближе к цели предлагаемая мною классификация по четырем понятийным группам. По моему личному мнению, может, но ведь вообще классификации - эти аккуратные построения спекулятивного разума - вещь ненадежная.

^Здесь, конечно, разумеется греческий язык не сам по себе, а лишь как типичный представитель индоевропейских.

Они должны проверяться при всяком удобном случае и лишь после достаточной проверки могут претендовать на общее признание. Тем временем мы попробуем подкрепить нашу классификацию путем при- влечения довольно любопытного, хотя и простого исторического критерия. Языки находятся в беспрерывном процессе изменения, но было бы вполне разумным предположить, что они дольше сохраняют имен-но то, что является в их структуре наиболее фундаментальным. Обратимся теперь к известным нам группам родственных языков^. Переходя в этих группах от одного языка к другому или прослеживая их линию развития, мы часто встречаемся с фактом постепенного изменения их морфологического типа. В этом нет ничего удивительного, ибо нет никаких оснований к тому, чтобы язык всегда оставался верен своей первоначальной форме. Любопытно, однако, отметить, что из трех перекрещивающихся классификаций, представленных в нашей таблице (типы значений, техника и степень синтезирования), легче всего подвергается изменению степень синтезирования; изменчива, но в гораздо меньшей мере, и техника, а типы значений об- наруживают тенденцию удерживаться дольше всего.

Приведенный в таблице иллюстративный материал, конечно, слишком скуден, чтобы служить в этом отношении реальной базой для доказательства, но он все же, в меру возможного, достаточно показателен. Единственные усматриваемые по нашей таблице изменения типов значений внутри групп родственных языков - это переход от типа B к типу А (шиллук в противопоставлении с языком эве^, классический тибетский в противопоставлении с современным тибетским и китайским) и от типа D к типу C (французский язык в противопоставлении с латинским^. Но ведь тип А относится к типу B, а тип C к типу D, как простая форма к сложной форме внутри какого-то более широкого, фундаментального типа (чисто-реляционного, смешанно-реляционного). Убедительных примеров перехода от чисто-реляционного к смешанно-реляционному типу и обратно я привести не могу.

Таблица с достаточной ясностью показывает, сколь мало относительной устойчивости обнаруживается в техническом строе языка. Хорошо известны факты, что высоко синтетические языки (латынь, санскрит) сплошь и рядом разлагались до состояния аналитических (языки французский, бенгальский) или что агглютинативные языки (финский) во многих случаях постепенно усваивали черты <флективности>, но из этих фактов, по-видимому, редко выводилось то естественное заключение, что противопоставление языков синтетических и аналитических или агглютинативных и <флективных> (фузионных) не представляет, в конце концов, ничего особенно фундаментального. Обращаясь к индокитайским языкам, мы видим, что китайский представляется почти что образцовым, какой только можно найти, изолирующим языком, тогда как в классическом тибетском обнаруживаются не только фузионные, но и явно символические особенности (например, g-tong-ba 'давать', прошедшее время b- tang, будущее время g-tang, повелительная форма thong); но оба они чисто-реляционные языки. Эве либо изолирующий, либо только едва агглютинативный язык, а шиллук, хотя и строго аналитический, является вместе с тем одним из наиболее резко выраженных символических языков, какие мне только известны; оба эти суданских языка - чисто-реляционные. Между языками полинезийскими и кхмерским родство далекое, хотя фактически несомненное; при том что у последнего более выражены фузионные черты, чем у первых^, они совпадают в общем им типе сложных чисто-реляционных языков. Языки яна и салина по своему внешнему облику крайне несхожи. Язык яна высоко полисинтетический и вполне типически агглютинативный, салина - не более синтетичен, чем латинский, и такой же, как и он, иррегулярный и компактно фузионный (<флективный>) язык, оба (и яна, и салина) языки чисто-реляционные. Языки чинук и такелма, отдаленно родственные языки Орегона, очень далеко ото- шли друг от друга не только в отношении общих линий техники и синтезирования, но и почти во всех деталях своей структуры; оба они сложные смешанно-реляционные языки, хотя и в весьма различных направлениях. Факты, подобные этим, как будто подкрепляют предположение, что в противопоставлении языков чисто-реляционных и смешанно-реляционных (или конкретно-реляционных) мы имеем дело с чем-то более глубоким, более всеобъемлющим, нежели в про- тивопоставлении языков изолирующих, агглютинативных и фузионных^.

Всякому известно, что язык изменяется. Два человека одного поколения и одной местности, говорящие на одном и том же диалекте и вращающиеся в той же социальной среде, никогда не будут одинаковы по складу речи. Тщательное изучение речи каждого из них вскроет бесчисленные различия в подробностях - в выборе слов, структуре предложения, в относительной частоте использования тех или иных форм и сочетаний слов, в произношении отдельных гласных и согласных и их сочетаний, во всех тех чертах, которые придают жизнь разговорному языку, как-то: быстрота речи, акцентуация и интонация. Можно даже, пожалуй, сказать, что говорят они на слегка различающихся диалектах одного и того же языка, а не на одном и том же языке.

Есть, однако, существенная разница между личностными и диалектальными различиями. Если мы возьмем два близко родственных диалекта, скажем, английский язык, на котором говорят <средние классы> Лондона, и тот английский язык, который обычно слышится из уст жителя Нью-Йорка, то заметим, что как бы ни отличались между собою говорящие индивиды в каждом из этих городов, все же общая масса лондонцев образует одну компактную и сравнительно одинаковую группу в противоположность массе обитателей Нью-Йорка. Индивидуальные их различия покрываются или поглощаются некоторым более общим их сходством, скажем, в произношении и лексике, которое резко обнаружится при противопоставлении языка одной группы в целом языку другой. Это значит, что есть своего рода идеальная языковая сущность, которая господствует над речевыми навыками членов каждой группы, что чувство почти безграничной свободы, ощущаемое индивидом при пользовании своим родным языком, находится как бы на сдерживающем поводу у какой-то регулирующей нормы. Один индивид следует норме лишь в той мере, которая лично ему свойственна, другой - ближе к установившейся средней норме в том именно отношении, в каком первый наиболее явно от нее отходит, но в свою очередь расходится с нею в каком-то другом отношении, и так далее. Возвыситься до уровня диалекта индивидуальным различиям мешает не только то обстоятельство, что они в каждом отдельном случае мало существенны, - бывают вполне отчетливые диалектальные различия, не более значительные, чем индивидуальные различия внутри диалекта; причина этого заключается главным образом в том, что индивидуальные различия речи молчаливо <корректируются> или уничтожаются согласованностью обычая.

Если всех говорящих на данном диалекте расположить по порядку в соответствии со степенью их приближения к средней речевой норме, едва ли можно сомневаться в том, что они составят последовательно градуированный ряд, группирующийся вокруг хорошо определенного центра или нормы. Разница в говорении между любыми двумя соседними индивидами в этом ряду' окажется ничтожной, если только не прибегать к микроскопически точному лингвистическому исследованию. Разница же между двумя наиболее крайними членами ряда наверно будет значительная, настолько значительная, что ее можно приравнять к подлинному диалектальному различию. Сказать, что эти нетипичные индивиды говорят на различных диалектах, мешает нам то, что особенности их речи, взятые в целом, не могут быть соотнесены с какой-либо иной нормой, кроме нормы всего их ряда.

<<< ΛΛΛ >>>

Отождествляя наши условные междометия
Простые смешанно-реляционные языки

Западная калифорния к югу от залива сан-франциско
Одна из них представляет собой диалект другой

Евгений