<<<     ΛΛΛ     >>>   

Коснемся еще одного несбывшегося сценария мировой цивилизации, связанного с существованием христианства как мировой религии.
Любопытен факт разброса мнений о его значимости в жизни людей между двумя полярными точками зрения.
Одна представлена в трудах знаменитого немецкого мыслителя Ф. Ницше, который считал христианство религией рабов — в нем «на первый план выходят инстинкты угнетенных и порабощенных...», оно является пристанищем самых «дурных инстинктов», ведущих «ожесточенную войну с чувствами почтительно-сти и дистанции, разделяющими людей», т. е. с основными предпосылками роста культуры [184а, 35,62]. По его логике именно христиане — эти хитрые, незаметные и скрытные вампиры — выпили всю кровь из греко-римского мира с его благородством инстинкта, вкусом, методичностью исследования, гением организации и управлением, верой в будущее и.волей к грядущему. Христианство растоптало и отняло у нас чудесный мир античной культуры, лишило нас редкостных и утонченных прелестей мавританской культуры [184а, 89]. Христианство является восстанием пресмыкающихся против всего благородного, превращая любую революцию в сплошное море крови и преступлений, оно — болезнь человечества из-за своего фанатизма и аскетизма.
На противоположной точке зрения стоит известный писатель и мыслитель Г.К. Честертон: «Те, кто считает христианство узким и фанатичным, обречены на вечное удивление. Мы — аскеты и воюем с аскезой; мы — наследники Рима и воюем с Римом; мы — монотеисты и бьемся с монотеизмом. Загадку христианства не разрешишь, назвав его нелепостью. Если оно нелепо, почему же оно кажется разумным миллионам здравомыслящих людей, несмотря на все перемены без малого двух тысячелетий? Я нахожу одну разгадку: потому что оно не нелепо, а разумно. Если христиане — фанатики, они фанатично защищают разум, обличают глупость. Только этим я могу объяснить, почему наша вера так свободна и тверда, почему она не желает принимать помощь от сил, которые на первый взгляд важны для ее существования; почему так строга к идеям, которые также на первый взгляд очень близки к ней; почему знает все чаяния века и всегда умеет встать над ними; почему никогда не говорит того, что от нее ждут, никогда не отказывается от своих слов. Все это возможно только в одном случае: как Паллада из головы Зевса, она вышла из разума Господня целостной, зрелой, сильной, готовой к суду и битве» [218, 238]. Перед нами настоящий гимн христианству, так много сделавшего для человека и человечества в силу его разумности, порожденной божественным разумом.
Оригинален подход к природе христианства Л. Гумилева, считающего его «византийским» этносом, зародившимся в Римской империи. Причем спецификой этого этноса служит отсутствие единства по происхождению, языку и территории, ибо сказано: «Несть варвар и скиф, эллин и иудей». Он пишет о христианах следующее: «В системе Римской империи, где была установлена широкая веротерпимость, христиане были исключением. Разумеется, причиной тому были не догматы, которые до 325 года и не были установлены, и не правительственный террор, ибо императоры стремились избежать гонений, специальными эдиктами запрещая принимать доносы на христиан, и не классовые различия, потому что христианами становились люди всех классов, а острое ощущение «чуждости склада» христиан всем остальным» [53, 45-46].
Это значит, что в недрах эллинистической культуры, в этническом аспекте напоминающей западноевропейскую, появились «христиане», противопоставившие себя «язычникам» по характеру поведения. Именно поведение отличало образуемую ими новую целостность, чуждую грекам, финикийцам, римлянам, иудеям. Эта целостность формировалась на протяжении двух столетий и начала ломать эллинистическую структуру в ее римском варианте. Вполне естественной оказалась реакция имперской власти — они начали преследовать именно христиан. Это не помогло, и тогда Юлиан-Отступник решился на более тонкую операцию: «Юлиан Отступник попробовал произвести реставрацию римской веры... и заменил Христа Митрой... Даже если бы Юлиан победил и искоренил христианство, то он укрепил бы не потомство бога Квирина и волчицы, а систему, которую правильнее было бы понять как Антирим, только иного фасона, чем тот, который создали христианские общины» [52, 373].
Представим себе, что замысел Юлиана-Отступника удался и христианство так и осталось одной из многочисленных сект или религий я эллинистическом мире. Тогда возникает еще один преинтереснейший возможный вариант развития мировой истории — «Европа без христианства в качестве государственной религии», или, говоря словами Л. Гумилева, нового «этноса».
Некоторые в основном культурные аспекты такой ситуации обыграл в своем эссе Г. Честертон. В частности, он пишет: «Если бы Церковь (речь идет о христианской церкви — В.П.) не явилась в мир, Европа наверное, .была бы теперь похожа на сегодняшнюю Азию. Конечно, кое в чем они бы различались — ведь народы и среда различались и в древности. Но античное язычество в последней своей фазе обещало стать неизменным в том самом смысле, в каком мы говорим о неизменной Азии. Должно быть, еще возникали бы новые философские школы, как возникают они на Востоке. Рождались бы истинные мистики — они есть и в Азии, и в античности. Создавались бы системы, уклады, кодексы, как в античности и в Азии. Были бы хорошие, даже счастливые
люди — ведь Господь наделил совестью каждого, а тот, кто идет путем совести, может обрести мир. Но удель ный вес всего этого, соотношение добра и зла были бы в неизменной Европе такими же, как и в неизменной Азии. Если мы посмотрим честно и с настоящей симпа тией на Восток, нам придется признать, что там нет ни чего хотя бы отдаленно похожего на вызов и переворот веры. [218,242-243].
Действительно, Азия представляет собой скорее целый космос, нежели просто континент, ибо она велика географически, потрясает множеством народов, разнообразием вер и философских течений, в ней немало прекрасных художественных творений, красочных мифов и легенд. Азиаты блуждают в джунглях своих мифологий, тонут в океане своих философий, которые являются космическими по своему характеру, причем самые изысканные и причудливые фантазии почему-то оказываются адекватными действительности. По мнению Г. Честертона, воинствующая христианская церковь представляет собою армию, освобождающую мир от рабства, присущего и античному миру, и Азии: «Те, кто хоть раз соприкоснулся с Востоком, даже мусульманским, знают, какой поразительной бывает его нравственная бесчувственность; например, там нет границ между извращением и страстью. Не предрассудки, а опыт учит нас, что Азия кишит не только богами, но и бесами» [218, 244]. Иными словами, азиаты объявляются язычниками, зараженными изначально безнравственностью, которая связана с чувственностью окружающего мира, тогда как христиане возводят на пьедестал свободу человека, его индивидуальность, зачастую перерастающую в индивидуализм, причем они пренебрегают миром.
215

На это различие между христианским Западом и языческим Востоком указывает и французский культурологи писатель А. Мальро, который в своей работе «Искушение Запада» пишет от имени китайца Линя: «В этих церквах мне- слышались голоса двух христиан: один пел хвалу Господу; другой глухо его вопрошал. И вопрошающий уже не стремился внушить человеку сознание тех из сил человеческих — от могущества до сладострастия, — что утверждают человека на земле, отделяя его от мира; свои сомнения, покаяния, свою внутреннюю борьбу, что составляет его жизнь, он наделял высшей ценностью и крайней напряженностью: он связывал с ними Бога. Безответственный человек Востока стремится возвыситься над конфликтом, который его не касается. Христианин вообще не может оторвать себя от этого конфликта; отныне Бог и христианин неразрывны, и мир предстает не чем иным, как никчемной декорацией их конфликта» (132. 26).
Христианская цивилизация выпячивает отдельное Я и направляет его устремления на покорение мира, на подчинение природы, тогда как восточное умонастроение и мышление не придают особой значимости индивиду, в них сильны коллективное и космическое начало.
И вместе с тем восточные религии гораздо более человечны, чем христианство. Тот же буддизм представляет собою способ построения самим человеком своей личности, способ самосовершенствования индивида. Можно сказать, что в буддизме гораздо больше гуманизма, нежели в христианстве, ибо человек создает свой путь в нирвану, он в центре внимания и он выше бога. И вопреки Г. Честертону буддизм обладает колоссальным нравственным содержанием, что же касается отсутствия границ между страстью и извращенностью, то на Востоке это значит более человечное отношение общества к человеку, имеющему душевные недуги.
Нехристианская Европа ничем по существу не отличается от Азии, в ней процветает то же классическое язычество, подобное восточным религиозно-философским системам и учениям.
Пифагорийцы, аналогично индуистам, размышляют о перевоплощении, переселении душ из одного тела в другое.
Стоики в обучении людей разуму и добродетели ничем не отличаются от конфуцианцев:
Неоплатоники, как и буддисты, погружены в спорные потусторонние истины.
Просвещенные люди поклоняются Аполлону — некоему высшему началу. В этом они похожи на просвещеных персов, которые, поклоняясь огню, почитают Высшее Божество.
Поклонники Диониса предаются диким пляскам и веселым оргиям.
Толпы стекаются на пышные празднества, устраиваемые храмами, чьи жрецы поклоняются тем или иным богам.
Находятся и такие, кто верит в богов только потому, что отождествляет их с бесами, и приносят тайные жертвы Молоху.
Подобное же совершается приверженцами культа индийской богини времени Кали.
Сознание многих европейцев проникнуто магией, в основном черной, в журналах и газетах публикуются различного рода заговоры и заклинания.
В обществе господствует мировоззренческий и идеологический плюрализм и неудивительно, что восхищение Сенекой прекрасно уживается с подражанием Нерону — ничто ведь не мешает соседствовать изречениям Конфуция с китайскими пытками. Все в жизни перемешано, все хорошее и плохое настолько старо, что уже не может просто взять и умереть. Религии на любой вкус и любую потребность, только нет самого христианства с его непомерными воинственными устремлениями, чья логика развития приводит сначала к смерти бога, а потом и к смерти самого человека. Не случайно в прошлом христианские богословы и философы доказывали существование бога, теперь же, в конце XX столетия, мыслители стараются доказать существование человека.
Самое интересное — это то, что в нехристианской Европе не смог бы возникнуть капитализм, ибо именно христианство в одной из его форм (протестантизм) создало мировоззренческие предпосылки для генезиса и функционирования рационального способа ведения хозяйства. «В Западной Европе в условиях децентрализации и плюрализма, многообразия феодальных форм борьба внутри правящего класса постепенно привела, — отмечает В. Зарин, — к отбору наиболее жизнестойких социально-политических и хозяйетвенных институтов, обеспечивающих экономический рост и совершенствование военного дела за счет технического прогресса. К числу таких институтов следует отнести городское самоуправление, сложившийся рынок, а также более защищенное правовое и экономическое положение посредственных производителей» [77, 89].
Для нас важно развитие городов, которые в самом начале служили европейским феодалам источником доходов от ремесленного производства и торговых операций, а также дополнительной опорой в их борьбе с центральной властью и в междоусобных столкновениях. И вот здесь перед нами весьма знаменательный факт, а именно: крестовые походы, к которым призвала католическая церковь во имя спасения гроба господня в Иерусалиме, и освобождение городов от власти феодалов странным образом совпадают. Да иначе и быть не могло, ибо феодалы, отправившиеся в крестовые походы в погоне за богатствами, в основном попали в зависимость от городских купцов и ростовщиков. Поэтому ряд городов выкупают свои права у сеньоров, в других городах королевская власть оказывает им вооруженную поддержку в борьбе со своими вассалами, ослабленными походами в Палестину. Один из ведущих западных социологов Х1Х-ХХ вв. М. Вебер отмечает роль христианства в разрушении разнообразных ритуальных барьеров, мешавших объединению людей в независимую городскую общину [34].
В целом для западноевропейской цивилизации было характерно отсутствие автократии, моноцентристской структуры светской, духовной и экономической власти. Наряду с военно-феодальной иерархией, переплетаясь с ней, существовала духовная иерархия. Меч светский, которым владела феодальная элита, имел свою параллель в «духовном мече», той силе, которой в европейской структуре обладала церковь [221, 135-157]. Борьба между этими двумя мечами, между императорской властью и папством помогла родиться и пробиться ростком свободных городских коммун, политического и религиозного свободомыслия. Имено возникший на этой почве протестантизм с его этикой, пронизанной духом капитализма, и позволил синтезировать несколько феноменов европейской цивилизации: античная наука, особенно математика, соединенная в эпоху Возро-ждения с экспериментом; рациональное римское право, получившее свое развитие в средние века; рациональный способ ведения хозяйства, возникший благодаря отделению рабочей силы от средств производства [34, 44-244].
Значимость «протестантской этики» в становлении капитализма подкрепляют и оригинальные исследования Ф. Броделя, посвященные экономической истории в масштабе всего мира с XV по XVIII век. В своей книге «Время мира» он показывает, что главная игра в движении Запада к капитализму была сыграна до 1585 года, что в ней победителем стала Голландия, завоевавшая и торговую Европу, и весь мир. Это было обеспечено, во-первых, связью между северным полюсом — Балтийским морем и фламандской, немецкой и француз-ской промышленностью — и южным полюсом, которым выступала Севилья, великий поход на Америку с ее драгоценными металлами; во-вторых, значимостью Голландии как центра объединения протестантской Европы [22, 208-209]. Именно протестантская этика способствовала проявлению творческой энергии голландцев в торговых и финансовых делах и позволила им создать мощную мировую экономическую империю.
Христианство в его протестантской форме сыграло достаточно значимую роль в становлении капитализма, оно своим рационализмом как бы определило судьбы Западной Европы. И если бы последняя осталась нехристианской, то западная цивилизация не пошла бы по пути капиталистического развития. Ее дорога — это типичная эволюция восточных цивилизаций, когда города выполняют административную функцию, когда место феодальной раздробленности занимают абсолютистские монархии с мощной бюрократической системой, когда энергия инди-виду а ЛИЗУ а скована стальным корсетом корпоративного духа, когда господствующая церковь подавляет алчные устремления ростовщиков и проповедует принципы социальной справедливости.
Но этот сценарий не был осуществлен, и капитализм начал свое победное шествие с Западной Европы.

Государства крестоносцев остались в Восточном Средиземноморье

С глубокой древности идет борьба за господство на Ближнем Востоке, особенно в Сирии и Месопотамии, а также за доминирование в Египте. Эти страны были одними из богатейших и культурных регионов тогдашнего мира. Через них проходили пути международной торговли. «С античных времен Ближний Восток, — подчеркивает Ш. Перес, — оказывал ключевое воздействие на благосостояние человечества. Данному региону принадлежала важная роль в обеспечении безопасности международных торговых путей и стабильности великих империй, которые возникали и рушились. Правители этих империй уделяли неослабное внимание событиям, происходившим в регионе. Не было такого периода в истории, когда Ближний Восток не разжигал бы воображения пророков и мечтателей, путешественников и исследователей, купцов и авантю-ристов, воинов и правителей, а в первую очередь — последователей трех великих монотеистических религий, верящих в божественное откровение» [Перес Ш. Новый Ближний Восток. М., 1994, с. 63]. За господство в этом регионе вели борьбу Византия и Иран, Иран и арабы, арабы и Византия, а в конце XI столетия в борьбу вступили феодальные государства Западной Европы под флагом освобождения «гроба Господня». Эта борьба выразилась в виде семи крестовых походов и длилась почти два века (с 1096 по 1270 г.).
Крестовые походы на Восток, беспрецедентный и неожиданный результат религиозного энтузиазма, рожденного желанием преодолеть возникший в Западной Европе кризис, стали на протяжении длительного времени повторяющимися эпизодами в средневековом обществе. Они остаются, очевидно, наиболее ошеломительным проявлением тех чувств, превращенных в действия, которые сегодня считаются присущими исключительно средневековью. Здесь слово «беспрецедентный» относится к международному спонтанному массовому походу в Палестину с целью завоевания или защиты страны, где Христос провел свою земную жизнь.
Рассматриваемый в широком смысле как военное предприятие, инициированное религиозными побуждениями, первый крестовый поход был предвосхищен военными экспедициями (инспирированными и поддержанными папством), которые должны были вырвать из рук мусульман Северную Испанию, и норманским завоеванием Англии, получившим особое благословение папства. Затем на протяжении следующих четырехсот лет название и религиозную и военную технику крестовых походов использовали для организации походов, которые под видом большей или меньшей справедливости должны были защищать католическую церковь, от еретиков типа альбигойцев, язычников в Пруссии и балтийских странах, и захватчиков, подобно туркам, с 1453 года до конца XVII века. Несмотря на это семь крестовых походов, каждый из которых требовал переправы сухопутным или морским путем крупной, многонациональной армии, представляющей христианство и имеющей благословение папства, является «средневековым феноменом, отличающимся от всех иных священных войн, и остающимся на периферии истории Церкви» [Knowles M.D., Obolensky D. Historia koscio-la. W., 1988. т. 2. S. 166].
До сего времени спорными являются причины первого крестового похода и мотивы его вдохновителя. Рыцари Нормандии и Франции, подбодренные папским обещанием отпущения грехов, приступили к освобождению Испании и в 1085 году заняли Толедо. В том же самом году Антиохия была взята турками, которые еще раньше (1071 г.) завладели Иерусалимом. Все это склонило папу Григория VII к мысли об оказании помощи Западной Европой Востоку и Святым местам.
221
В 1085 году византийский император Алексей I обратил ся за помощью к папе Урбану II. «Это был, вероятно, благоприятный повод, — отмечают М. Ноульс и Д. Оболенс кий,— хотя и не фактическая причина, для появления плана крестового похода, рассмотренного в Пьяченце и провозглашенного в Клермоне в 1095 г. [Knowles M.D., Obolensky D. Op. tit. S. 166]. Однако папа, несомненно, сразу увидел пользу, которую можно было извлечь из направленного против неприятеля римской церкви похода норманов и иных рыцарей, вызывавших смуту в Европе. Как политик он не должен был упускать появившийся перед католической церковью шанс установить господство над восточной, православной церковью. Поэтому он призвал своих служителей к освобождению Святого города из рук неверных. Его призыв был воспринят сразу, причем с гораздо большим энтузиазмом, нежели папа мог ожидать. Таким обра-зом возник пер вый крестовый поход, вызвавший по принципу цепной реакции целую серию крестовых походов, которые по своей сути представляют военно-колонизационные походы за падноевропейских феодалов в страны Восточного Средиземноморья.
В исторической литературе весьма подробно проанализированы причины серии крестовых походов Запада на Ближний Восток. Прежде всего они вызваны возросшей агрессивностью западноевропейских феодалов, их стремлением к захвату богатых земель на Ближнем Востоке, к увеличению собственных доходов и богатств. Это стремление, как известно, обусловлено тем, что с конца XI в. общий экономический подъем, появление городов и установление регулярных торговых отношений вызвали рост материальных потребностей феодалов. Удовлетворить данные потребности легче всего было силой оружия, ибо сравнительно низкий уровень развития производства не позволял добиться этого быстро экономическим путем. Не следует впадать в заблуждение, что серия крестовых походов имела сугубо религиозный характер (это римская церковь облекла их в одежды борьбы христиан против мусульман). «Крестовые походы, —подчеркивает английский историк Дж. Тревельян, — являлись военным и религиозным выражением общего наступления на Восток, куда Европа устремляла свои возрождающиеся силы. Трофеями, с которыми Европа возвратилась из крестовых походов, оказались не освобождение гроба господня на все времена и не могущественное единство христианского мира. Напротив, вся длительная история крестовых походов является опровержением этого единства. Вместо этого Европа вынесла из походов изящные искусства и ремесла, стремление к роскоши, любознательность и науку — все то, что вызвало бы презрение у Петра Пустынника» [Цит. по: Неру Д ж. Взгляды на всемирную историю. М., 1981, т. I, с. 279-280].
Весьма активную роль в крестовых походах играла римская церковь, которая сама была одним из крупнейших феодальных собственников. Поэтому она была заинтересована в колонизации Ближнего Востока, для чего и воспользовалась крестовыми походами. Однако у нее были и свои, особые причины, обусловленные именно тем, что она являет собой особый религиозный институт со своими целями и интересами. «Ко времени первого крестового похода западная и восточная церкви окончательно отделились друг от друга. С этого момента стремление западной церкви подчинить себе восточную составляло один из главных пунктов в реакционной теократической программе папства, желавшего поставить власть римского папы выше всякой иной светской и духовной власти. Удачными походами на Восток католическая церковь рассчитывала также увеличить количество епархий (церковных областей, обязанных уплачивать ей десятину) и повысить таким путем свои доходы» [Всемирная история, М., 1957, т. III, с. 329). Мы не говорим уже о том, что уходившие в крестовый поход оставляли зачастую церкви свои сбережения или отдавала под ее покровительство свое имущество, что вело к росту богатства римско-католической церкви.
Первый крестовый поход начался весной — летом 1096 года, когда на Восток отправились десятки тысяч бедняков под предводительством Петра Пустынника, разорившегося рыцаря Вальтера Голяка и священника Готшалка из Рейнской области. В поход двинулись и армии западноевропейских феодалов во главе с герцогом Годфридом Бульонским (из Лотарингии), князем Боэмундом Тарентским (Южная Италия) и графом Раймундом Тулузским. В этой армии находились также рыцари из Северной и Средней Франции. После ряда сражений войска крестоносцев захватили огромную добычу и основали свои государства. «Вскоре после взятия Иерусалима крестоносцы овладели значительной частью восточного побережья Средиземного моря. При помощи флота венецианцев, генуэзцев и пизанцев, которые присоединились к крестоносному движению в надежде извлечь из него выгоду, они захватили многие портовые города. К началу XII в. на Востоке образовалось четыре государства крестоносцев: на территории Южной Сирии и в Палестине — королевство Иерусалимское во главе с Годфридом Бульонским, к северу от него — графство Триполи, княжество Антиохийское и графство Эдесское» [История средних веков // Под ред. З.В. Удальцо-вой и С.П. Карпова. М., 1990, т. I, с. 217].
Государства крестоносцев оказались весьма непрочными в силу ряда причин:
— эти небольшие разрозненные владения занимали узкую прибрежную полосу в Сирии и Палестине длиной в 1200 километров. В силу этого они были достаточно уязвимы для нападения врагов.
— крестоносцы обустроились в прибрежных городах и построенных ими укрепленных замках, чтобы обеспечить себе безопасность. Ведь с юга им угрожал Египет, а с Востока на них постоянно нападали сельджукские эмиры.
— сами завоеватели непрерывно враждовали между собой. К тому же менялся состав крестоносцев при малой их численности (например, под началом иерусалимских королей находилось не более 600 конных рыцарей).
—своим поведением крестоносцы настроили враждебно к себе местное население и поэтому им пришлось жить в неспокойном и воинственном окружении.
— вскоре после первого крестового похода были созданы духовно-рыцарские ордена (тамплиеры, иоанниты и тевтонские рыцари), чьи распри между собой и другими феодалами привели к еще большему ослаблению государств крестоносцев [см. Печников Б.А. «Рыцари церкви. Кто они?» // Очерки об истории и современной деятельности католических орденов. М., 1991].
В результате многих ошибок, совершенных государствами крестоносцев, и ряда неудачных походов рыцарям пришлось уйти из Сирии и Палестины. Одно за другим владения крестоносцев на Востоке переходили к мусульманам: в 1268 г. Египет захватил Антиохию, в 1289 г. — Триполи, в 1291 г. пала последняя опора крестоносцев Акра и перестало существовать Иерусалимское королевство. И хотя на протяжении XIV-XV вв. западноевропейские страны не оставляли попыток вернуть потерянные земли на Ближнем Востоке, эти предприятия закончились неудачами.
В связи с этим возникает вопрос, могли ли удержаться государства крестоносцев в Сирии и Палестине или нет?
По мнению М. Ноуэльса и Д. Оболенского возможность для крестоносцев закрепиться на Востоке была вполне реальной [см. Knowles M.D., Obolensky D. Op. cit. S. 169].
Поэтому постараемся проанализировать эту неосуществленную возможность чтобы увидеть последствия такого хода истории для Ближнего Востока и Западной Европы.
225
Прежде всего будем исходить из допущения, что сами крестоносцы высшего ранга прекрасно понимали — лозунг «освобождения гроба Господня» лишь камуфлировал, говоря современным языком, преследуемые ими основные цели. Поэтому они не стали враждовать между собой, а объединили свои силы для укрепления своих государств в Сирии и Палестине, превратив в вассальные по отношению к Иерусалимскому королевству Антиохию, Триполи и Эдессу. В тесный союз с ними вступили и духовно-рыцарские ордена тамплиеров, иоаннитов и тевтонцев. Следует помнить, что эти ордена представляли собой уникальный продукт крестовых походов и являлись сословными организациями мелкого и среднего феодального дворянства. Не случайно они получили прозвище «рыцарей, церкви»: «В них наиболее полно воплощены грабительская идеология и практика этого экспансионистского движения. Благодаря своей все возрастающей политической, экономической и военной власти ордена превращались в костяк католического господства папства, многочисленными владениями практически во всех странах Западной Европы, разветвленной структурой организации.
Благодаря крепкому союзу всех этих сил, государства крестоносцев могли эффективно противодействовать нападениям со стороны Египта и сельджукских эмиров.
Предположим далее, что правители государств крестоносцев достаточно умело использовали все обстоятельства, чтобы не только закрепиться в Сирии и Палестине, но и расширить свои владения. Особенно успешным в этом смысле был четвертый крестовый поход (1202-1204 гг.), который был начат по инициативе папы Иннокентия III. Его цель заключалась в захвате Египта.
Однако этому решил помешать венецианский дож Энрико Дондоло, который, потребовав за перевозку крестоносцев по морю огромную по тем временам сумму (85 тысяч марок серебром), хитроумными ходами пытался отвлечь их от задуманной экспедиции. Здесь сыграли свою роль вполне земные интересы Венецианской республики, не желавшей разгрома Египта. «У республики были с ним хорошо налаженные торговые связи, — отмечает М. Заборов, — она продавала султану даже оружие, не говоря уже о лесе, железе и других товарах. Помогать крестоносцам разорять Египет не имело для Венеции никакого смысла. Напротив, было весьма желательно придать походу какое-нибудь иное направление, двинуть крестоносцев в сторону от Египта. Для этого следовало поставить рыцарей креста в зависимость от Венеции. И дож отыскал надежное средство осуществить этот умысел» [Заборов М. Крестоносцы и их походы на Восток в XI-XIII веках. М., 1962, с. 107]. Что же предпринял венецианский дож? Вот как описывают это событие историки. «Заключив такой договор (о перевозке армии крестоносцев вене-цианским флотом — В.П.), Энрико Дондоло распорядился перевезти всех прибывших в Венецию крестоносцев на один из ее островов. Затем Дондоло отвел свои корабли и предложил крестоносцам полностью уплатить обусловленные договором деньги. Оказалось, что крестоносцы смогли внести только 51 тыс. марок, и вот тогда-то венецианцы предложили крестоносцам возместить недостающую сумму «ратными услугами» [«Всемирная история», т. III, с. 336], т. е. напасть для начала на один из городов — конкурентов Венеции в торговле (кстати говоря, находившегося под властью не «неверных», а христианского венгерского короля), а затем и на Константинополь — столицу Византии. И «освободители гроба Господня» не только согласились с таким предложением, напали на эти города, но и с большим рвением и жестокостью разграбили столицу «христианнейшей Византии». После этих «подвигов» крестоносцы оставили всякую мысль о походе к Иерусалиму и решили обосноваться на завоеванной территории. Отхватив у Византии половину ее владений на Балканах, они основали здесь Латинскую империю. Дальнейшие походы на Восток не принесли крестоносцам территориальных завоеваний в этом районе.
Необходимо напомнить сложившуюся обстановку в Египте, где всего каких-нибудь тридцать лет назад произошел переворот, низложивший фатимидского халифа Адида. «Его совершил энергичный военачальник Саладин, провозгласивший себя султаном и признавший духовным главой суннитского аббасидского халифа в Багдаде. Известно, что Саладин успешно воевал с крестоносцами и отнял у них почти всю Палестину, кроме прибрежной полосы и Иерусалима. Ему удалось овладеть также большей частью Сирии, с городами Дамаском и Алеппо и Верхней Месопотамией. Но он умер в 1193 году и то, что оставалось от прежней Арабской империи, постепенно распалось на куски» [Неру Дж. Указ, соч., с. 280].

И тогда можно представить такой поворот событий.
Армия крестоносцев высадилась в Египте и после ряда ожесточенных сражений с крупными силами феодальный ополчений сумела вернуть территории, завоеванные Саладином у государств крестоносцев.
Свой довольно-таки значительный вклад в укрепление позиций государств крестоносцев вносит пятый крестовый поход (1217-1221). Участвовавшие в нем немецкие, английские, голландские и венгерские крестоносцы после продолжительной осады взяли Дамисту — важную крепость, являвшуюся ключом к Египту. Благодаря единому и умелому коман-« дованию армия крестоносцев выигрывает ряд сражений с мусульманскими войсками династии Айюбидов и получает ряд укрепленных пунктов на египетской территории, в том числе и знаменитый город Александрию. Подписывается договор, согласно которому Египет попадает в зависимость от государств крестоносцев. Кроме ряда территориальных уступок, он выплачивает еще и дань как продовольствием, так и деньгами.
Государства крестоносцев продолжали свою экспансию дальше, используя благоприятно сложившуюся ситуацию и непрерывно оказываемую помощь Западной Европы. Немалую роль в осуществлении завоевательских целей играет шестой крестовый поход (1228-1229), в котором приняли участие немецкие, французские, английские и итальянские рыцари, и во главе которого стоял император Фридрих II. Воспользовавшись войной Египта с Дамаском, он обрушился на султана и разбил его войска полностью. Крестоносцы нашли поддержку среди местного населения, чье большинство составляли христиане-копты, потомки древних египтян, выплачивавшие в казну султана харадж и джизию. После свержения султана в Египте сложилась исключительно благоприятная для христиан обстановка, чем и воспользовались католические миссионеры. Они стали вести в стране активную религиозную пропаганду, что положительно сказалось на отношении местного населения к крестоносцам.
Нелишне помнить, что владения египетского султана тогда «охватывали не только Египет и Сирию, но также Хиджаз с Меккой и Мединой и часть Месопотамии» [Васильев Л.С. История Востока. М., 1993, т. 16 с. 281].
Войска крестоносцев располагаются в основных стратегических центрах Египта и постепенно проникают в соседние с ним страны. Ведь Египет был центром транзитной торговли, соединявшей север Африки через Сахару с Суданом. Из последнего везли золото, добычей которого занимались местные народности и из которого в Средиземноморье чеканили монету. В обратном направлении купцы транспортировали соль и некоторые другие средиземноморские товары.
Если раньше эта торговля находилась в руках арабских торговцев, то теперь к ней подключились европейцы, в тон числе генуэзцы, венецианцы, французы, испанцы и другие. В торговых центрах, выросших на торговых путях и их пересечениях, таких как Аудагост, Гана, Томбукту, Гао и другие, наряду с исламскими купцами стали селиться и европейские торговцы. Вкупе с выходцами из числа разбогатевшей на этой торговле местной знати европейцы постепенно захватывают в свои руки и административно-политическую власть.
«Западный Судан VII-VIII вв. был местом наиболее интенсивной транзитной торговли, точкой пересечения многих миграционных потоков. Здесь жили земледельцы саванны. Сюда же спорадически перемещались со своими стадами скотоводы, как негроидного, так и берберо-ливийского происхождения... На увлажненных разливами Нила западно-суданских землях выращивали злаки, в том числе рис. В торговых городах было, кроме торговцев, немало ремесленников, обслуживавших нужды городского населения» [Васильев Л.С. Указ, соч., с. 447-448].
Европейские купцы быстро сориентировались и установили контакты с протогосударством Мали и сонгаями, что дало возможность получать большие доходы. Государства крестоносцев стали неслыханно богатеть и поэтому в них хлынуло множество европейцев, удельный вес которого в составе местного населения быстро нарастал.
Чтобы закрепить более основательно позиции крестоносцев на Ближнем Востоке и в Северной Африке, папа Иннокентий организовал седьмой крестовый поход. В нем приняли участие в основном французские рыцари под предводительством короля Людовика IX, «стремившегося обеспечить Франции более твердые позиции в Северной Африке, с которой были связаны торговыми отношениями города Южной Франции» [История средних веков, т. I, с. 222]. Войско французских рыцарей высадилось в Египте, где оно внесло свою лепту в экспансию крестоносцев, направленную в глубь африканского континента со всеми его неисчерпаемыми богатствами и ресурсами. Иными словами, это положило начало французской колониальной политике, что позволило затем Франции подчинить себе значительную часть Африки. Понятно, что военная экспедиция французских рыцарей способствовала также первоначально поставленной цели — оживились и укрепились торговые связи Южной Франции и Северной Африки.
В таких условиях все занятые крестоносцами восточные территории могли быть интегрированы в египетско-сирийское государство христианской ориентации. Это государство располагало относительно сильной центральной властью благодаря поддержке духовно- рыцарских орденов, руководимых римско- католической церковью, крепким дисциплинированным войском и большими экономическими ресурсами. Поэтому оно повело успешную борьбу с сельджуками Рума (Малой Азии) и некоторыми другими мусульманскими государствами. К тому же у египетско-сирийского государства крестоносцев неожиданно появился сильный союзник: «Монгольские ильханы Хулагуиды, утвердившиеся в Иране и в странах Закавказья, взяв Багдад и казнив аббасидского халифа Мустасима (1258г.), задумали покорить Сирию» [Всемирная история, т. III, с. 339]. Ильханы Хулагуиды знали, что государство крестоносцев вело ожесточенную борьбу с мусульманством, и поэтому реши ли использовать его для осуществления своих планов.
Во второй половине XIII в. (1260-1303) хулагуидские монголы предприняли ряд походов в Сирию и попытались там утвердиться. Благодаря вооруженной помощи крестоносцев перевес оказался на стороне хулагуидских монголов. Последние установили дипломатические и торговые отношения с Западом, особенно с Генуей, что способствовало укреплению союза Хулагуидского улуса и государства крестоносцев. Правда, монголы стремились трактовать крестоносцев не как независимых и равноправных союзников, а как своих вассалов, однако у них ничего не получилось. Этим союзникам удалось разгромить государство сельджуков, прервав их экспансию в Малой Азии, что предотвратило неизбежное завоевание Византии сельджукскими эмирами.
Существование сильного государства крестоносцев на Ближнем Востоке способствовало упрочению и расширению влияния католической церкви в странах этого региона, прежде всего в Ливане, Палестине и Киликийской Армении и других. «Представители новообращенных католиков ездили в Европу (Рим, Авиньон), получали там соответствующее богословское образование. Здесь можно указать на деятельность армянского униата Нерсеса Палеаненца (первая половина XIV в.), который перевел на армянский язык, дополнив и армянским материалом, труд официального историографа папства XIII в. Мартина Опавского» [История Европы. М., 1992, т. 2, с. 556]. Деятельность католических миссий привела к возникновению восточной униатской церкви, что укрепило позиции Запада в регионе Ближнего Востока.
Интенсивное взаимодействие Европы и Азии привело к тому, что на Западе укрепился процесс экономического и культурного подъема.
Но данный сценарий мировой истории не осуществился — государства крестоносцев быт разгромлены, и Ближний Восток на длительное время был потерян для Запада.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Новая экономическая доктрина очень пригодилась в новой западной империи папстве
Возникает вопрос отчего же так быстро развалилась мировая империя александра македонского
Во всяком случае империя инков смогла бы довольно дли тельное время
Империя была разделена на ряд протектора тов
Шпенглер в понятие арабская культура включает самый широкий круг явлений позднеантичной