<<<     ΛΛΛ     >>>   

«Послание Святейшего Синода»
Божией милостью Святейшего правительствующего Синода верным чадам Православной Российской Церкви
Благодать вам и мир да умножатся (2 Петр. 1, 2)
Свершилась воля Божия. Россия вступила на путь новой государственной жизни. Да благословит Господь нашу Великую Родину счастьем и славой на ее новом пути.
Возлюбленные чада святой Православной Церкви.
Временное правительство вступило в управление страной в тяжкую историческую минуту. Враг еще стоит на нашей земле, и славной нашей армии предстоят в ближайшем будущем великие усилия. В такое время все верные сыны Родины должны проникнуться общим воодушевлением.
Ради миллионов лучших жизней, сложенных на поле брани, ради бесчисленных денежных средств, затраченных Россиею на защиту от врага, ради многих жертв, принесенных для завоевания гражданской свободы, ради спасения ваших собственных семейств, ради счастья Родины оставьте в это великое историческое время всякие распри и несогласия, объединитесь в братской любви на благо Родины, доверьтесь Временному Правительству; все вместе и каждый в отдельности приложите все усилия, чтобы трудами и подвигами, молитвою и повиновением облегчить ему великое дело водворения новых начал государственной жизни и общим разумом вывести Россию на путь истинной свободы, счастья и славы.
Святейший Синод усердно молит Всемилостивого Господа, да благословит Он труды и начинания Временного Правительства, да дает ему силу, крепость и мудрость, а подчиненных ему сынов Великой Российской державы да управит на путь братской любви, славной защиты Родины от врага и безмятежного мирного устроения.
Смиренный Владимир митрополит киевский
Смиренный Макарий митрополит московский
Смиренный Сергий архиепископ финляндский
Смиренный Тихон архиепископ литовский
Смиренный Арсений архиепископ новгородский
Смиренный Михаил архиепископ гродненский
Смиренный Иоаким архиепископ нижегородский
Смиренный Василий архиепископ черниговский
Протопресвитер Александр Дернов».

— Теперь в молитвах поминают не «благочестивейшего, самодержавнейшего великого Государя нашего», а «благоверное Временное правительство», — заметил граф. — Тут уж ничего не попишешь.
— И вы, ваше сиятельство, их не осуждаете? — удивился князь Долгоруков, перескакивавший с «ты» на «вы».
— Сожалею, но не осуждаю. Зато осуждаю наших союзников. Разве не с одобрения английского посла появляются в печати корреспонденции мистера Вильтона. Послушай, что он пишет.
«Наконец-то пресса свободна. После недельного перерыва возобновился выход ежедневных газет. Продавцов газет осаждают. Свои газеты издают социалисты и солдаты. Тон новой, неподцензурной печати неизменно патриотичен. Характерной чертой основных газет является упор на необходимости продолжать войну, верности по отношению к союзникам».
— Ну, как же, им нужен «русский паровой каток»! — усмехнулся князь. — Да только пар-то из катка выпущен...
— Никак не оставят Государыню в покое, — возмущался старик. — Императрица, дескать, была настроена против союзников и прогермански. «Монархическая» Англия дышит ненавистью к русскому монарху. А вот республиканская Франция ведет себя лояльно. Надо показать это Государю. Ему будет любопытно узнать мнение французов о том, что произошло:

«Царское Село. 16 марта 1917 г. Из «Журналь де Деба» № 77 (18.03.17):
«...Нужно радоваться, что он <Государь> убедился в том, что сопротивляться не надо. Он уберег этим Россию от революционных беспорядков, последствий которых, в разгар общеевропейского кризиса, невозможно было бы учесть. Как ни больно ему было расстаться с властью, которой он считал себя как бы священным носителем и которую он проявлял по велениям своей совести, чтобы передать ее неподточенной своему преемнику, он должен был признать себя человеком другого века. Если у него сохранились еще иллюзии относительно чувств тех элементов, которые считались до сих пор столпами империи и самодержавия, он должен был потерять их в течение последних дней... Манифест, которым он слагает с себя верховную власть, являет собой благородство и высоту мысли, достойные восхищения. В нем нет ни тени горечи, ни упреков, ни сожаления. Николай II проявляет полное самопожертвование. В самых энергичных выражениях он желает России осуществления ее главных целей. Тем образом, каким он сходит с престола, Николай II оказывает своей стране последнюю услугу — самую большую, которую он мог оказать в настоящей критической обстановке. Очень жаль, что Государь, одаренный такой благородной душой, поставил себя в положение, которое не позволило ему продолжать править... О. Г. <Огюст Гавен>«

Ознакомившись с материалом, Император сказал Пьеру Жильяру, который дал газету Великой Княжне Татьяне Николаевне, что с удовольствием прочитал статью, автор которой старается быть справедливым по отношению к русскому Царю. Он добавил, что тон ее сильно расходится с тоном английских газет, обвиняющих Императора во всех грехах — мыслимых и немыслимых.

Э.Н.Гиацинтов. Цитир. пр. С. 60.

Глава восемнадцатая
БУДНИ ДВОРЦА

Хотя общий настрой печати был враждебным по отношению к Царю и Его Семье, находились и порядочные журналисты. Так, «Петроградская газета» писала:

«9-го марта в царскосельском Александровском дворце стало известно о прибытии бывшего императора с поездом в 11 часов 35 минут. Обер-гофмейстер граф Бенкендорф попросил дежурного офицера сделать распоряжение о присылке автомобиля к Царскому павильону Александровской ветки, куда в Царское Село должен прибыть бывший государь. У вокзала в ожидании стояла толпа. Царило гробовое молчание. Бывший государь был встречен на вокзале начальником царскосельского гарнизона и прапорщиком Вахнадзе. Бывший император вместе с князем Долгоруковым сел в автомобиль и отбыл в Александровский дворец. Бывший император был одет в черкеску Терского казачьего войска (дикая дивизия) с башлыком на плечах.
Энергично пожав руку встретившего его графа Бенкендорфа, Николай почти вбежал на ступеньки лестницы...
Во время прогулки низложенный император одиноко ходил по заснеженным дорожкам сада. Перед этим он послал в караульное помещение своего камердинера, который передал собственноручно написанную телеграмму своей матери, Марии Федоровне:
«Приехал благополучно. Не беспокойся. У Марии тоже корь. Всех нашел в хорошем состоянии. Мысленно с тобой. Николай».

* * *

Чуть ли не в каждом номере петроградских газет печатались и свидетельства «борцов против самодержавия». Одним из таких «борцов» был Великий Князь Николай Михайлович, двоюродный дядя Государя — либерал-историк, который за свой либерализм будет расстрелян большевиками менее чем через два года после отречения Царя. Его частное письмо к Государю стало достоянием «общественности»:

«Великий Князь Николай Михайлович — бывшему царю»
«Ты неоднократно выражал Твою волю «довести войну до победного конца». Уверен ли Ты, что при настоящих тыловых условиях это исполнимо? Осведомлен ли Ты о внутреннем положении не только внутри Империи, но и на окраинах (Сибирь, Туркестан, Кавказ)? Говорят ли Тебе всю правду или многое скрывают? Где кроется корень зла? Разреши в кратких словах разъяснить Тебе суть дела.
Пока производимый Тобою выбор министров при том же сотрудничестве был известен только ограниченному кругу лиц,— дела могли еще идти; но раз способ стал известен всем и каждому и об этих методах распространилось во всех слоях общества, так дальше управлять Россией немыслимо. Неоднократно Ты мне сказывал, что Тебе некому верить, что Тебя обманывают. Если это так, то то же явление должно повторяться и с Твоей супругой, горячо Тебя любящей, но заблуждающейся, благодаря злостному сплошному обману окружающей Ее среды. Ты веришь Александре Феодоровне. Оно и понятно. Но что исходит из Ее уст, есть результат ловких подтасовок, а не действительной правды. Если Ты не властен отстранить от Нее эти влияния, то, по крайней мере, огради Себя от постоянных систематических вмешательств этих нашептываний через любимую Тобой Супругу. Если Твои убеждения не действуют, а я уверен, что Ты уже неоднократно боролся с этими явлениями, постарайся изобрести другие способы, чтобы навсегда покончить с этой системой. Твои первые порывы и решения всегда замечательно верны и попадают в точку. Но, как только являются другие влияния, Ты начинаешь колебаться и последующие Твои решения уже не те. Если бы Тебе удалось устранить это постоянное вторгательство во все дела темных сил, сразу началось бы возрождение России и вернулось утраченное Тобой доверие громадного большинства Твоих подданных. Все последующее быстро наладится само собой; Ты найдешь людей, которые, при изменившихся условиях, согласятся работать под Твоим личным руководством. Когда время настанет, а оно уже не за горами, Ты сам с высоты Престола можешь даровать желанную ответственность министров перед Тобой и законодательными учреждениями. Это сделается просто, само собой, без напора извне и не так, как совершился достопамятный акт 17 октября 1905 года.
Я долго колебался открыть Тебе истину, но после того, как Твоя матушка и Твои обе сестры меня убедили это сделать, я решился. Ты находишься накануне эры новых волнений, скажу больше, накануне эры покушений. Поверь мне, если я так напираю на Твое собственное освобождение от создавшихся оков, то я это делаю не из личных побуждений, которых у меня нет, в чем Ты уже убедился и Ее Величество тоже, а только ради надежды и упования спасти Тебя, Твой престол и нашу дорогую Родину от самых тяжких и непоправимых последствий».

Письмо это в свое время попало в руки Государыни. Прочтя его, Императрица написала супругу, находившемуся в Ставке: «Я прочла письмо Николая с полным отвращением.. Это, выходит, почти государственная измена».
«Ответственность перед Императором и законодательными учреждениями» — это поведение слуги двух господ. Ничего более безответственного, чем так называемые законодательные учреждения, то есть Государственная Дума, трудно представить.
Каким контрастом по отношению к откровениям либерала-историка, о котором «Ильич» вскоре скажет: «Революция не нуждается в историках», является статья французского журналиста, перепечатанная «Петроградской газетой»:
«Жертва Царя»
Париж, (4) 17 марта 1917 г. Комментируя манифест об отречении, «Либерте» называет его посланием, исполненным несравненного чувства достоинства и благородства...»
Не только Сиднею Гиббсу было любопытно узнать о Царской Семье, пленниках Царского Села, но и ее друзьям. И они ловили каждую строчку о ней.
«Узник Царского Села». Такую статью поместила «Петроградская газета» в своем номере от 4 июня 1917 года:

«Пошел четвертый месяц, как бывший царь Николай Романов и его семья находятся под арестом в Александровском дворце в Царском Селе. Все они проживают в левом крыле. В помещениях, расположенных в правом крыле, находятся состоявший в свите бывшего царя князь Долгоруков, граф Бенкендорф, Нарышкина и Гендрикова, а также учитель бывшего наследника Деревенко...»

— Что за чепуха! — заметил князь Долгоруков, прочитав эти строки.— Уж не боцман ли Деревенько возведен этими горе-журналистами в ранг учителя?

«...Ежедневно царскосельских узников в Александровском дворце охраняет 178 человек солдат при трех офицерах. Караульные солдаты стоят у всех подъездов, ведущих в помещения бывшего царя, Александры Феодоровны и находящейся во дворце бывшей свиты царя.
Такая же охрана стоит также и у помещений, где находятся в заключении все слуги бывшего царя. Их несколько сот человек. Свидание с ними также не разрешается, и передача им вещей производится также с разрешения дежурного офицера. Через кухонный подъезд доставляется во дворец провизия и все необходимое. Здесь все время находится дежурный офицер. Телефонное сообщение с обитателями дворца прекращено и только оставлено несколько телефонов для нужд охраны.
Встает бывший царь в 9 часов утра и выходит в общую столовую, где пьет чай вместе с семьей. Все это происходит в присутствии караульных солдат. Ежедневно Николаю Романову, с разрешения караульного офицера, даются для прочтения газеты.
Обед бывшего царя и его семьи состоит из нескольких блюд, приготовляемых находящимся в заключении дворцовым поваром.
Ежедневно Николай Романов, Александра Феодоровна и их дети совершают прогулки по парку. За ними наблюдают дежурный офицер и солдаты. Большей частью прогулки происходят с 3 до 5 часов дня. Вместе с бывшим царем гуляют генерал Долгоруков и граф Бенкендорф.
Вместе с наследником находится всегда его постоянный спутник Деревенько. Бывший царь любит физический труд. Зимой он колет лед, [в] весенние месяцы поливает цветы и расчищает дорожки. Караульные солдаты поражаются, с каким прилежанием работает в саду дворцового парка бывший царь. Иногда в работах участвует Татиана. Александра Феодоровна сильно осунулась и во время прогулок ходит, опустив голову.
Мы покинули Царское Село, вынеся впечатление, что охрана бывшего царя находится в очень надежных руках и что члены бывшей царской семьи лишены возможности куда-либо скрыться».

Ознакомившись с корреспонденцией, подписанной псевдонимом «Б. Ц-к», граф Бенкендорф, привыкший к развязному тону «свободной прессы», не выдержал:
— Ну, и подлецы! В том числе и этот «Бецик». Да как они смеют писать о Государе, словно это уголовный преступник! Впрочем, это еще ягодки. На пятки эсерам, кадетам и прочим октябристам наседают откровенные ставленники немцев.
— Вы о эсдеках, ваше сиятельство? — спросил князь Долгоруков.
— Не вполне. Эсдеки грызутся между собой, и верх взяла наиболее радикальная их фракция. Они называют себя большевиками. Верховодит ими некто Ульянов-Ленин, еврей по материнской линии. Худо-бедно, но русская армия, оставшаяся без Державного вождя, все-таки воюет. Вильгельма это не устраивает. Его генштабисты убедили кайзера выделить круглую сумму из имперского банка, чтобы свалить нынешнее правительство Кирбиса-Керенского и на его место поставить Ульянова-Ленина. В запломбированном вагоне этого главного большевика вывезли из Швейцарии вместе с кагалом его сородичей. Он твердо обещает прекратить войну с Германией и Австрией и войну «империалистическую» превратить в гражданскую. Лозунги его лживы, но действенны. «Мир народам!» «Земля крестьянам!» «Фабрики рабочим!» И очень многие простаки попались на удочку. Они поддерживают большевиков с их погромными лозунгами.
— Неужели Керенский и его коллеги по временному правительству не понимают, что Ленин угроза для них же самих?
— Это одна шайка-лейка, поверь, Валя. Я, как ты знаешь, тертый калач и насмотрелся на таких молодчиков. Делают вид, будто у каждого своя программа, а на самом деле цель у них одна. Совдеп — вот кто их истинный хозяин. Ведь Кирбис-Керенский был выдвинут от совдепа. Цель у него с Ульяновым одна — окончательно развалить армию, разложить народ, и без того разложившийся после свержения «царизма», то есть единственного строя, который веками признавал русский народ — как дворяне, так и простолюдины.
— Да, ваше сиятельство. Я был свидетелем того, как боготворили Государя фронтовики — и офицеры, и генералы. Почему же он не оперся на народ, простого солдата?
— Мы еще не в состоянии оценить все величие шага, сделанного Императором. Конечно, стоило бы ему бросить клич, и десятки, сотни тысяч вступили бы на его защиту. Но тогда пролилась бы кровь. Кровь русских людей. Началась бы братоубийственная война. Государь решил пожертвовать собой, лишь бы спасти армию от междоусобицы.
— Но ведь междоусобицы разгораются повсюду, — возразил князь Долгоруков. — Разве Император Александр III не предупреждал о том, что может произойти, если рухнет самодержавие? Разве не говорил он Наследнику Цесаревичу: «Падение исконной русской власти откроет бесконечную эру смут и кровавых междоусобиц».
— То, что сейчас происходит — не вина Государя, — заявил обергофмаршал. — Не дай мне Бог осуждать покойного Государя-Миротворца. Но ведь многие узлы, которые приходилось распутывать Императору Николаю Александровичу, были завязаны в царствование покойного его родителя. Если сильно сжимать пружину, она в конце концов распрямится. Я старик и знаю подоплеку многого. Кстати, и Император Александр Александрович не обладал полнотой власти. Он даже не смог настоять на том, чтобы был поднят затонувший в Ревельской гавани броненосец «Русалка». Это было необходимо для проверки тяжелых обвинений в адрес морского министерства и судостроителей, допустивших якобы ряд грубых, даже преступных ошибок. Государь Николай Александрович никогда не кланялся иудеям. А его родитель это делал. Он узнал, что революционную подрывную деятельность проводят не кто иной, как иудеи. Через графа Витте, человека своего в иудейских кругах Европы и Америки, он попытался откупиться от них.
— И что, не удалось? — заинтересовался князь Долгоруков.
— Какое там! — махнул рукой Бенкендорф. — След привел от французских Ротшильдов к английским, а те заявили, что всем заправляет американский банкир Яков Шифф. Так тот и слушать не захотел посланца Витте. Заявил, что Романовы приговорены ихним кагалом. Этот самый Шифф, кстати сказать, финансировал и финансирует большевиков и прочую нечисть. Он уверен, что денежки его окупятся сторицей.
— Неужели нет надежды на спасение Государя и его семьи?
— Боюсь оказаться пророком, Валя, но пожалуй, что нет.
— Но ведь его величество Георг V — двоюродный брат нашего Государя! — с горячностью воскликнул князь. — Неужели он не окажет гостеприимства Их Величествам и Их Высочествам?
— Не посмеет, — грустно проронил старый придворный. — Да и не он хозяин в собственном доме. Хозяин в Англии — правительство. И даже не правительство. Масонские ложи.
— Неужели? А я-то думал, что масонство — это всего лишь фигура речи.
— Увы. Фигура довольно зловещая. Его цель — свержение тронов и разрушение алтарей. Что же касается Англии, то там никакие родственные узы не в счет. Мне доводилось общаться с господами из Лондона и я убедился, что у англичан нет ни родственников, ни союзников постоянных. Есть лишь постоянные интересы. Отсюда их политика — сталкивать лбами противников, с тем, чтобы оба обескровили друг друга. Недаром один умница-журналист, кажется, Булацель, заметил однажды: «Англичане готовы сражаться... до последнего русского солдата». Ты думаешь, они обрадовались бы, если бы Россия одержала победу и Проливы оказались в наших руках? Ведь тогда у нас был бы выход в Средиземное, а затем и в Атлантику. Разве они не предали нас в самом начале войны, пропустив в Черное море «Гебен» и «Бреслау»?
— Выходит, единственно, кто мог бы помочь Государю и Августейшей Семье — это Вильгельм? — спросил у графа Долгоруков.
— Одно дело — мочь, а другое хотеть. Хотя Государыня Александра Феодоровна и урожденная немецкая принцесса, но, зная подлый нрав кайзера, я почти уверен, что ничего для спасения «дражайшего Ники» и его семьи он пальцем о палец не ударит. Впрочем, он знает, что из его рук спасения не примут ни Его Величество, ни Государыня. К тому же, у него у самого забот хоть отбавляй. Хотя его генштабисты и якшаются с большевиками, но держат с ними ухо востро.
— Да уж, пожалуй, так оно и есть, — согласился князь. — Почему же Временное правительство так нерешительно ведет себя с этими молодчиками? Ведь в начале июля они предприняли было переворот. До самого вечера третьего июля на улицах Петрограда было спокойно. В начале девятого с Литейного на Невский неожиданно вылетел открытый автомобиль, в котором были установлены два пулемета. Вслед за ним появились еще три грузовика со множеством солдат и пулеметами. Большевички выкрикивали лозунги: «Долой Временное правительство!» «Смерть буржуям!» А слово у них с делом не расходится. В тот день было убито семьсот человек.
— Валя, ты всего не знаешь, — покачал головой граф. — Один из офицеров рассказал мне, что это восстание должно было сопровождаться диверсиями и убийствами крупных и мелких чинов — как военных, так и гражданских. А в это время на фронте должно было начаться отступление русских войск.
— Как русский народ, его «лучшие умы», дорвавшиеся наконец-то до власти, не понимают, что без решительной борьбы с явными лакеями германцев, повторяю, решительной... без крутых мер по отношению к Ульяновым, Бронштейнам, Нахамкесам, Рошалям и другим пассажирам пломбированного вагона — всех их ждет крах. Неминуемый крах. Они наглы, напористы, беспринципны, — горячился князь Долгоруков.
— Народ, ты говоришь, — невесело усмехнулся Бенкендорф. — Нет теперь никакого народа. Орда. Да, Валя. Орда. А если этой орде нечего бояться, если нет над нею кнута, то она себя покажет. Пугачевщину покажет. Она попыталась показать себя во время революции пятого года, да ее прижали. Потому что армия была за Государя. Один из думцев признался: «В девятьсот пятом мы ставили на солдата и проиграли, а во время нынешней — великой бескровной — мы сделали ставку на генералов и выиграли». А ведь сам пострадал во время революции пятого года. Ему нужно было делянки рубить. Его же собственные, кровные, как он выразился. «И вот здрасте, — рассказывал он. — Приходит толпа этаких зулусов и заявляет: «не моги!» — «Почему? На каком основании? Закон, что ли, какой вышел?» — «Ты, — говорят, — рощу вырубишь, а что нам останется? Хитрай!» А тут еще один «грамотей» встрял, стал объяснять барину: «Правов нет у мужика, барин. Ты пообожди, пока обзаконят, куда чье. А то вырубишь, закон будет ни к чему».
— Ну, а зачем же этот думец опять заигрывает с мужиками? — пожал плечами Долгоруков.
Граф Бенкендорф хотел было объяснить пасынку, что «прогрессист» давно успел выгодно продать и принадлежавший ему лес, и имение и перевести деньги за границу, но в этот момент постучался слуга:
— Ваше сиятельство, — поклонился он Бенкендорфу, — и вы, ваше сиятельство, — с поклоном обратился он к князю Долгорукову, — Их Величества приглашают к столу-с.
— Спасибо, голубчик, — произнес грузный Бенкендорф, большой любитель покушать.
Уже за трапезой проницательная Государыня по лицам обергофмаршала и его пасынка догадалась, что между ними только что шел оживленный разговор.
— Ну, господа, чьи косточки перемывали? — шутливо спросила Государыня. — Небось, во всем вините бедный русский народ, простого мужика?
— Был грех, Ваше Императорское Величество, — наклонил голову граф Бенкендорф.
— Я теперь бывшее Императорское Величество, — поправила графа Государыня, которая сегодня была в хорошем расположении духа.
— Для меня, как и для многих миллионов подданных Вы — Ваше Императорское Величество, — твердо возразил старик. — Императорский титул дарован Вам и Государю, как Помазаннику Божию, и никакая земная власть не вправе отнять его у Вас.
— Иного мнения придерживается многие, — продолжала Государыня. — Во всяком случае, петроградские журналисты. Один из них написал: «Бывший царь вместе со своей бывшей супругой и бывшими детьми надежно заключен в своем бывшем дворце».
— Надо же подобную чушь сморозить! — пожал плечами князь Долгоруков. — Дети и супруга никак не могут быть бывшими.
— Чего на свете не бывает, — вмешался в разговор супруги и своих приближенных Государь. — Вот, посмотрите, господа. — Он указал на тарелку, на которой лежал ломоть обветрившейся ветчины. — Возможно, когда-то это была ветчина. А теперь — всего лишь бывшая ветчина.
Все невольно улыбнулись, а графиня Анастасия Васильевна Гендрикова — еще совсем молодая фрейлина, которую Его Величество и Ее Величество звали «Настенькой», так и прыснула со смеху.
— Прошу прощения, Ваше Величество, — тотчас смутилась она.
— Раз уж на то пошло, я еще посплетничаю, — сделав вид, что ничего не заметил, проговорил князь. — Во время прогулки один солдат из студентов, кстати, родом из Риги, рассказал мне много интересного. Он латыш, но отец его учитель русской гимназии в Риге. И преподает русскую литературу. Кстати, любимый его русский писатель — Лесков.
— Хороший вкус у этого рижанина, — заметила Государыня.
— Видно, и у него самого есть вкус к русскому языку, — продолжал Василий Александрович. — Очень образный у него язык. Он точно подмечает особенности того или иного говора. Подражая волжанам, которых он слышал в своей части, он, нарочито окая, рассказывал: «Хорошо живут в заграницах, и мы так изделаем», — говорит мне один волжанин. А я ему: «Милой, везде хорошо, где нас нет». Моему рижанину довелось побывать у этого волжанина в деревне. Приходят в деревню, а она словно вымерла.
«Где народ весь, бабка?» — спрашивает рижанин у старухи, выглянувшей из калитки.
«Люцинера пошли слушать, — ответила старуха. — Во-он там, на взлобочке. Го-осподи, сколько народу к нам шляются! Все дела! От этих ваших делов работу забросили. Гыр ды гыр, гыр да гыр. Да Царя не надо, да этого не надо, да того не надо, а работать некому. Го-осподи!»
Обедающие внимательно слушали князя. Все знали, что он большой мастер читать и что его любимые писатели — Гоголь, Мельников-Печерский и Лесков. Сегодня «Валя» был в ударе и воспроизводил простонародную речь особенно точно. Но в его воспроизведении этой речи не было ни намека на иронию. Долгоруков часто беседовал с рядовыми солдатами и матросами, умел и любил их слушать и понимал бесхитростную душу простого крестьянина, еще не испорченного чахоточными «люцинерами».
Государыня вздохнула. Ей, видно, вспомнился убиенный раб Божий Григорий с его простодушными, но часто точными и верными замечаниями, с его привычкой давать безобидные прозвища министрам и вельможам. Графа Витте он звал «Витей», Протопопова — «Калининым», Анну Вырубову — «Коровой», видно, из-за ее полноты.

* * *

О том, как содержались Царскосельские узники, сообщали «Биржевые Ведомости» от 1 апреля 1917 года:

«...Бывшего царя, очевидно, связывает с князем Долгоруковым особая дружба. С ним он не расстается. Для царскосельских узников прогулки разрешены 2 раза в день: в 11 часов и в 3 часа. Длятся они полчаса, иногда час.
Дети по-прежнему больны; у Ольги Николаевны прошла корь, а теперь она заболела ангиной в острой форме. Мария Николаевна, после кори, заболела воспалением легких. Алексей оправился от кори, стал выходить, но нечаянно поскользнулся, упал и зашиб себе руку и снова слег. Кроме того, он страдал бронхитом. Вчера ему было лучше, и врачи разрешили ему встать с постели.
Успела оправиться после кори Анастасия Николаевна, но и она заболела воспалением легких. Кризис теперь уже миновал, и она находится на пути к выздоровлению. И только Татьяна все время чувствует себя хорошо и с отцом ходит на прогулки.
Как-то на днях она обратилась к караульному офицеру:
— Нельзя ли, господин офицер, снять вас с отцом?
Офицер согласился. Получился любопытный снимок: царскосельский узник оказался запечатленным на снимке рядом с караульным офицером, надзирающим, чтобы бывший царь не сбежал».

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Русский народnbsp
В том числе мой кузен николай
Великий князь поторопился вступить в берхтесгадене в морганатический брак с дважды разведенной дамойnbsp
Свыше тридцати лет назад мисс маргарет джексон была учительницей принцессы алисы гессенской государь англичане
Офросимова вместе с великими княжнами работала в одном из залов екатерининского дворца в царском селе великие великих