|
|
<<< ΛΛΛ >>>
В Бордо могущественный, надменный парламент состоит из владе-
льцев огромных богатств, древний источник которых - бордоские вино-
градники. Еще в 1608 году Генрих IV с присущей ему милой непринуж-
денностью высказал этим избранникам судьбы все, что он о них думает:
«Вы толкуете, что народ мой притесняют. Кто же притесняет его, как не
вся ваша компания?.. Кто выигрывает в Бордо любой процесс, как не
тот, у кого самая толстая мошна?.. Какой крестьянин не трудится на
винограднике, который принадлежит президенту или советнику [пар-
ламента]? Какой бедный дворянин не живет на земле, которая принад-
лежит им же? Кто стал советником, гребет деньги лопатой!» '"' В Лионе
в 1558 году духовенство обвиняет три десятка людей, из которых «почти
все - купцы», в том, что они подчинили себе весь город. В Моннелье
элита добивается еще большего успеха, ибо лангедокские купцы и фи-
нансисты при Людовике XV переселяются в Париж и прибирают
к рукам едва ли не все откупа '"". Иначе говоря - большую часть всех
французских богатств... Недурное дельце!
Окситанский язык (язык «ок.») и язык северофранцузский (язык
«ойль») *. Итак, у Франции не было ни физического, ни экономичес-
кого, ни социального единства, но, быть может, имелось хотя бы единст-
во культурное? Быть может. Однако ни для кого не секрет, что если па
верхнем уровне существует одна французская «цивилизация» - эли-
тарная структура или даже суперструктура, стремящаяся блистать,
потрясать, покорять, господствовать, повелевать, то это никак не от-
меняет того факта, что в течение долгих столетий на нашей территории
сосуществовали по крайней мере две могучие цивилизации, каждая
* «Он» и «ойль» - разные формы произнесения слова, соответствующего русскому
«да», в языках, бывших в средние века в употреблении к югу и к северу от Луары.
(Ред.)
65
в своем языковом пространстве; цивилизация «ойль» в конце концов
победила, цивилизации «ок» суждено было превратиться едва ли не
в колонию. Север подавляет ее своим материальным благополучием.
Поскольку я люблю обе эти цивилизации и изо всех сил стараюсь
понять их как можно лучше, не выказывая пристрастия ни к той, ни
к другой, я рискую прослыть националистом, ратующим за унифика-
цию,- каковым я как раз и пытаюсь не быть в своих исторических
изысканиях.
Итак, между севером и югом вдоль всей лингвистической границы,
тянущейся от Ла Реоли на Гаронне до бассейна реки Вар и пересека-
ющей на своем пути немалую часть Центрального массива и Альп, зияет
разлом, открытая рана. Впрочем, главная культурная граница пролега-
ет, пожалуй, даже севернее этой лингвистической трещины - едва ли
не по Луаре; это становится очевидно, если внимательно присмотреться
к недавним оценкам, опросам и наблюдениям специалистов по истори-
ческой географии, с некоторых пор решивших обратить внимание на
топонимию и диалектологию. По мнению Пьера Бонно, Францию ок-
ситанского языка отделяет от Франции языка северофранцузского не
четкая линия, которую можно провести раз и навсегда, но срединная
Франция, срединная Романия, чья поверхность испещрена шрамами,
выступами, направленными как к северу, так и к югу; отсюда напраши-
вается вывод, что большая часть территории, обычно причисляемой
к зоне окситанского языка,- Лимузен, Овернь и Дофинэ,- ей не
принадлежит (см. карту на с. 78).
Впрочем, к этому вопросу мы вернемся позже, а пока ограничимся
констатацией, что эта срединная зона делит надвое всю историю Фран-
ции. Как правило, если нечто происходит на севере, на юге то же самое
свершается иначе, и наоборот; территория, где говорят «да» по-север-
ному, и территория, где говорят «да» по-южному,- это две почти во
всем различные цивилизации, иначе говоря, на севере и на юге люди
по-разному появляются на свет, живут, любят, вступают в брак, дума-
ют, веруют, смеются, едят, одеваются, строят дома и распахивают поля,
держатся друг с другом "". На юге существовала, существует по сей
день и будет существовать «вечно другая» Франция.
Эту другую Францию жители севера то и дело открывают для себя,
а открыв, громкими криками выражают свое изумление и неудовольст-
вие. Тем хуже для них!
Расин - мы уже упоминали о неприятных чувствах, которые он
переживал в бытность свою в Юзесе,- проклинает всех тех, кто
встретился ему южнее Баланса, ибо не понимает ни слова из того, что
3 Ф. Бродель
66 Глава первая. Имя Франции - разнообразие
они говорят. Меж тем Господь свидетель, в ту пору все во Франции
говорили на местных наречиях, следовательно, те диалекты, которые
уроженец севера слышал прежде, чем очутился в царстве окситанского
языка, он в большей или меньшей степени понимал. «Клянусь вам,-
пишет Расин Лафонтену,- что я так же нуждаюсь в переводчике, как
нуждался бы в нем московит, очутившись в Париже... Вчера мне
понадобились обойные гвозди... я послал дядюшкиного слугу в город,
наказав ему купить мне сотни две-три этих гвоздей; он тотчас доставил
мне три коробка зажигательных спичек; судите сами, возможно ли не
приходить в ярость от подобных недоразумений!» «Я не понимаю
французского языка, на котором говорят здешние жители,- признается
Расин в другом письме,- а они не понимают моего французского
языка» '"*.
Итак, перед нами два мира, в полном смысле слова чуждых друг
друту. Это подтверждает тот поклонник камизаров *, который в 1707
году издал в Лондоне «Повествование о различных чудесах, в недавнее
время свершенных Господом [в Севеннах]». На его глазах с уст самых
простых, «бесхитростных» людей, на которых снизошла «благодать
божья», слетали «прекрасные увещевания» на французском языке.
Это - истинное чудо, ибо «тамошним крестьянам не легче произнести
речь по-французски, чем французу, приехавшему в Англию, заговорить
по-английски» '"^. Чудо, впрочем, вполне объяснимое, ибо в Севепнах
читают Библию по-французски и поют псалмы, сочиненные Клеманом
Маро на том же языке.
А что почувствовал Проспер Мериме, парижанин, чьи предки были
родом из Нормандии, трезвый, умный наблюдатель, безоговорочно за-
служивающий нашего доверия,- что почувствовал он, сойдя в 1836
году с парохода, довезшего его по бурной Роне до Авиньона? Что он
попал в чужую страну '"'. Впрочем, это не помешало ему позже вер-
нуться сюда; смерть настигла его в 1870 году в Канне. Оправдывает
Мериме - если он вообще нуждается в оправданиях - то, что в один
прекрасный день он приобщил к французской литературе Корсику,
дочь Средиземноморья; это случилось в 1840 году, когда вышла в свет
«Коломба».
Люсьен Февр, родившийся в Нанси (в 1878 году), но семейными
узами и сердечными склонностями крепко связанный с Франш-Конте,
испытал потрясение - потрясение от встречи с чужой цивилизацией,-
* Камизары - частники крестьянского восстания в Лавгедоке (1702-1705), вызван-
ного усилением государственных поборов и преследованиями гугенотов. (Ред.)
II. Попытка объяснить разнообразие 67
когда отправился на юго-запад. «Я ехал сюда [в Котре на лечение],-
писал он мне 20 июля 1938 года.- дорогой школяров, через Лимож,
Периге, Ажан, Муассак, Ош, Лурд. Великолепный срез Франции. Но
Франции ли? Оказывается, для нас, жителей севера и востока, эти
края - дальние, экзотические страны!.. Святая София, внезапно выра-
стающая перед вами в Периге на фоне прелестнейшего и нежнейшего
французского пейзажа - вылитых окрестностей Эзи с полотна Курбе;
обескураживающая пошлость Муассака, продавшего душу за корзину
винограда, Муассака, на фоне которого скульптуры и колокольни церк-
ви Святого Петра выглядят так неприкаянно и нелепо; странная душа
города Ош - грозного каменного акрополя, некогда, вероятно, раздира-
емого глубокими и фанатичными страстями, а нынче безмолвного,-- все
это рождает в вашей душе удивительное чувство разлуки с родиной.
Что же до маршала Лиоте, этого «лотарингского принца» "", он говорил
коротко: «В Безье мне не по себе» '*".
Каждое поколение переживает это потрясение заново, с неослабева-
ющей силой. В 1872 году страшную гримасу скорчил в свой черед
Эрнест Ренан. «Не знаю, прав ли я,- говорит он с притворной сдержан-
ностью,- но я проникаюсь все большим и большим доверием к некото-
рым положениям исторической этнографии. С каждым днем я все
сильнее убеждаюсь в сходстве Северной Франции с Англией. Легкомыс-
лием нашим мы обязаны югу, так что, не втяни Франция в свою орбиту
Лангедок и Прованс, мы оставались бы серьезными, деятельными
протестантами и парламентариями» '°". Сколько утраченных доброде-
телей! И сколько смелости в гипотезе - особенно если вспомнить, что
в XVI столетии католическую веру спасли не кто иные, как Париж,
отнюдь не принадлежащий к числу южных городов, и Бретань, тем
более к ним не принадлежащая! Тогда как Ним или Севенны... Как ни
умен был Ренан - а может быть, именно оттого, что он был умен,-
текст этот звучит отвратительно - чтобы не сказать удручающе.
Впрочем, жителям севера нередко случалось без зазрения совести
похваляться, приписывая себе заслуги мнимые или даже подлинные, но
объясняющиеся не столько их собственными талантами, сколько поли-
тическими и экономическими преимуществами, какими Северная Фран-
ция на деле обязана почти исключительно одной истории.
<<< ΛΛΛ >>>
Другие бедствия итого 1807 869000 2 467 664 2 533171 450 000 6 319 835
На территории современной франции молодых холостяков
Ведь франция населения обществе
Термидорианской франции существовал непрерывный переход
Картофель был оценен по достоинству
|
|
