|
|
<<< ΛΛΛ >>>
Так же многообразны были и наряды: например, бретонцы в Кор-
нуайе предпочитали красный цвет, в Леоне синий, в Трегоре - фи-
олетовый ". В 1878 году (всего сто лет назад) жительницы Морвана
хранили верность вековечной традиции: «Все женщины, и молодые,
и старые, ходили в юбках из шерстяной ткани в широкую полоску,
в белых шерстяных чулках и деревянных башмаках... плечи они по-
крывали овчинной накидкой, а голову - стеганым ситцевым чепцом,
из-под которого сзади виднелся большой шиньон» ".
Дома также строились в разных местах по-разному: в департаменте
Юра, как говорили в давние времена и говорят до сих пор, «у каждой
горы свой особняк», иными словами, своя форма дома '".
Конечно, сегодня многое из этого изменилось или изменяется, многое
искажается, но ничто не исчезает целиком. «Стоило мне сказать,-
сообщает монсеньор Люстиже (ныне архиепископ Парижский, а прежде
епископ Орлеанский),- «Орлеанская епархия» (иначе говоря, депар-
тамент Луаре), как люди из Гатинэ возражали: мы не орлеанские!» "
Люсьен Февр повторял, и нам следует повторить вслед за ним, что
«имя Франции - разнообразие» '^. Я, пожалуй, предпочел бы сказать,
хотя это и куда более тривиально, что «суть Франции - разнообразие»,
ибо речь тут идет не о видимости, не о наименовании, но о конкретной
реальности, о блистательной победе множественности, разнородности,
исключительности, неповторимости. Если присмотреться к Англии и Ге-
рмании, Италии и Испании, станет ясно, что и их имя - разнообразие,
однако нет никакого сомнения, что это разнообразие не так богато и не
так очевидно. Иностранный историк, изучавший Францию на рубеже
XIX и XX веков, замечает, что она рассыпается в руках исследователей
на множество отдельных Франции, готовых со спокойной душой разъ-
единиться и забыть друг о друге ".
Казалось бы, все эти противоречия, живущие, как сорняки, должны
были исчезнуть или хотя бы сгладиться в единой и неделимой " яко-
бинской Франции, у которой за плечами уже два столетия (и каких
столетия!) существования, свободного от монархической, патерналист-
ской власти, тоже, впрочем, стремившейся к централизации, хотя и со-
блюдавшей при этом немалую осторожность. Больше того, если принять
во внимание совершенствование средств сообщения и повсеместное рас-
пространение французского языка - того языка провинции Иль-де-
24
Франс, что с тысячного года завоевывает Францию,- промышленный
подъем XIX века и неслыханное, изумительное процветание 1945-
1975 годов - «трех славных десятилетий» ",- если принять во
внимание все эти могущественные факторы, то логично будет пред-
положить, что благодаря им мозаика, состоявшая из сотен и тысяч
цветных стеклышек, покрылась толстым слоем однотонной краски.
Между тем можно с уверенностью сказать, что ничего подобного не
произошло. «Индустриальное общество,- справедливо замечают Эрве
Ле Бра и Эмманюэль Тодд в книге 1981 года,- не уничтожило
разнообразия жизни во Франции. Свидетельство тому - картографи-
ческий анализ ^которым и занимаются, причем занимаются блестяще,
оба автора^ нескольких сотен показателей, от структуры семьи до числа
самоубийств, от частоты рождаемости побочных детей до количества
разводов, от среднего возраста вступления в брак до числа алкоголи-
ков» '* и даже до распространенности душевных болезней. Другие
показатели и даже самые обычные описания убеждают в том же самом:
множественное поглощает, затопляет единичное. Как пишет Ив Фло-
ренн, Франция - страна «единая и делимая» ". Поверим на слово
Жану Жионо, утверждавшему, что он неспособен описать своих
земляков-крестьян, не описав их родных пейзажей, ибо крестьяне
составляют с этими пейзажами, каждый из которых неповторим, единое
целое. Куда ни посмотри, на высокогорное провансальское плато или на
плоскую камаргскую равнину, всюду мы увидим людей, «чья жизнь (и
любовь) протекает в согласии с деревьями и дикими пчелами, с песча-
ными холмами, быками, овцами и конями...» '". Следовательно, те, кто
высказывают предположения - на первый взгляд, весьма правдоподоб-
ные - о неминуемом движении французского общества к единооб-
разию, ошибаются так же, как ошибается Стендаль, утверждавший еще
в 1838 году: «Во Франции оттенки становятся с каждым днем все менее
заметны. Возможно, через пятьдесят лет у нас уже не будет ни
провансальцев, ни провансальского языка» '". В этом случае Стендаль
оказался неправ.
Однако, признав с восторгом чревоугодников, что Франция отлича-
ется поразительным разнообразием, географы, историки, экономисты,
социологи, эссеисты, антропологи, политологи тотчас подают назад
и продолжают исследовать Францию как единый организм, делая вид,
что жертвуют второстепенным или примитивным ради главного, глав-
ным же они считают не действительное, но желаемое, не разнообразие,
но единство, не силы, враждебные или чуждые Парижу, но историю
Франции, сведенную к одному-единственному направлению. Два моло-
25
дых историка шутят: «Наша страна славится пестротой: всем известно,
что Франция на удивление богата пейзажами, умами, расами, крышами
и сырами» T. Сказано неплохо, хотя список далеко не полон. Но, раз
упомянув о неслыханном богатстве, никто больше о нем даже не загова-
ривает, и нам преподносится очередная история Франции, движущаяся
по накатанным рельсам. Нашелся даже эссеист, прославляющий Фран-
цию как «родину единую и неделимую, ибо разнообразную и перелива-
ющуюся всеми цветами радуги «(так!^; родину, которая вот уже много
столетий каким-то чудом ухитряется переплавлять в своем горниле
самые разнородные элементы, так что они сливаются воедино, сохра-
няя, однако, свою оригинальность» ^'. Я ничего не имею против родины,
желающей быть единой и добивающейся этого. Однако среди тех, кто
сопротивляются подобному воссоединению,- не только иностранные
иммигранты, которые, приехав сюда, попадают, как попали бы в любой
другой стране, в некий общий котел; среди них - разные Франции,
искони чуждавшиеся друг друга, но обреченные существовать бок о бок.
«Сливаются воедино»? Как бы не так!
Что ни говори, цельной Франции противостоит Франция многоли-
кая, и мы не вправе изучать только первую, игнорируя вторую. Не
признав за нашей родиной многоликости, мы никогда не сможем разо-
браться в нашем национальном прошлом, сущность которого - под-
спудное отторжение одной области от другой, противоречия, непонима-
ние или взаимопомощь (случалось и такое!),- но также и ссоры,
ненависть, насмешки. Пожар может вспыхнуть в любую минуту: хлад-
нокровный историк Марк Ферро утверждает даже, что призвание фран-
цузов состоит исключительно в том, чтобы воевать друг с другом.
Провинции как совокупности областей и «краев». Какой француз,
однако, не испытывает удовольствия, видя Францию разнородную,
неожиданную, где через каждые двадцать, тридцать или сорок километ-
ров тебе предстают иные пейзажи, иной образ жизни, иные краски
и по-иному устроенные населенные пункты? Тем более что каждый из
нас ощущает себя уроженцем не только определенной провинции, кото-
рую в глубине души предпочитает всем остальным, но и определенного
уголка этой провинции... Во всяком случае, место, где мы родились
и выросли, в немалой степени обусловливает нашу индивидуальность.
Вытекает ли отсюда, что те, кто не помнят своих корней и предпочитают
растворяться в парижской анонимности, достойны жалости? Отнюдь не
обязательно. Причем не только потому, что старый Париж с его квар-
26
талами и предместьями представлял собою сплав деревень и городков,
следы которых не стерлись окончательна и в наши дни. Но и потому,
что парижане, будь то рабочие, интеллектуалы или буржуа, имеют
собственные традиции. Когда Даниель Рош в книге под названием
«Народ Парижа» пишет: «Я парижанин в пятом поколении» ", он
поступает как самый закоренелый провинциал.
Точно так же мыслит большая часть жителей нашей страны по сей
день, ибо каждая микрообщность людей стремится к тому, чтобы оста-
ваться другой, не смешиваться с соседней малой родиной. Это - еще
один сюрприз, который готовит нам современная география: дело в том,
что прогресс, хотя он движется семимильными шагами повсюду, изменя-
ет один «край» сильнее, или иначе, чем другой, соседний, и это усугуб-
ляет расслоение между ними. Впрочем, истоки этого расслоения уходят
в далекое прошлое. Когда я вижу или вспоминаю «края», которые знаю
лучше других: Орнуа в департаменте Мез, Фосиньи в Савойе, Валлеспир
в Руссийоне, Северный Эльзас между Виссенбургом и священным лесом
Хагенау, Heiliger Forst, с его реками, которые безмолвно струятся по
пескам, и величественными водами Рейна на востоке, я, кажется, каким-
то чудом прозреваю прошлое. Ибо в этих краях сегодняшний день
превращается в некое всеобъемлющее настоящее, где смешиваются все
виды деятельности, где горизонты близки и обозримы и позволяют
увидеть все или почти все, понять все или почти все. Но эти же картины
открывают многое не только в сегодняшнем дне, но и в днях вчерашних,
помогают восстановить ушедшие связи, наполняют смыслом описания
путешественников (как прославленных, так и безвестных), которые
побывали в этих местах прежде нас и видели почти то же самое, что
и мы,- именно эти «почти», эти отличия, подчас едва заметные, снова
погружают нас в ту жизнь, что текла здесь когда-то.
Итак, всякая «честная» история Франции должна открываться пест-
рым, цветным изображением этой страны. Как ни старается единая
Франция подавить, оттеснить Францию многоликую, затушевать стрем-
ление ее областей и «краев» к самобытности, обманом сосредоточить
внимание и расположение традиционной истории на себе одной, ей это
не удается. Единой Франции не существует; говорить следует о многих
Франциях. Более того, не существует и единой Бретани, перед нами -
несколько Бретаней, несколько Провансов (в чем и уверял нас Жионо),
несколько Буртундий, Лотарингий, Франш-Конте и Эльзасов...
Я полагаю, что неплохо знаю Франш-Конте. В 1926 году я впервые
пересек эту провинцию пешком и на велосипеде в обществе трех одно-
полчан, один из которых, ныне покойный, был географом "". Мы начали
ПРОВИНЦИЯ И ЕЕ «КРАЯ»:
САВОЙЯ В XVIII СТОЛЕТИИ
Всякая провинция состоит из более или менее прочных обра-
зований, по большей части доживших до наших дней.
<<< ΛΛΛ >>>
Попробуем на миг мысленно убрать все созданное в наших городах за период 1650 1790 гг
Разумно разместив их в разныхстарые мельницы на Я1дреначиная с viii века во франции строится множество мельниц
Было своих стыдливых бедняков
Бродель Ф. Что такое Франция истории Европы 9 финансистов
Всем руководит начальник сбора винограда виноградники виноград
|
|
