|
|
<<< ΛΛΛ >>>
371
достоинства свидетельствовало о
гуманистическом развитии общества,
имело, несмотря на этическую
окрашенность, гражданское звучание. А
во время глухой реакции это было
единственное политическое
противодействие режиму.
Тема чести, проблема человеческого
достоинства в условиях
неограниченного самовластия
становится одной из ведущих тем
творчества Пушкина последних лет. Эта
тема лейтмотивом проходит в повести
"Капитанская дочка" (1833-1835),
многозначителен и эпиграф к ней:
"Береги честь с молоду". Также
знаменателен эпиграф к статье
"Александр Радищев" (1836): "Не
следует, чтобы честный человек
заслуживал повешения". В последний
год своей жизни Пушкин уже ясно
видел, что в деспотической России
нравственная проблема неотделима от
политической. Оскорбленная честь,
попранное достоинство - это признаки
ущемления личной свободы, без которой
человек не может существовать, не
отказавшись от суда совести. Этих
неотъемлемых, элементарных прав поэт
был лишен, однако и в таких условиях
он оставался гражданином: "Ни за что
на свете я не хотел бы переменить
отечество или иметь другую историю",
372
- записал он 19 октября 1836 г. в
известном ответе на Первое фило-
софическое письмо П.Я.Чаадаева.
В этом и заключался трагический и
неразрешимый узел последнего
поколения дворянской оппозиции: не
любить России, даже такой, какая она
была в тисках Николая I, невозможно,
но и жить, оставаясь верным идеалам
свободы и чести, также было
невозможно. И оно уходило. Первыми
ушли самые хрупкие, совсем еще юный,
но безмерно талантливый Дмитрий
Веневитинов, затем милый барон Антон
Дельвиг, в лоне семьи растворился
Евгений Баратынский и после многих
неудачных попыток вырваться из
России, пришлось-таки написать
покаянное письмо князю Петру
Андреевичу Вяземскому.
Самодержавие не оставляло места
чести, выводя за ее пределы и
"тирана", и "узника". Постигая эту
закономерность, лучшая часть общества
отходила от власти. В начале 1833 г.
А.Н.Вульф записал в дневнике: "В
Байроновом "Пророчестве Данте"
остановился я на мысли, что тот, кто
входит гостем в дом тирана,
становится его рабом. Он повторяет
часто, что великим поэтом может
только сделаться независимый. Мысля
об этом, я рассчитываю, как мало
373
осталось вероятности к будущим
успехам Пушкина, ибо он не только в
милости, но и женат37. Симптоматично,
что именно в эти же годы в письмах и
дневниках Пушкина рефреном проходит
сознание: я раб. Тогда же он делает
несколько усилий вырваться из тисков
страшной государевой опеки: "Давно,
усталый раб, замыслил я побег В
обитель дальнюю...", но власть,
оскорбительно наставляя, поучая,
крепко держала поэта при себе. Тогда
Пушкин понял, что он обречен.
Пытаясь понять, отчего Пушкин был
страшен николаевскому режиму, мы
постигаем феномен Пушкина, поэта и
мыслителя, осмысливавшего ход истории
и вынесшего свой нелицеприятный суд
самодержавию. Он запечатлел процесс
осознания личностью своей само-
ценности - той невидимой энергии
социального стремления к
совершенству, которая только и может
противостоять реакции.
Однако при взгляде на общество
середины 30-х гг. трудно отделаться
от опять-таки навязчивого ощущения
обратного хода, отката, горечи, с
какой сдают завоеванные высоты.
Реакционный режим непременным след-
ствием имеел явное оскудение
____________________
37 Вульф А.Н. Дневники. С. 352.
374
общества, безропотно принявшего
правила, диктуемые тираном. Успехи в
разработке политико-правовых теорий
ничего не значили перед отсутствием
одного права на честное существова-
ние. Достигнутые вершины
гуманистической культуры не ограждали
от бесцеремонного вторжения в алтарь
суверенных прав личности. Идеи,
одушевлявшие царствование
Александра I, уже к 30-м гг. могли
быть с уверенностью занесены в
мартиролог надежд: конституция,
гражданские права, свобода совести...
Нравственный вопрос вставал с
невиданной прежде актуальностью, но
та острота, с которой он звучал,
обнаруживала уже лишь правовую
возможность его разрешения. Так в
середине 30-х гг. XIX в. русское
общество подошло к осознию не-
обходимости борьбы за гражданские
права человека, но повело ее уже
другое поколение другой оппозиции.
Оставшаяся дворянская оппозиция
поколения декабристов в этой борьбе
не участвовала, очевидно, по соб-
ственному опыту предвидя ее неуспех
ввиду "необъятной силы правительства,
основанной на силе вещей".
Однако не в подчинении власти, а
именно в осознании ее силы не
заложено ли начало процесса
375
освобождения личности от плена
безусловной монаршей данности?
Русское общество вплоть до первой
трети ХIХ в. еще не отвергало
совершенно презумпцию абсолютного
всеприсутствия царственной воли. Тем
не менее, если не ясное понимание, то
предчувствие отрыва от извечной
опеки, помыслы о возможности
автономного существования вне власти
выразились в горестном признании
отсутствия оного, в признании
невозможности свободного развития и
самовыражения личности под недавно
еще необходимым самодержавным оком.
* * *
Итак, Золотой век России мы меряли
именем Пушкина, его взглядом, его
словом. Золотой дворянский век
закончился со смертью Пушкина - так,
по крайней мере, мы видели и
чувствовали этот период русской
истории. Если повременные размышления
или новые факты меняли наши
представления и оценки, то ощущение
конца одной эпохи и начала другой в
час смерти этого великого мужа России
не слабело. В то же время, мы
понимали, как спорно наше видение в
Пушкине олицетворения эпохи, ее
ошибок, заблуждений, достижений, как
376
субъективно наше убеждение в том, что
на долю поэта досталось предельное
выражение самосознания русского
просвещенного общества дворянской
эпохи.
О каком конце может идти речь, если
и после 1837 г. дворянство оставалось
основным классом, а самодержавие -
правящей элитой? Если оставались
братья, друзья, товарищи Пушкина,
опальные декабристы и опальные
"либералисты", которые еще много лет
осмысливали суть прошедшей эпохи?
Однако и они, живые ее свидетели,
ясно осознавали, что их время без-
возвратно ушло.
Да, осталось дворянство и в том
числе оппозиционно настроенное, но к
исходу первой трети XIX в. сыграла
свою историческую роль дворянская
аристократия, навсегда оставив в
прошлом период мирного единоборства
самодержавия и единственной до сих
пор оппозиции, представленной
аристократами-"либералистами".
Понятие "аристократический
либерализм" принадлежит Г.Федотову и
отнесено им к Пушкину. В его работе
"Певец империи и свободы" мы нашли
подтверждение нашему видению периода
конца XVIII - первой трети XIX вв.
как единой эпохи, закончившейся со
смертью Пушкина. Сущность ее
377
заключалась в органическом совмещении
принципов абсолютизма и свободы.
"Замечательно, - писал Федотов, - как
только Пушкин закрыл глаза, разрыв
империи и свободы в русском сознании
совершился бесповоротно".
В сознании общества тогда,
действительно, органично уживались
закон империи и чувство свободы, а в
творчестве Пушкина этот синтез
удивительным образом воплотился.
Понятия государственности и свободы
еще были сравнительно новы, они
начали осмысливаться только в
XVIII в. Идея империи являлась
бесспорной силой, но сила эта была
одухотворена идеей свободы. Только в
редких, единичных случаях
обнаруживалась противоречивость
империи и свободы, но в целом в об-
щественном сознании царила
идиллическая гармония, наиболее четко
сформулированная А.С.Кайсаровым:
"Свобода может иметь место не только
в республиках, но и в монархиях, и
даже, что на первый взгляд поражает,
в монархиях гораздо более". Идея
свободы, беспрепятственно бытовавшая
большую часть царствования Ека-
терины II и Александра I,
укрепившаяся в условиях тирании
Павла I, наложившая особую мету
либеральности на поколения дворян,
378
помимо всего прочего эта идея давала
воздух, без которого нашим героям,
сложившимся в сознании безусловной
ценности личной свободы, жить стало
невыносимо трудно.
Но здесь начало исхода не только
дворянства - именно на изломе 30-
х гг. дал трещину и самодержавный
монолит. Такое совпадение не
случайно. Противоборствуя и лукавя,
поддерживая и подавляя, клянясь в
верности и недоверяя, самодержавие и
дворянство, вероятно, до конца не
осознавали, что являются органами
одного тела, задуманного как
дворянская империя, связанного одной
кровеносной системой. Они могли суще-
ствовать лишь вместе. Кому еще так
нужен был этот царь, первый из
дворян? - демократам? социалистам?
Вековые процессы не кончаются в
одночасье - они долго еще будут
поддерживать и предавать друг друга,
но начало конца мы обнаруживаем в
опрометчивом высокомерии, близоруком
недомыслии, которые лишили русского
царя даже малого сомнения: такой ли
уж он единственный и непогрешимый
выразитель воли Бога и интересов
отечества, что в советники достаточно
одного верного как пса Аракчеева, а
не лучших из избранников общества?
Вправе ли он, царствуя самовластно,
379
отказать в праве на свободное
существование своему верноподданному?
Это самомнение - родовая черта
самодержавия, возобладание его
означает и возобладание деспоти-
ческого инстинкта. И тогда "монархия,
поглощенная идеей самосохранения,
становится тормозом" (Г.Федотов).
В отказе от идеи свободы заключался
симптом начавшейся стагнации
самодержавной идеи, "этого убий-
ственного разлада - духа и силы - не
могла выдержать монархическая
государственность", - заключил
Г.Федотов. В этом суть происшедшего
разлома двух эпох в истории
российского абсолютизма.
Смерть Пушкина обозначила тот
временной предел, когда окончательно
угасла способность самодержавия к
саморазвитию. Закончилась эпоха
самодержавия, способного адекватно
понимать реальные проблемы общества и
государства, самодержавия, еще не
подавленного совершенно самодержавным
инстинктом. Если воспринимать
абсолютизм как развивавшуюся систему
от Петра I к Николаю II, то на первой
трети XIX в. закончился период его
самодостаточной зрелости.
Со смертью Пушкина закончилась
эпоха изначальной сопричастности
власти и общества, в том числе и
380
критически мыслившего общества.
Организованность, политическая
устойчивость и развитое самосознание
верховной власти определяли ценнейшую
для России ситуацию, когда общество
признавало превосходящее влияние
самодержавной идеи, а самодержавие, в
свою очередь, имея запас прочности,
могло позволить себе и другим мыслить
в рамках или понятиях либерализма.
При том, что власть уже мыслила и
категориями свободы, общество еще не
мыслило себя вне самодержавной
государственности. Таковы признаки не
только стабильности и гибкости
системы, но и определенного, при всей
оппозиционности сторон, органического
единства власти и оппозиции в рамках
этой системы, делавших "общее дело"
совершенствования государства и
общества, мысливших в единых
религиозно-нравственных миро-
воззренческих пределах.
С этих пор обоюдная политическая
однолинейность расходившихся в
непримиримые стороны самодержавия и
оппозиции усугубляла российскую
ситуацию уже только отсутствием
свободного, позитивного, недогма-
тического осмысления
действительности, отсутствием
животворящего универсализма,
381
<<< ΛΛΛ >>>
Худушина И. Царь. Бог. Россия. Самосознание русского дворянства конец XVIII первая треть XIX вв.. истории 13 пушкина
Идеалами иного общества
Краткий миг в понимании путей преобразования мыслящее общество было едино с царем
Худушина И. Царь. Бог. Россия. Самосознание русского дворянства конец XVIII первая треть XIX вв.. истории 2 дворянства
Общество
|
|
