<<<     ΛΛΛ     >>>   

5. Откровенность признаний купца поражает: "А иду я на Русь с думою: погибла вера моя, постился я бусурманским постом"55. Если "веру" забывают - она "погибает". "Месяцъ март прошелъ, и язъ месяць мяса есмь не ялъ, заговелъ с бесермены в неделю, а ялъ есми все по двожды немъ хлебъ да воду, и с женкой связи не имел, а молился есми Богу Вседержителю, кто сътворилъ небо и землю, и иного есми не призывалъ никоторого имени: Бог Творец наш. Бог милосердный. Боже, ты Бог великий".

Можно понять горечь средневекового путешественника, находящего слабое утешение в "едином" Боге и признающего одновременно, что посещение других стран сопряжено с главной проблемой - впаданием в грехи: "О благоверный християне! Иже кто по многымъ землямъ много пла-ваетъ, во многыя грехы впадаетъ и веры ся да лишаеть христианскые. Азъ жерабище божие Афонасие и сжалися (исстрадался. - Авт.) по вере". Именно это противоречие мучительно действовало на сознание Афанасия Никитина. Можно без всякого преувеличения назвать дневник путешественника своеобразным плачем по утерянной вере, ибо тема эта возникает постоянно и даже с повторами, которые придают дополнительные краски описанию христианских чувств русского купца, путешественника по необходимости и замечательного бытописателя по божьему дару.

6. В сознании путешественника к концу его пребывания в Индии формируется странный религиозный синкретизм. Как быть, если человек лишен возможности выразить свою "веру"? Афанасий Никитин свой ответ записал особым языком восточных купцов (зашифрованный текст выделен): “А промежу есми веръ я молю Бога, чтобы он хранил меня: "Боже Господи, Боже истинный, Боже, ты Бог милосердный. Бог творец, ты Господь ecu. Бог един, то царь славы, творец неба и земли"”. Если Бог "един", то молитва Ему может совершаться и не по строгим правилам православия? Описывая силу султана, купец не удержался от опасного, а потому и скрытого от посторонних глаз шифром замечания: "Такова сила султана индейского бесерменьскаго; Мухаммедова вера еще годится56. А правую веру Бог ведает, а праваа вера Бога единого знати, имя Его призывати на всякомъ месте чисте чисту". Вот, думается, почему плач по вере Христовой завершается поразительной молитвой57 - тоже закодированной: "Боже, творец! Прошел я, милостию Божией, три моря. Остальное Бог знает. Бог покровитель ведает. Во имя Бога милосердного и милостивого. Бог велик! Боже благий, Господи благий, Исус дух Божий! Мир тебе, нет Бога, кроме Аллаха, творца..."

В молитве о Русской земле, записанной на тюркском языке, Афанасий Никитин восклицал: "На этом свете нет страны подобной ей, хотя вельможи (бояре) Русской земли несправедливы. Но да устроится Русская земля, и да будет в ней справедливость"58. Купец обращался в этой молитве к Богу, имя которого повторено на четырех языках: арабском, персидском, русском и тюркском. Трудно сказать, какой была бы эта молитва на древнерусском языке. Афанасий Никитин, оказавшись на чужбине, заметим, размышлял именно о "вере", что весьма симптоматично. Видимо, исполнение "всякой правды" не имело никакого смысла без "веры": вот, думается, в чем проявилось единство этих категорий.

В сочинениях другого публициста и известного дипломата, Федора Карпова, речь идет именно о "правде" в стране, где, с его точки зрения существует истинная вера христианская и где она не может ни "погибнуть", ни "позабытся". Мало быть христианином, помнящим обряды - для спасения души нужны дела. Сам митрополит Даниил сподвиг Федора Карпова ответить на вопрос ("слово"): "Или дело народное, или царьство, или владычьство къ своей вечности паче приемлет правду или тръпение?" Так возникло главное сочинение Федора - "Послание к митрополиту Даниилу"59.

Чем же было в сознании Федора Карпова "дело народное"? Из текста следует, что это - само православное царство, стремящееся к "вечности" т.е. к спасению.

Иными словами, Даниил спрашивал Федора Карпова: что ведет к спасению православного царства ("дела народного") - "правда" или "терпение"? "Философ" и дипломат отвечал: если "терпение" абсолютно, то тогда напрасно "сложены... законы... сожительство человек живет без чину". Федор Карпов под законами вообще понимал "обычаи святые и благие уставы". Одновременно он считал, что человек всегда жил с религией: во время "естества" - под законом "естественным"; во время "закона" - под законом "Моисейским"; ныне - "во время благодати" -"под законом Христовым".

Но вопрос Даниила был с философской каверзой. Карпов это, судя по всему, понимал. Всем христианам, считал он, терпение необходимо -одним больше, другим меньше, смотря "по разчинию лиць, и дела, и времени". Где проходит граница этого "разчиния"? Карпов пояснял: "терпение" не должно оскудевать в монастырях, иначе - "в мирском... начальстве". "Дело народное" от "долготерпения" погибает, оно "общества добро разрушает". Ведь люди ("человеци") находятся в "море велицем", они нуждаются во властях, царях, которые бы защищали "неповинных" и казнили "вредящих". Любая власть подобна гуслям "игреца Давида": в "деле народом" должна быть гармония - "подовластных" следует беречь "жалованьем". А тех, кто не захочет нравственно лечиться и Бога любить, - совершенно "истребити"!

Федора Карпова беспокоило отсутствие гармонии, ибо "мнози начальники на своих подовластных и сирых не призирають..., о страже юлжной стада порученного не радяше". И это происходит в то время, . днее". Сокрушаясь, он писал: "Мню, конци векъ достигоша”.

Терпение – для лиц духовного звания. "Правда" же "потребна во всякомъ гражданскомъ деле и царстве къ прибытию царства, по ней же единому комуждо еже свое есть въсдается, свято и праведно живется".

Воздасться на Страшном Суде. Федор карпов в этой связи упоминает “гражанство”. Оно имело вполне определенное значение – это всякое светское (нецерковное) устройство и мирские люди.

Не отвергая евангельской заповеди быть терпеливым (смиренным), публицист отмечал: “Во всяком гражаньстве правда и законы ко исправлению неустроенных". И дальше - через запятую: “По глаголу Павла апостола к Фессалоникем, 5, егда глаголеть: "Молим же вы, братие, обличайте неустроенных, утешайте малодушных, приемлите немощных, терпеливы будете къ всем"”. Чрезвычайно важно обратить внимание на тот контекст, из которого заимствует Федор Карпов цитируемую фразу: “О временах же и о сроках нет нужды писать к вам, братия, ибо сами вы достоверно знаете, что день Господень так придет, как тать ночью. Ибо, когда будут говорить "мир и безопасность", тогда внезапно постигнет их пагуба... Но вы, братия, не во тьме, чтобы день застал вас, как тать; ибо все вы — сыны света и сыны дня: мы - не сыны ночи, ни тьмы. ...Мы же, будучи сынами дня, да трезвимся, облекшись в броню веры и любви и в шлем надежды спасения. Потому что Бог определил нас не на гнев, но к получению спасения чрез Господа нашего Иисуса Христа, умершего за нас, чтобы мы, бодрствуем ли, или спим, жили вместе с Ним. Посему увещевайте друг друга и назидайте один другого, как вы и делаете. Просим же вас, братия, уважать трудящихся у вас... и почитать их преимущественно с любовью за дело их; будьте в мире между собою. Умоляем также вас, братия, вразумляйте бесчинных, утешайте малодушных, поддерживайте слабых, будьте долготерпеливы ко всем” (1 Фее 5:1-14.)

Косвенно именно в таком смысловом окружении звучат знаменитые слова Федора Карпова: "Милость бо безъ справды малодушьство есть, а правда безъ милости мучительство есть, и сиа два разрушають царьство и всяко градосожительство. Но милость правдою пострекаема, правда милостью укрощаема сохраняють царя царство въ многоденьстве"60. Эсхатология — ключ к пониманию приведенного текста.

Карпов не случайно различал "справду" и "правду". В "справде" -исправление дел, правильное отношение. Слово это в староукраинском языке значит то же, что "справа" - "управа, управление, дело"61. Отсюда - ряд однокоренных слов, имеющих общую семантическую основу: "справедливость", "справить", "справне", "исправно". Разница между "правдой" и "справдой" едва уловимая, но весьма существенная: первая демонстрирует полноту исполнения Слова Божьего, а потому в определенных контекстах отождествима с истиной; вторая же - понятие приземленное.

Как видим, мучительно трудный вопрос, который И.С. Пересветов поставил впервые в русской общественной мысли: что же "сильнее" в "Божественном писании" - "правда" или "вера"? — не был праздным. Чтобы разобраться с ним, вернемся вновь к "Сказанию".

Пересветов допускал, что турецкий султан Мухаммед II (Магмет-салтан), захватив Константинополь и таким образом уничтожив христианскую империю, выполнил Божью волю, а потому совершил богоугодное дело.

Прочитав христианские книги и увидев, чем был плох император Константин, турецкий султан - сам философ - ввел "суд во все царство". Велел судить "прямо", потому что Богу это "сердечная радость"62?. Когда же Магмет-салтан узнал о "злоимстве", то не стал долго разбираться: велел с живых мздоимцев кожу сдирать. "Есть ли оне обростут опять телом, ино им вина та отдасться". Кожу набили бумагой, получились чучела. К ним добавили надпись: "Без таковыя грозы, не мочно в царстве правду ввести". Вельможи императора Константина оказались во власти дьявола, в его "воле". А христианин угождает Богу делами: "Вера без делъ мьрьтва есть" (впрочем, "яко же и дела без веры")!..63

Итак, правый суд был введен не слугой Христовым, а безбожником. "Ложь вывел" в царстве христианском не кто-нибудь - мусульманин. И тем он воздал Богу "сердечную радость". Бог, по мысли Пересветова любит "правду" "путчи всего". Император Константин не понял главного: Бог любит "правду" "сильнее всего".

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Можно понять горечь средневекового путешественника царстве человек
Текст этот обязательно носит ритуальный характер
Означало у афанасия никитина будду как известно