Вообще во всяком общезначимом человеческом акте природы человек.

Как правило, когда говорят о мифе, имеют в виду некую разновидность волшебной сказки. Миф — это место, где происходят чудеса, невозможные в реальности. С этим соглашаются и школьники, и домохозяйки, и маститые ученые-специалисты.

Обычно понятие мифа воспринимается как антитеза понятию науки. Наука — это знание, миф, соответственно, заблуждение. Наука стремится в будущее, миф — наследие прошлого. Наука считалась вместилищем достоверных и беспрекословных истин. Однако, сама наука (в основном, физика) двадцатого века опровергла такую, казалось бы, выгодную для себя точку зрения. Огромную роль в этом сыграли теория относительности А. Эйнштейна и принцип дополнительности Н. Бора. Согласно последнему, чтобы адекватно описать некий физический объект, следует описывать его во взаимоисключающих, дополнительных классах понятий: так, световые явления — одновременно и непрерывны (волна) и атомистичны (частица). А физик П. Фейерабенд довел это утверждение до крайности, утверждая, что единственное реальное улучшение науки состоит в добавлении новых фактов, которые либо поддерживают ту или иную теорию, либо заставляют изменить ее, причем сами эти факты следует брать не только из экспериментов, но и из “донаучных”, зачастую даже мифологических концепций мира— и из Библии, и из “Сказания о Гильгамеше”, и из “Илиады”. Наука будущего, говорит Фейерабенд, состоит в исчезновении грани между наукой и “не-наукой”, между наукой и мифом.

Так, в наше время даже наука обращается с мифу, с которого во многом и начинала и который отвергла. Оказалось, что миф поразительно живуч. Нет, конечно, он и стареет, и умирает, но, как Феникс из пепла, воскресает на новых витках истории. В чем причина такой живучести? Для того, чтобы это выяснить, надо понять, что такое миф.

Но для этого следует установить, чем же миф не является. В книге “Диалектика мифа” великий философ, исследователь мифа и символа А.Ф. Лосев последовательно исключает попытки определения мифа как абстракции, как философского построения, как первой формы науки и т.д. И первое, на чем настаивает Лосев, это отказ от привычного нам подхода к мифу, подразумевающего, что миф — выдумка, фантастический вымысел, сказка. Более того, миф, по словам Лосева, это “наиболее яркая и самая подлинная действительность” [46, 8 ] . “Разумеется, мифология есть выдумка, если применить к ней точку зрения науки < ... > , — пишет он. — А с точки зрения самого мифического сознания ни в коем случае нельзя сказать, что миф есть фикция и игра фантазии” [ там же ] .

Для людей мифологической эпохи, с которой и начинается культура любого народа миф является действительностью, ибо люди верят в него как в самую доподлинную действительность, и, вследствие самой этой веры, он становится мощным орудием изменения жизни. Иначе он не оказывал бы такого сильного влияния на всю жизнь тех, кто ему верит. К чему иначе мучительные инициации, обряды, жертвоприношения, да и —шире — любые формы поведения людей в том обществе, где распространен тот или иной миф? В этой “действительности мифа” и содержится причина его силы и редкостной живучести. Вот что пишет об этом С.Аверинцев: “Настоящий, живой миф – это никоим образом не собрание рассказов: его не рассказывают, в нем живут, воспроизводя его в действии, т.е. в обряде, в ритмической магии танца и пения и вообще во всяком общезначимом человеческом акте” [ 17 , 31].

Сама природа мифа – в неразделенности вещи и образа вещи, признания за всем, что существует, непрерывной взаимосвязи, убеждении в несомненной реальности как того, что мы видим собственными глазами, так и того, о чем говорит миф. В этом “кровном родстве” явлений мира видимого и мифологического и проявляется своеобразие мифического символизма . Мы символизируем иначе: для нас символ всегда предполагает, что есть некое обозначаемое (к примеру, любовь к Родине) и его обозначающее (например, геральдика или гимн). При этом мы твердо знаем, что Родина и ее флаг или гимн — не одно и то же. В мифе обозначающее и обозначаемое становятся одним и тем же. Мамонт, нарисованный на стене пещеры, является тем же мамонтом, которого член племени убьет завтра на охоте. Мифический символ не играет роли знака, заместителя или представителя какого-то иного явления. Действие или предмет, использующийся как символ в ритуале, связанном с тем или иным мифом, является одновременно и тем, что обозначает, и тем, что обозначается, — и идеей, и вещью: обозначающее и обозначаемое в нем сливаются воедино.

Если африканец отказывается копать землю, мотивируя это тем, что земля — его мать, и он не может воткнуть лопату ей в сердце — это значит, что символ Матери-Земли для него не просто красивые слова, но абсолютная реальность. Если некое племя имеет своим тотемом вепря, то это вовсе не значит, что по смерти его представители превращаются в вепрей. Это также не значит простого поклонения вепрю. Это значит, что люди этого племени чувствуют себя вепрями, несмотря на все видимые различия.

В таком типе символизации и кроется всепоглощающая вера мифологического сознания в ритуал. Если для нас ритуал — нечто из области традиции: можно его исполнять, можно — не исполнять, можно — исполнять частично (можно печь на Пасху кулич, можно — не печь, а можно — печь, но не освящать в храме), то для мифологически мыслящего человека ритуал — это сама жизнь , ибо он — неотъемлемая часть живой реальности мифа..

Поясним на примере. Обряды инициаций (посвящения) в племенах означают переход инициируемого из детства во взрослую жизнь. То же, вроде бы, означает для юноши нашего времени и общества получение паспорта. Но от того, что он его наконец получил, сама его жизнь кардинально не изменяется. Он живет той же жизнью: его так же балует мама, ему так же дают деньги на карманные расходы, его также будят по утрам в школу. Совсем иное у юноши из племени. Для него предыдущая жизнь полностью заканчивается. Не случайно во многих племенах инициируемый должен несколько дней провести в заброшенной хижине в лесу или даже в разверстой могиле. Для того, чтобы вновь родиться, ему надо сперва умереть (не случайно во многих странах мальчика, прошедшего инициацию, называют “дважды рожденным”). Рождаться он должен в муках (его истязают, нередко удаляют зубы или даже ампутируют пальцы). После нового рождения он становится другим человеком — об этом свидетельствуют и специальные “взрослые” татуировки, и новое имя, данное ему взамен старого. Юноша, не выдержавший испытаний, продолжает считаться маленьким ребенком, который не имеет права участвовать в делах племени. В некоторых племенах мужчину, не заслужившего “взрослых” татуировок, продолжают наряжать в детские одежды и отправляют играть с детьми: он навсегда так и остается ребенком, несмотря на рост и возраст. Эта серьезность отношения к ритуалу и к мифу, лежащему в его основе, была бы невозможна, если бы миф был просто вымыслом, а ритуал — просто обрядом, который можно выполнять или игнорировать.

Итак, для его носителей миф — “жизненно ощущаемая и творимая, вещественная реальность и телесная, до животности телесная действительность” [ там же, 14 ] .

При этом мифическая действительность живет по законам, отличным от законов обыденного мира — по законам творческого воображения. Но это воображение в мифе естественно и необходимо. “Чудесный акт в мифе — естественно-законный акт. Закон каузуальности преодолевается в мифе в той же мере, как пространство и время. Абсолютная сила творческой воли, желания, то есть творческой фантазии — вот логическое основание, порождающее любое чудесное действие или чудесное свойство как свое следствие. Так сверхъестественное становится естественным, и мы поэтому вправе говорить о сверхъестественных законах мира чудесного как о законах естественных” [26, 26 ] .

2. Причины возникновения мифа. Его свойства и функции

Причины возникновения феномена мифа, думается, вполне очевидны. В первую очередь, это анимизм как вера в одушевленность всего сущего . Человек древности, лучше всех явлений природы знавший и понимавший самого себя, пытался объяснить окружающую его действительность через себя и из себя. В какой-то мере это проистекало из самого факта наличия языка : уже сами по себе названия предметов (Зима-Лето, Солнце-Луна) давали возможность представить их в виде живых существ, олицетворить их (образы Луны и Солнца, дружащих или враждующих с людьми – от мифологии Перу до русского и белорусского фольклора и т.д.). Именно анимизм и является причиной такой важной черты мифа, как ощущение неразрывного единства человека и мироздания, а самого мифа — как особой формы жизни, слитой с миром природы и человека . В силу анимизма, т.е. приписывания явлениям природы человеческих склонностей и желаний, первобытный человек не воспринимает природные явления как случайность : он наделяет вещи и события намеренностью , “как если бы у природы повсюду были глаза”, по образному выражению А. Бергсона [ 10 , 116].

Миф возникает при дефиците понятийных средств, методов умозаключения, системы понятий как попытка объяснения того, что непонятно. Первобытный человек полагает, что, поскольку возможно влияние членов племени друг на друга, то возможно распространить это влияние и на окружающий мир. Так рождается первая попытка преобразования тех реалий, которые человека не устраивают, а именно, магия . Она возникает из отсутствия у человека мифологической эпохи всякого представления об историческом времени, из веры в одновременность существования его сегодняшней жизни и мифологических существ и событий, из возможности воздействовать на них, чтобы отвратить беду или добиться желаемого.

<<< ΛΛΛ >>>

культуры Чернявская Ю. Народная культура и национальные традиции 8 общности
Но как же нам быть с таким фактом картотека общекультурного обозрения в йельском университете
Национального характера
Так называемой территории формирования
Историческим атомом

Евгений